Сделка с дьяволом - Бенцони Жюльетта - Страница 63
- Предыдущая
- 63/69
- Следующая
– Так Жан живет здесь? А где же вы, Годивелла?
– Я устроилась рядом, – ответила старуха таким тоном, который не позволял продолжать расспросы. Она, скрестив на груди руки, стояла возле стола и казалась статуей, высеченной из гранита, добывавшегося в окрестностях. Гортензия задержала свой взгляд на маленьких черных глазках старухи, напоминавших яблочные зернышки.
– Что я вам сделала, Годивелла, почему вы настроены столь враждебно? А ведь раньше вы любили меня…
– Мне кажется, я вас все еще люблю, – с какой-то злой откровенностью проворчала старуха, – но здесь вам нечего делать… кроме зла, может быть.
– Зла? Кому я могу причинить зло? Вам, которую я хотела взять к себе и своему маленькому Этьену? Жану, которого я люблю, как никого на свете? Годивелла, здесь творится что-то, чего я никак не могу понять, нечто странное. И вы, и этот дом, и, конечно, замок – как заколдованы. Но разве вы не понимаете, что я не успокоюсь ни на минуту до тех пор, пока не увижу Жана и не поговорю с ним?
– Я уже вам сказала, что его здесь нет и у меня нет оснований вас обманывать.
– Тогда скажите ему, что я приходила, что я хочу его видеть, что я его жду… или…
Она подбежала к столу, взяла одно из заточенных перьев, лист бумаги и, усевшись рядом на табурет, нацарапала несколько слов:
«Я вернулась, любовь моя, и хочу видеть тебя. Мне столько надо сказать тебе, но я не знаю, где тебя найти. Умоляю тебя, приходи! Приходи сегодня ночью или завтра, или в следующую ночь. Ты мне нужен! Мне кажется, что жизнь в округе остановилась, потому что тебя нет рядом, а сердце мое болит. Так приди же, если ты когда-нибудь меня любил. Я же буду тебя любить, пока я жива…»
Закончив писать, она сложила лист бумаги, взяла палочку воска, нагрела ее на огне и запечатала письмо, прижав к воску перстень с печатью, на которой был герб Лозаргов. Эту печатку она получила в подарок, когда была еще невестой, и очень любила это украшение, ибо оно как бы подчеркивало ее принадлежность этой земле. Потом протянула письмо Годивелле.
– Вот письмо для него. Ты его передашь по назначению?
Старуха взяла его, но как-то неуверенно, как будто в нем заключалась опасность. Она вертела его меж пальцев, и Гортензия забеспокоилась.
– Вы передадите ему, Годивелла? – снова повторила она. – Обещайте мне… спасением вашей души, потому что речь идет, возможно, о спасении моей души…
Как и в тот раз, Годивелла перекрестилась, и это показалось Гортензии добрым признаком. Потом, как бы с сожалением, она произнесла:
– Он его получит. Клянусь вам. А теперь уходите!
– Вы не хотите, чтобы я подождала его?
– Вы можете прождать до завтра… а может, и больше. Да хранит вас бог, мадам Гортензия! Доброй вам ночи…
Говорить было больше не о чем. Глубоко обиженная столь необычным поведением этой женщины, которую она любила и которой так доверяла, Гортензия вышла из дома и направилась к часовне, возле которой была привязана ее лошадь.
В этот момент она услышала:
– Тетенька! Тетенька! Идите сюда!
И она увидела Пьерроне, бегущего среди развалин, оттуда, откуда поднимался легкий дымок. Видно, он жег сухую траву. Но, увидев Гортензию, он остановился и повернул к ней, на ходу снимая шляпу.
– Госпожа графиня! – закричал он, задыхаясь от быстрого бега. – Значит, вы вернулись? Какое счастье!
Она смотрела на него, не скрывая своего удивления. Наконец нашелся хоть один, кто был рад ее возвращению.
– Счастье? Пожалуй, Пьерроне, вы единственный, кто так думает. А ваша тетушка едва не хлопнула перед моим носом дверью…
Юноша покраснел как широкий пояс, стягивающий его талию, и смущенно улыбнулся:
– Не сердитесь на нее. Это уже возраст, да она и одичала здесь…
– Но не до такой же степени, чтобы отворачиваться от самых дорогих друзей! Я ее просто не узнала. А вы, Пьерроне, что вы здесь делаете? Я думала, вы учитесь в Сен-Флу?
– Я был там… Но я нужен тетеньке. Вот я и вернулся. И потом, вы знаете, что касается кухни, у нее можно научиться многому…
Вопросы Гортензии явно смущали мальчика, и ей не хотелось так отвечать на его искреннюю радость, которую он выказал при встрече. Хотя она могла ему очень легко возразить: кухня уже не была главной заботой когда-то лучшей стряпухи края. Молодой женщине показалось также, что масштабы помощи Годивелле были удивительно велики. Сначала Жан, который уехал из Комбера, чтобы позаботиться о ней и охранять никому не нужные развалины, потом Пьерроне… Не слишком ли много народу? Но, увидев, что мальчик смотрит на нее с опаской, она ласково улыбнулась ему:
– Вы, конечно, правы, Пьерроне! Лучшего учителя, чем ваша тетушка, не найти. И к тому же… она уже старенькая, и вы должны ей помочь. Я начинаю верить, что этот замок, даже разрушенный, никому не приносит счастья. Но если захотите, приезжайте в Комбер в ближайшие дни. Я всегда буду рада видеть вас…
Она кивнула в ответ на глубокий поклон Пьерроне, подошла к лошади, с помощью молодого человека уселась в седло и потихоньку тронулась в сторону реки. Там ее ждал Франсуа, скрывавшийся в тени деревьев. Увидев ее, фермер легко вскочил в седло, и они оба, не сказав друг другу ни слова, тронулись в обратный путь. Только когда они уже достаточно далеко отъехали от Лозарга, Гортензия, придержав лошадь, обратилась к Франсуа.
– Можете считать меня сумасшедшей, если хотите, – вздохнула она, – мне кажется, что в Лозарге что-то происходит, чего я пока никак не пойму и не могу выразить словами. Считается, что Годивелла живет в доме старого управляющего Шапиу, но ничто не говорит о том, что она там обитает. Зато все говорит о том, что там живет Жан…
– Вы его видели?
– Нет. Его нет дома, и мне сказали, что он сегодня не вернется. В то же время Пьерроне бросил свою учебу и вернулся к тетке, чтобы помогать ей, но его доводы меня не убедили. Наконец… и это самое худшее, Годивелла попросила меня поскорее уйти, заявив, что это может плохо кончиться.
По ее охрипшему голосу Франсуа понял, что она готова заплакать, и дружески сжал ее руку.
– Не стоит так расстраиваться. Годивелла очень изменилась с тех пор, как она покинула Комбер. Все об этом говорят. Она никого не хочет видеть. Поговаривают, что она стала колдуньей в том месте, где покоится старый маркиз. А я думаю, что она слегка тронулась. Она не смогла пережить конец Лозарга и особенно гибель ее горячо любимого хозяина.
– Но все-таки признайтесь, Франсуа, что все это очень загадочно! Понятно, что Жан сердится на меня за мою ложь и за мое длительное отсутствие, и мне следует объясниться с ним и попросить прощения. Но Годивелла? Что я ей сделала? Почему она не пускает меня в Лозарг?
Франсуа пожал плечами.
– Может быть, чтобы уберечь вас от чего-то! У замка дурная слава. Кое-кто уверяет, что слышит иногда оттуда крики, видит странные огни. А Жан и его волки…
– Волки? Но еще слишком рано, они не должны пока выходить из леса.
– Говорят, Светлячок завел семью, а Жан оставил волчат в живых. Они служат сторожевыми собаками замка. Я их видел однажды в сумерках возле замка. Мне хотелось увидеть Жана, несмотря на его запрет. Но слишком близкий волчий вой обратил меня в бегство…
– Почему вы мне об этом не сказали?
– Потому что это не делает чести моей храбрости, – засмеялся Франсуа. – Да у нас еще и не было достаточно времени на разговоры. Но, если хотите, я съезжу туда однажды ночью. Ибо теперь, признаюсь, вы вынуждаете меня задать себе некоторые вопросы. Зачем столько хлопот вокруг старой женщины и развалин?.. Да, я съезжу туда… с охотничьим ружьем!
– Нет! Если вы убьете одного из волков, Жан никогда не простит вам этого. И я считаю, что нам стоит подождать. Я оставила для него письмо, и Годивелла поклялась, что обязательно передаст его. Я просила Жана прийти.
– В Комбер? Почему бы и нет? Он ведь так вас любил! Я думаю, он придет.
– Мне приятно такое слышать, Франсуа. Но я лишь надеюсь…
В этот вечер Гортензия долго не ложилась. Она сидела в вышитом розами шезлонге с кошкой на коленях. С тех пор как она вернулась, мадам Пушинка выказывала свою сдержанную радость и не упускала случая быть рядом с ней, показывая этим свою любовь. Эта молчаливая привязанность была приятна Гортензии.
- Предыдущая
- 63/69
- Следующая
