Похищение - Арсаньев Александр - Страница 36

• Предыдущая
• 36/64
• Следующая

Приехал я в тот день домой, да и порассказал с расстройства все своему отцу. А он у меня человек умный, несмотря на то, что всю жизнь, можно сказать, на одном месте просидел. Только ведь на это как еще посмотреть. Ведь чтобы на месте-то, на одном, удержаться всю сознательную жизнь, это тоже нужно уметь. Многие, вот, как пташки или как мотыльки с одного места на другое все порхают и конца такому порханию не видать, да и пользы, признаться, немного. А батюшка мой, он, как сел за казенный стол двадцати пяти лет от роду, так и просидел за ним не один десяток лет. И мнению себе среди коллег заслужил хорошую и у начальства репутацию. Все знали в конторе, что надежней человека, чем Евгений Матвеевич Гвоздикин, во всем земском суде не сыскать. Вот оно как. А сын, выходит, у такого человека вертопрахом оказался.

Стыдно было мне очень, только батюшка вместо того, чтобы ругать или там из дому гнать меня взашей, не стал ни того, ни другого делать, хотя по справедливости заслужил я в наказание еще и не такие муки. Велел мне идти на исповедь, а после этого завязать с картами. Я так и сделал, пошел следующим же утром в церковь и все рассказал, как и было. А батюшка мой тем временем вот что надумал.

Езжай, говорит, Аполоша, в Саратов. Там твоей матери кузина проживают, супруга генерал-майора Селезнева. Они люди пребогатые, им такие деньги, что ты просадил, это мелочи сущие. Так вот, ты бери по службе отпуск, поезжай к ним, отвези письмо с просьбою пособить такому нашему несчастию. Только вот что ты, сынок, ты сразу-то письмецо мое не отдавай генералу, ты поосмотрись, постарайся в доверию к ним войти, стань помощником в каких-нибудь делах, так, чтобы они в тебе необходимость почувствовали, только после этого письмо-то и передавай. Мало ли что, безызвестному родственнику они вряд ли столько деньжищ за спасибо отдадут, а человеку знакомому, доверие имеющему, преданному и расположенному, так это запросто, это они сделают. Не зря же о них говорят, что люди они воспитанные и до денег не жадные.

Словом, сопроводил меня батюшка такими напутствиями и письмецо, как и полагается, с собой дал. Благословил на дорогу, да и отправил. Только велел долго не задерживаться, а то ведь время тоже поджимает. Расписочка-то у шулера лежит, да и напоминает, что деньки-то идут, не стоят на месте.

Собрался я в дорогу, да и прибыл на место через неделю после проигрыша моего несчастливого. Ну, приняли меня ласково, права оказалась молва, люди Селезневы добрые, хлебосольные, воспитанные, да и до денег не скупые, как успел я заметить. Присмотрелся я к ним, а они ко мне, вошел, что называется, в доверие. Правда, не к самому Валерию Никифоровичу, а к супруге его. Но это ведь тоже еще не ясно, кто в доме командует, может, оно только с виду, что супруг, а ну как копни поглыбже, тут и выяснится, что верховодит-то всем в доме женщина. И такое, между прочим, распространенное весьма положение. Ну у генерала в доме я обстановку эту, почитай, сразу определил. Так что, думал я, совсем даже и неплохо, что я к Елизавете Михайловне в доверие вошел, оно ведь дело известное. Любящий супруг чего только для своей жены не сделает, а коли жена в тебе нужду имеет, значит и попросит, и уговорит мужа своего так сделать, чтобы на пользу тебе обернулось.

А вышло вот как. Аккурат в тот день, как прибыл я к генералу, собрались в тот вечер обедать. Приглашен-то был только еще одни человек, некий граф Успенский. Как успел я заметить, сидя напротив него за обеденным столом – совершеннейшая пустышка, из тех самых мотыльков, что по жизни туда-сюда вояжируют. Но и то, отчего бы графу не быть столь поверхностным, коли он такие деньги имеет? С такими деньгами всюду, надо полагать, хорошо и сытно. Только Бог с ним, с красавцем графом, не все ли равно, какими философиями они пользуются, нам до этих философий дела-то нет. Только заметил я, как он на хозяйку мою заглядывается, она-то рядом со мной сидела, так мне прекрасно видно было, какие пламенные взгляды этот франт смеет на Елизавету Михайловну бросать.

Поначалу-то я, само собой, возмутился, только виду-то конечно, не подал. Ну, думаю, и фигляр! А барыня-то тоже хороши, смущаются, смотрят ласково. Я удивился, думаю, это как же так-с? Куда же это Валерий Никифорович смотрят? Отчего же такую наглость у себя под крышей допускают? А потом понял, его превосходительство-то сам в своей жене души не чает, а потому и верит ей безгранично, чем Елизавета Михайловна с графом беззастенчиво пользуются.

Ладно, думаю, посмотрим, что дальше? А дальше вышло вот что. Тем же вечером, после обеда уже, его превосходительство, значит, решил трубку выкурить, позвал, как полагается, нас с собой, только не тут-то было, граф с Елизаветой Михайловной музицировать надумали, ну а мне, сами понимаете, деваться некуда, надо к его превосходительству в доверие входить. Пошел я, значит, за ним в кабинет. Его превосходительство трубку выкурил, поговорил немного о столичных новостях и общих знакомцах, о готовящемся прожекте царского указа о крестьянской вольности, да и смотрю я – никак Валерия Никифоровича сон сморил. Они за обедом изволили коньячку пить, так вот, и сморило их прямо в кресле. Я, значит, сижу, слушаю, как снизу из гостиной музыка раздается, и рассуждаю так.

Мол, ясно, что в доме этом истинная хозяйка Елизавета Михайловна, а это значит, что к ней в первую очередь и подход нужно найти. А коли они с графом флиртовать вздумали, то при развитии ихнего романа, без поверенного никак-с невозможно-с. Неужто же они в конфиденты себе горничную возьмут? Зачем же нам горничная, когда есть скромный столичный родственник Аполлинарий Гвоздикин. Оно ведь и не опасно, поскольку приезжий, и подозрений меньше, если весточку какую нужно графу передать.

Подумал я таким образом, да и решил пойти посмотреть, что там промеж ними происходит. Вышел осторожно за дверь, чтобы его превосходительство-то не разбудить, спускаюсь по лестнице, значит. Слуг к тому времени уже отпустили почивать, детки-то, небось, уже десятые сны смотрят, вот, даже хозяин притомился… Словом, весь дом спит, только эти двое сидят за роялем и музицируют в четыре руки.

Я остановился возле дверей за тяжелою бархатною сторою, притаился и стою слушаю. Они в полуоборота ко мне за роялями сидят, композитора Бетховена играют, только играют так себе, не очень, видимо, разговором очень уж увлечены. Даже на двери не поглядывают. Да и то верно. Его превосходительство человек грузный, шумный, его издалека, надо полагать, слышно, не то, что с первого этажу.

• Предыдущая
• 36/64
• Следующая