Гарем Ивана Грозного - Арсеньева Елена - Страница 43
- Предыдущая
- 43/136
- Следующая
– Позволь мне за ним послать, – настойчиво сказал Висковатый. – Позволь! Не прогадаешь!
В голосе всегда мягкого, спокойного, хоть и настойчивого до занудства дьяка звучали незнакомые, тревожные тона. Что-то подсказало: не станет Висковатый попусту хлопотать за Бомелия!
Иван Васильевич прислушался к себе. Несмотря на то, что Бомелий некогда отказал ему в помощи, зла на него царь почему-то не держал.
– А ты знаешь, зачем он долбится?
Висковатый смотрел нерешительно. Вдруг резко сказал:
– Нет. Он мне не сказывает.
Иван Васильевич недовольно дернул плечом:
– Ну, приведи.
Висковатый так и вылетел из палаты. Иван Васильевич задумчиво смотрел вслед дьяку. Не оставляло ощущение, что Висковатый только что солгал: он отлично знает, с чем иноземец рвется во дворец! Странно – именно эта откровенная ложь и укрепила решимость царя незамедлительно встретиться с Бомелием.
– Это что за ряженый?! – Такими словами Иван Васильевич приветствовал посетителя, не в силах скрыть своего разочарования. Он ожидал вновь увидать сверкающего звездочета или хотя бы таинственного чужестранца, а перед ним оказался совершенный дьяк по виду, в таком же темном, простом кафтане, как у скромника Висковатого, с небольшой бородкой, отдающей рыжей искоркой. – Обрусачился? Небось уже и веру нашу принял?
Это была откровенная издевка, но Бомелий не обиделся.
– Пока нет, – ответил серьезно, не прыгая в своем стрекозином поклоне, а степенно кланяясь в пояс. – Но коли на то будет твоя государева воля – непременно приму.
За минувшие полгода он еще бойчее выучился по-русски, из речи почти совсем исчез чуждый, забавный выговор. Но царь недовольно нахмурился: где столь полюбившееся ему титулование «величеством»? Где загадочность, которая одна только и привлекала его в этом человеке? Еще один смиренный подданный! Он пожалел, что допустил к себе Бомелия, и захотел немедля выгнать его.
– Ну, давай, сказывай, зачем ко мне рвался. И смотри, ежели чепуха какая-нибудь – не сносить тебе головы!
Бомелий лукаво повел глазами, и царь вспомнил его пророчество: дескать, падет он от руки государевой, но еще не скоро. Ивану Васильевичу стало смешно от этой наивной, детской веры в какое-то там звездосказание – и гнев его невольно улегся.
Лицо гостя снова стало серьезным, даже суровым.
– Сейчас, ваше величество, во Франции на троне король Карл, девятый из рода французских королей, носящих это имя, – начал он, понизив голос и на шаг подступив к царю.
Само по себе это не было ни для кого секретом, однако Иван Васильевич почему-то порадовался, что удалил из покоя всех, до последнего слуги. Иван Михайлович Висковатый тоже ушел – сам, без намека, словно опасался узнать лишнее.
– Его мать родом итальянка, по имени Екатерина Медичи. Она в родстве с династией Борджиа. Слышали вы, ваше царское величество, что-нибудь о знаменитом перстне папы Александра Борджиа?
Иван Васильевич досадливо передернул плечами. Он терпеть не мог признаваться в том, что не знает чего-нибудь.
– Перстень сей украшен львиной головой, – продолжал Бомелий негромко. – Папа Александр – настоящее имя его, к слову, Родриго – был всегда подчеркнуто приветлив с людьми, которые ему чем-то досадили и смерти которых он по каким-то причинам желал. Чтобы доказать свое расположение, он крепко жал этим людям руки, а потом извинялся, если слегка поцарапал их перстнем. Но что значила какая-то царапина по сравнению с искренней дружбой всемогущего Борджиа! Точно так же никто не пенял ему, когда ранил себе палец затейливым ключиком, которым, по его просьбе, отпирал некий затейливый замочек. По странному стечению обстоятельств те люди, которым Александр или его сын Цезарь выказывали таким образом свое доброжелательство, вскоре умирали. Часты бывали смерти и после изобильных обедов, даваемых отцом и сыном.
– Грибочков покушали? – пробормотал Иван Васильевич. – Ну что ж, бывает. Дело житейское!
Улыбка мелькнула по тонким губам Бомелия и скрылась в рыжеватых усах.
– Однако вернемся к Екатерине Медичи, – продолжил он. – Сия матрона, что означает – достопочтенная дама, многому научилась у своих земляков и родственников. К ней приближен некий флорентиец, называемый мэтром Козимо Руджиери, который считается одним из величайших знатоков всех ядов, которые только существуют на свете, и обладает непревзойденным умением их приготовлять. Во Франции случалось, что дама получала в подарок от королевы пару тончайших перчаток, кои составили бы предмет гордости самой привередливой щеголихи. Однако стоило их надеть хоть раз, как бедная дама чувствовала недомогание, слабость, да такую, что ложилась в постель и тихо умирала… к вящему удовольствию королевы, которая недавно позавидовала ее успеху у мужчин, или ожерелью, или прическе – да мало ли чему завидуют дамы! Рассказывают также, что некий господин, оставшийся равнодушным к нежным взорам, которые метала в его сторону королева (а надо сказать, что она и в ранней молодости оставалась дурнушкой, недаром покойный король Генрих всю жизнь предпочитал ей ослепительную Диану де Пуатье, вообще-то годившуюся ему по возрасту в матери), так вот, этот господин, не проявивший должного рыцарства, однажды облачился в одну из своих богатых, украшенных прекрасной вышивкой сорочек – и вскоре по его телу пошла странная сыпь, которая сменилась горячкой, а уж та рано или поздно свела его в могилу. Еще ходили слухи, будто прогневивший королеву граф – имя его я забыл, да оно и не имеет значения, – умер после одного только поцелуя напомаженных губок своей любовницы. Дама тоже отдала Богу душу, но успела сообщить, что эта помада была накануне подарена ей доброй королевой.
Бомелий умолк, и Иван Васильевич, слушавший его с жадным интересом, точно сказочника, недовольно свел брови:
– А дальше что?
Иноземец медлил. Иван Васильевич вгляделся в его лицо и с удивлением заметил промельк страха в зеленых глазах.
– Н-ну? – сурово понукнул царь. – Чего примолк? Договаривай, ежели начал!
– Одним из любимых средств устранить неугодных с дороги и одновременно показать свою монаршую милость, – заговорил Бомелий торопливо, словно, решившись, опасался эту решимость утратить, – было пожаловать даме роскошные серьги, вдевая которые она непременно оцарапалась бы.
– Как тем ключом папы Александра! – возбужденно подхватил Иван Васильевич, и Бомелий кивнул:
– Правда вашего величества. Однако со временем Екатерина стала печься о своей репутации и не желала даже намеков на такое сходство. Она вообще была большая лицедейка, подобно всем итальянцам, а потому любила делать хорошую мину при плохой игре и изображать свою непричастность к загадочным смертям. По ее наущению и при ее соучастии незаменимый и умелый мэтр Козимо Руджиери изобрел такие яды, которые оказывали свое действие далеко не сразу. Случалось, проходило довольно длительное время, иной раз до… до полугода, прежде чем человек сходил в могилу. Особенность этих последних ядов была в том, что они действовали не сами по себе, а усугубляли проявления той болезни, коей страдал назначенный к отравлению человек. Ведь каждый из нас чем-нибудь страдает, не правда ли, ваше величество? – воскликнул он как бы даже весело, однако в зеленых его глазах Иван Васильевич разглядел теперь не только страх, но и боль. – Кто-то мается зубами, а кто-то – грудной жабою. У кого-то пухнет живот, отнимаются ноги, ну а женских хворей… женских хворей вообще не счесть! Нам, врачам, известно, что почти каждая женщина, особенно – имеющая детей, чем-нибудь да больна. То есть этот надломленный хворями организм ничего не стоит подтолкнуть в гроб. И никто при этом не заподозрит королеву и ее верного аптекаря, мэтра Руджиери. Вот только…
Снова наступило молчание.
Иван Васильевич не торопил Бомелия. У него вдруг высохло во рту, но спросить вина или даже воды было страшно. А что, если они окажутся отравлены?!
Глубоко вздохнув, Бомелий облизнул свои тоже пересохшие губы и хрипло проговорил:
- Предыдущая
- 43/136
- Следующая
