Князь сердца моего - Арсеньева Елена - Страница 20

• Предыдущая
• 20/58
• Следующая

А маркизе-то какая польза в сей протекции?

Укрепить положение в городе своей кузины?

Кузины?..

Ангелина вспомнила столь схожие черные глаза, вспомнила голоса: звонкий, выразительный – мадам Жизель и чуть глуховатый – маркизы. Глуховатый? Ну да, его приглушает неизменная вуаль, скрывающая шрам. А если представить, что шрама никакого и нет? Если снять вуаль – не окажется ли, что под нею откроется лицо все той же графини де Лоран, мадам Жизель, которая явилась к Измайловым под именем подруги их дочери? Легковерные же Измайловы приняли за истину объявленную им ложь!

Как вчера сказала мадам Жизель?.. «Ну, Анжель, ты еще глупее, чем кажешься!» И правда! Все они оказались глупы как пробки, поверив басням мадам д’Антраге, графини де Лоран... Нет, едва ли – у нее наверняка совсем другое имя, но выяснить его возможно, только заглянув во времена Французской революции, когда мать Ангелины пыталась спасти королевскую семью – не на сем ли пути столкнулась она с мадам Жизель? Перешла ей дорожку, вызвала ее ненависть, а ведь женская злоба далеко превосходит мужскую! А может... Нет, ответ знают только Мария Корф и «графиня де Лоран». Или Фабьен.

Фабьен! Он, конечно, замешан во все дела своей матери. Надо думать, и возле опрокинувшейся кареты он не просто так очутился... Да и карета не просто так опрокинулась. Мог ли Усатыч сломанную чеку проглядеть? Фабьен и его сообщник охотились за Меркурием, и прикончить его помешала только Ангелина: на нее Фабьен не смог руку поднять.

И скорее всего, тогда у Фабьена возобладала не забота об Ангелине, а трезвое опасение: смерть своей внучки Измайловы без отмщения не оставят. Или графине де Лоран нужна была живой дочь Марии Корф, чтобы сделать ее своим послушным орудием? Ведь превратила же она в тряпку собственного сына!

И тут до Ангелины дошло, что не только на свою голову она навлечет беды, если развяжет язык и проболтается о «трех бабах». Пусть даже мадам Жизель пустит в ход выдуманные слухи и грязные сплетни о ней! Да ведь у всякого-любого, их услышавшего, сразу же возникнет вопрос: что же это за комната со стеклянной стеной в доме почтенной француженки? И что за люди те зрители, кои наблюдали сцену позорную, никак в нее не вмешиваясь?

Конечно, только такая глупая курица, как Ангелина, могла принять на веру угрозу мадам Жизель и не подумать, что каждое злодейство француженки рикошетом воротится к ней же!

Ангелина расправила плечи и, зажмурясь, подставила лицо теплому ночному ветерку. Воистину – тишина царствовала над миром. Это просто чудо... просто чудо, что сотворило с Ангелиною появление Никиты, уверенность в его любви! Неизъяснимые силы пробудились в ней, жизнь обновилась, и все теперь казалось по плечу, все возможно! Конечно, она пойдет домой, к ней придет Никита; они вновь предадутся любви – уже не таясь друг перед другом, не стыдясь того огня, который возжигают друг в друге. И может быть, потом Никита попросит ее руки...

Ангелина встряхнулась. Мечты и прежде, случалось, заводили ее слишком далеко... Судьба рассудит, суждено ли им стать явью. А пока осталось исполнить последний долг: зайти в мастерские и все рассказать Меркурию и Дружинину.

Она не знала и не могла знать, что, воротись сейчас домой, вся жизнь ее – и не только ее, но и Никиты, и Меркурия, и еще десятков людей! – сложилась бы совсем иначе. Но никому не дано предвидеть судьбу свою, а к счастью, к несчастью ли – одному Богу известно.

В мастерские Дружинина пускали по паролю, но Ангелина его не знала. Поэтому она пошла вдоль забора, осторожно ведя по нему ладонью, твердо зная: нет на Руси такого забора, в котором не отыскалась бы сломанная доска!

Идти, однако, пришлось долго. Ангелина не раз и не два вздрагивала от причудившихся совсем близко шагов, но стоило остановиться ей – стихали и шаги: это, верно, было всего лишь эхо ее собственных. Мерещилось ей и чье-то запаленное, тяжелое дыхание, но оглядывалась – ни души! Она изрядно удалилась от ворот и уже подумала, что этот забор – исключение из российских правил, как вдруг нащупала широкую щель. Она осторожно сунула голову в щель, озираясь, да и ахнула так, что сердце чуть не выскочило из груди, а из глаз искры посыпались: кто-то пребольно вцепился ей в волосы. Ангелина взвыла в голос; руки чуть ослабили хватку, раздался изумленный вскрик:

– Девка! Ей-пра, девка! – а потом те же руки подтащили ее к фонарю, и Ангелина, с трудом разлепив склеенные слезами глаза, увидела конопатую физиономию, имевшую выражение самое ошарашенное. Впрочем, службу свою конопатый все же знал: не выпуская Ангелининой косы, свистнул в два пальца, и в то же мгновение невдалеке раздался топот ног, и из тьмы вынырнули две фигуры, в которых Ангелина с восторгом узнала капитана Дружинина и Меркурия. Но если первый при виде Ангелины и вцепившегося ей в косу солдата замер, как соляной столб, то второй действовал решительнее: вмиг вырвал Ангелину из немилостивых лап, а стражник повис над землей, воздетый Меркурием за шкирку. Бывший инок уже готовился двинуть со всего плеча в зажмуренную физиономию сторожа, но тут Дружинин опамятовал и сделал что-то такое, от чего Меркурий отлетел в одну сторону, а солдат – в другую.

– Вольно, Ковалев! Я полагал, ты заснешь на посту, а тут гляди что приключилось: мало спалось, да много виделось! – проговорил Дружинин сдавленным голосом, с трудом сдерживая смех. – Но теперь мы уж тут сами как-нибудь...

Солдат поспешно отступил в темноту, и Дружинин грозно воззрился на Ангелину. Однако не сдержался и разразился хохотом.

– Простите великодушно, сударыня, но... какими судьбами?

Ангелине больше всего на свете хотелось сейчас повернуться к наглецу спиной и с достоинством удалиться, но сквозь щель в заборе этого не сделаешь, к тому же подскочил Меркурий с выражением такой радости от того, что видит ее наконец вновь, что она позабыла обиду и вспомнила, зачем сюда явилась. Однако стоило ей рот раскрыть, как поодаль затрезвонил колокольчик, послышались взволнованные голоса, скрип ворот.

– Еще кто-то! Ну и ночка выдалась! – воскликнул Дружинин.

Меркурий быстро шагнул вперед, заслоняя собой Ангелину. Впрочем, дай ей волю, она бы сейчас пожелала вовсе исчезнуть, ибо в сопровождении часовых к ней приближался не кто иной, как долговязый мастеровой... В миру, так сказать, Никита Аргамаков.

– Ну что? – взволнованно спросил Дружинин, подавшись к нему. – Повязали разбойников?

– Да нет, черти бы их драли! – горячим, злым голосом ответил Никита, вытирая со лба кровь и пот. – Ушли, проклятые!

– Что?! – заклекотал возмущенный капитан. – Да вы понимаете, сударь, что вы...

– А подите вы сами, сударь! – досадливо отмахнулся Никита. – Нечего на меня наскакивать! Вы лучше на Массария наскакивайте! Да-да, на Массария Франца Осиповича, на его ямы, кругом вырытые, на его кур, которым несть числа, на его псарню проклятущую! Заняться бы этим собачником! Пока мы их миновали, злодеев уж след простыл.

– Что?! – львом заревел Дружинин. – Что вы несете, Аргамаков?!

На первый слух Никита нес сущую околесицу, но коренному нижегородцу в его словах все было ясно как белый день, а потому Ангелина поспешила заступиться за своего милого и, выскочив из-за спины Меркурия, воскликнула:

– Да это же Массариевы клады! – и осеклась, ибо ее перебил взволнованный мужской голос.

Не тотчас до нее дошло, что тот самый часовой, что ее задержал, Ковалев, тоже решил объяснить капитану, в чем дело. Запинаясь и перебивая друг друга, они торопливо рассказывали, что Массарий прославился в Нижнем не только любовью к охоте с гончими, но и тем, что в сны и приметы верил, как деревенская старуха, и однажды привиделось ему, что нашел он клад за околицей своей усадьбы. Согнал он крестьян, и рыли они землю две недели, забыв про сбор урожая. С тех пор в Нижнем бытует поговорка: «Массарий землю роет, а мужик волком воет!»

• Предыдущая
• 20/58
• Следующая