Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена - Страница 33
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
Но его надо вернуть. Он должен вернуться!
– До свиданья, Эмма, – выдавила Фанни с трудом. – Я приду вечером. Вот, возьмите визитку моего бистро. – Схватила ручку, написала на визитке несколько цифр. – А это номер моего портабля. Если что-то будет от Романа – звоните. Я пробуду здесь весь день. А теперь, ради бога, уходите!
И, чувствуя, что еще мгновение – и она зарыдает, Фанни вышла из зала на кухню. Наверняка Симон и Симона снова лаются. Может быть, это ее отвлечет, успокоит, встряхнет!
Эмма какое-то мгновение постояла, глядя ей вслед и утирая слезинки, скатывающиеся с ресниц на щеки. Потом, поймав любопытствующий взгляд худощавого брюнета, рядом с которым сидела большая грязно-белая собака, резко повернулась и вышла из бистро.
Она помедлила за дверью, словно не могла решить, куда ей идти: назад, по улице Друо, или вперед, по Фробур-Монмартр, или повернуть налево, по рю Лафайет. Наконец она все же пошла назад, на Друо, однако не свернула к углу Прованс к дому номер три, где ее ожидала каморка под крышей, а направилась прямо, мимо аукциона Друо и многочисленных витрин, заполненных антиквариатом, к бульварам. Раз или два она оглянулась, повинуясь какой-то безотчетной тревоге, но ничего подозрительного не заметила. И все же она приостановилась, достала свой мобильный телефон и набрала номер, который значился на визитке «Le Volontaire». Нет, не тот, что приписала Фанни, а именно телефон бистро.
– Алло? – почти сразу послышался встревоженный голос Фанни. – Алло! Это бистро «Le Volontaire». Вас слушают! Говорите, пожалуйста.
Эмма усмехнулась, удовлетворенно кивнула, выключила мобильник, сунула его в карман и двинулась вперед, уже не оглядываясь.
Эмма дошла до станции метро «Ришелье-Друо», что между бульварами Осман и Монмартр, но не остановилась, а направилась дальше, через бульвары Пуссоньер, Бон-Нувель, Сен-Дени и Сен-Мартин до площади Республики. Респектабельность близлежащих к «Опер» кварталов после Бон-Нувель резко потускнела и сменилась расхлябанностью и замусоренностью: почему-то здесь селились исключительно арабы и черные. Мелькнули даже витрины одного или двух секс-шопов и игровых заведений, хотя в Париже это зрелище редкостное – подобные «торговые точки» сосредоточены поближе к пляс Пигаль, в районе бульваров Клиши и Рошешар. Пляс Републик с ее огромной, белесой, пугающей статуей Марианны чудилась вообще какой-то кипящей клоакой: машины летят, едва давая себе труд притормозить на светофорах, пешеходы снуют туда-сюда, несколько станций метро, множество бистро, кафе, магазинов, в том числе дешевые магазинчики «Tati», куда стекается огромное количество народу…
Наконец Эмма перешла пляс Републик и двинулась по бульвару Вольтера. Этот район выглядел пригляднее, чище. Впереди открывались длинные скверы, за которыми уже поблескивала вдали золоченая легконогая статуэтка на самом верху колонны Бастилии.
На углу улицы с неблагозвучным названием Оберкампф Эмма свернула к красно-белому нарядному дому с непременными жардиньерками, из которых торчали горшки с цикламенами: эти волшебные цветы предпочитали теплу откровенный холод, не пугались даже снега. Скоро их время отойдет, на смену им хозяйки выставят горшки с красной геранью.
Подойдя к этому дому, Эмма чуть замешкалась, доставая из сумки ключ от электронного замка подъезда, и вдруг…
– Ну надо же, какая приятная неожиданность! – раздался за ее спиной приветливый мужской голос. – Оказывается, мы с вами почти соседи…
Эмма обернулась.
Перед ней стоял молодой, лет тридцати, худощавый мужчина с небрежно падавшими на лоб черными волосами, с лицом изможденным и испитым. Какие красивые у него глаза… И какие острые, цепкие!
Эмма сунула руки в карманы и стиснула в кулаки. У нее вдруг пересохло во рту.
– Вы меня не узнаете? – спросил молодой человек, улыбаясь как ни в чем не бывало.
Большая грязно-белая собака отошла от угла дома, где знакомилась с автографами своих родичей, и плюхнулась на мостовую у его ног. Хвост приподнялся, ударил об асфальт раз и другой. Карие глаза собаки приветливо смотрели на Эмму.
– А, ну да, – с усилием сказала Эмма. – Я видела вас сегодня в «Le Volontaire». Всего доброго. – И она снова повернулась было к двери, но молодой человек не унимался:
– А вы, оказывается, любите дальние прогулки? Мы со Шьен даже притомились, следуя за вами.
Эмма глянула мрачно, исподлобья, спросила его откровенно грубо:
– Ну и какого черта вы за мной следовали?
– Я же сказал, что здесь живу, – с невинным видом вскинул он брови. – А вот вы что здесь делаете, госпожа моя? Насколько я понимаю, ваше обиталище – это комнатка для прислуги на рю де Прованс, дом три.
– А вам-то какое дело, где я живу, мсье? – все так же грубо спросила Эмма, еще надеясь, что он обидится. И уйдет, и оставит ее в покое.
– Мсье? – повторил он. – Вы забыли, что меня зовут Арман? Я называл вам свое имя. Помните? Вы тогда были в черном костюме, да и прическа… – Он усмехнулся. – Прическа у вас была совсем другая! Но я еще тогда говорил, что ваш подлинный стиль совершенно иной. Помните?
Эмма стояла, не поднимая глаз, потому что взгляд ее был полон ярости.
Конечно, она помнила!
Помнила, черт бы его побрал.
Это случилось примерно через месяц после того, как Эмма и Роман приехали в Париж. Для начала они обосновались на улице Оберкампф. Здесь жила давняя подруга Эммы, француженка Бриджит Казимир. Они познакомились сто лет назад… ну, сто не сто, а лет сорок – точно, когда двенадцатилетняя Эмма прочла в журнале «Пионер» адреса французских школьников, детей коммунистов, которые посылали братский привет детям из советской России и выражали желание с ними переписываться. Надо думать, сначала эти десять юных парижан получали корреспонденцию мешками. Другое дело, что девяносто процентов этих посланий сразу можно было отправить в мусорный ящик, потому что они были написаны на русском языке да еще с огромным количеством грамматических ошибок. Однако Эмма Шестакова училась в специализированной школе – с изучением французского, была отличницей, а потому написала письмо очень старательно. И получила ответ.
В 1964 году это было что-то невероятное: переписываться с настоящей француженкой! Правда, мама твердила, что из-за этой переписки у них телефон на прослушке и вообще они «под колпаком», однако Эмма не понимала, что это значит, и продолжала писать Бриджит.
Девушки росли. У каждой была своя жизнь, но они уже не могли отделаться от привычки обмениваться письмами. Для каждой эти письма стали чем-то вроде дневника, страстной исповеди, а потому Бриджит была осведомлена обо всех влюбленностях Эммы, о ее замужестве, разводе, о новом браке, ну а Эмма все знала о страстной любви Бриджит к единственному мужчине, которого она считала достойным этого: Иисусу Христу. Стать Христовой невестой, уйти в монастырь было заветной мечтой Бриджит. Однако она училась на медицинском факультете в Сорбонне, а уж потом приняла постриг и уехала с миссией Красного Креста в Африку. Бриджит то возвращалась в Париж, где у нее оставались родители, то снова уезжала. Все это время девушки, потом молодые, потом немолодые женщины переписывались. Эмма побывала в Париже, и подруги смогли наконец-то увидеться. Встреча не разочаровала их, а наоборот – еще сильнее привязала друг к другу. В последний приезд Эммы Бриджит изготовила для нее копии ключей от своей квартиры и вручила со словами: «Мало ли что может случиться, вдруг ты приедешь в Париж неожиданно, так вот – я хочу, чтобы ты жила именно здесь, именно в моем доме!»
Это приглашение оказалось более чем кстати, когда Эмме и Роману с помощью Людмилы Дементьевой (царство ей небесное, бедняжке!) удалось выйти на след Андрея Илларионова. Он находился в Париже. Он жил на авеню Ван-Дейк! Эмма с изумлением вспомнила, что бывала на этой улице. Во время последнего приезда Эммы Бриджит сводила ее на рю Дарю, в знаменитый храм Александра Невского – русскую церковь в Париже. Они приехали сначала на площадь Мадлен, а потом долго шли по бульвару Мальзерб до очаровательного парка Монсо. Прошли сквозь него и оказались на прелестной улочке, застроенной особняками дивной красоты: авеню Ван-Дейк. Здесь был один из престижных районов Парижа. В этих домах находились личные резиденции дипломатов некоторых государств, однако Бриджит с лукавой улыбкой сказала, что этот район почему-то очень полюбили русские миллионеры, которые скупают здесь квартиры. Стоимость каждой из них равна стоимости целого дома в другом районе или даже какого-нибудь небольшого замка. Причем эти квартиры – хорошее вложение капитала, ибо район близ парка Монсо навсегда останется престижным и дорогим, цены на недвижимость здесь будут только расти. Разумеется, Эмма немедленно забыла об этом разговоре, однако немедленно же и вспомнила, как только услышала, что Илларионов живет на авеню Ван-Дейк. Номер пять… Номер пять!
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
