Великолепная маркиза - Бенцони Жюльетта - Страница 59

• Предыдущая
• 59/77
• Следующая

Было девять часов. В комнате королевы семья садилась ужинать под присмотром представителей муниципалитета. Мадам Елизавета прочла молитву, и тут до них донеслись звуки арфы. Арфистка играла тему из кантаты «Кассандра» Иоганна Кристиана Баха. Королева замерла, вслушиваясь в звуки музыки. Ее глаза были опущены. Она узнала исполнительницу. В последний раз госпожа Клери играла перед ней именно это произведение. Но это была лишь мгновенная слабость. Мария-Антуанетта знала, насколько пристально за ней следят. Один из надсмотрщиков рявкнул:

– Теперь мы ужинаем под музыку? Ты представляешь, что ты еще в Трианоне, Антуанетта? А вот я музыку не люблю!

И резким жестом он закрыл окно, прикрытое деревянным щитом, которое Клери намеренно оставил открытым. Но немного покоя вошло в сердце королевы-узницы. Отныне она знала, что рядом с ней друг. Когда они выходили из-за стола, Мария-Антуанетта и ее золовка обменялись выразительными взглядами...

Северный ветер завывал под арками Пале-Руаяля, выгоняя с улицы проституток, которые предпочитали прятаться в кафе. Декабрь 1792 года обещал быть очень холодным. Как и в других кафе, в «Корацце» яблоку негде было упасть. Бац сидел за своим постоянным столиком в компании губернатора Морриса, американского посла, вернувшегося на зиму в свой дом на Елисейских Полях, и банкира Бенуа д'Анже. Барон пил горячий шоколад и болтал с друзьями о совершенных пустяках. Разговор становился все легкомысленнее, по мере того как росла их тревога. Ждали шевалье д'Окари, испанского посла, а тот опаздывал уже на полчаса, что было просто немыслимо для человека, являвшегося воплощением пунктуальности.

Мужчины говорили о театре, о музыке, обо всем, что приходило им на ум. Если бы они не ждали шевалье, они давно бы перешли в другое место. В этот день в «Корацце» вместо обычно шумных и громкоголосых революционеров, желающих переделать мир, за соседним столиком устроилась молчаливая четверка игроков в пикет. Следовательно, вести серьезные разговоры становилось опасным. Хотя сама игра в карты после падения монархии приобрела определенное своеобразие и стала забавной. Так как ни о каких королях, дамах и валетах речь больше идти не могла, карты получили новые названия. И за столом слышались реплики: «У меня четырнадцать граждан», – «Не пойдет. У меня четырнадцать тиранов»...

Именно эту фразу произнес один из игроков, когда за окнами кафе Бац увидел отчаянно жестикулировавшего Дево. Мужчины встали, намереваясь присоединиться к нему, когда в кафе буквально ворвался человек, завернутый в шаль и с красным колпаком на голове. Он закричал:

– Граждане! Я принес вам самое лучшее известие! Сегодня, 3 декабря, Конвент постановил, что Капет предстанет перед депутатами. Состоится суд, и он ответит за свои преступления! Да здравствует нация!

Человек сорвал с головы колпак и швырнул его к потолку с неким подобием радостных криков, в которых не было ничего человеческого. Часть присутствующих его поддержала, остальные промолчали. Кто-то продолжал разговаривать, словно ничего не случилось, а игроки в пикет продолжили партию. Бац и его друзья вышли из «Кораццы» следом за Моррисом, который пытался скрыть свою хромоту при помощи великолепной трости из черного дерева с золотым набалдашником. Американский посол был, как и барон де Бац, человеком элегантным и утонченным. Его воспитание и светские безупречные манеры обычно держали собеседника на определенном расстоянии, а взгляд холодных серых глаз вызывал почтение, а бывали случаи, что и робость.

Под сводами галереи их уже ждал встревоженный Дево.

– Шевалье д'Окари похитили, – сообщил он. – Я только что из его дома на Шоссе-д'Антен. Его жена в ужасе...

– Похитили? – изумился де Бац. – Каким образом?

– Все произошло до смешного просто. К послу пришли два человека, представились друзьями его друга Ле Культе. Они все вместе сели в ожидавшую их карету и уехали...

– Но почему вы решили, что речь идет о похищении?

– Когда человека приглашают на прогулку, то его не заставляют замолчать, приставив к спине дуло пистолета. Госпожа д'Окари все видела в окно. К счастью, это крепкая женщина, которая не потеряла голову и не упала в обморок. Мне пришлось ее оставить, чтобы предупредить вас. Я знал, что вы ждете шевалье. Госпожа д'Окари выехала одновременно со мной. Она отправилась к Ле Культе. Похитители прикрывались его именем, чтобы проникнуть в дом.

– Я полагаю, что госпожа д'Окари не верит в эту чушь? В любом случае, Ле Культе ей поможет хотя бы советом...

– Кто мог это сделать? – задал вопрос Бенуа д'Анже. – Дантон?

– Меня бы это удивило. Дантон – животное, но он умен и не пользуется такими средствами. Если д'Окари каким-то образом перешел ему дорогу, то Дантон вызвал бы его в свое министерство и там бы арестовал в присутствии свидетелей. Господа, – добавил барон со вздохом, – я вынужден вас покинуть. Мне необходимо кое с кем встретиться...

– А как же наше дело?

– Сейчас важнее всего вернуть шевалье.

– Как вам будет угодно, – согласился губернатор Моррис. – Хотите, я вас подвезу? Моя коляска рядом.

– Нет, благодарю. Фиакр меня вполне устроит. Увезите лучше Бенуа и Дево и отправляйтесь ужинать к Мари. Она будет счастлива вас видеть.

– Я тоже буду счастлив увидеться с ней! – На лице американца появилась широкая улыбка. – Я обожаю Мари!

– Я к вам скоро присоединюсь, – пообещал де Бац.

– Друг мой, может быть, мне поехать с вами? – предложил Дево, который всегда беспокоился, когда барон отправлялся куда-либо в одиночестве.

– Нет, мне не грозит никакая опасность, мой дорогой Дево. Я всего лишь хочу встретиться со старым другом.

Мужчины направились к карете посла, а барон остался стоять у входа во дворец Эгалите, называвшегося когда-то Пале-Руаялем, то есть Королевским дворцом, выискивая взглядом фиакр. Фиакр он нашел, но не заметил, как следом за ним из кафе «Корацца» вышел человек в черном плаще. Когда де Бац сел в фиакр, его преследователь вынул из кармана свисток и издал два резких звука. Почти сразу же появился кабриолет, явно ожидавший неподалеку. Незнакомец сел в него и приказал:

– Следуйте вон за тем фиакром! Быстро!

Оба экипажа, причем второй держался на приличном расстоянии от первого, проехали по улице Оноре, миновали Гревскую площадь и выехали на улицу Блан-Манто. Здесь де Бац велел кучеру остановиться и подождать его. Он вошел в ворота прекрасного особняка, построенного еще в предыдущем веке. Дом принадлежал тому, кто пятнадцать лет назад предложил Людовику XVI систему займов под залог в сочетании с разумным контролем, которая отлично работала. Коммуна только что упразднила ее, объявив аморальной королевской монополией. Разумеется, это произошло к великой радости ростовщиков, чей гнусный бизнес снова начал процветать.

Звали этого человека Жан-Шарль Ленуар, он был предпоследним генерал-лейтенантом королевской полиции, так как последним стал ни на что не способный Тиру де Крон по той лишь причине, что понравился королеве. И с тех самых пор Ленуар был одним из самых осведомленных во Франции людей, потому что за время своего пребывания на высоком посту он сумел обзавестись огромным количеством знакомых как знаменитых, так и незаметных. Среди них были граф Мирабо и прекрасная Софи, неверная жена маркиза де Монье, сбежавшие сначала в Швейцарию, а потом в Голландию. Согласно королевскому указу о заточении без суда и следствия они стали узниками в замке Венсен, и для них Ленуар смягчил, насколько это было возможно, тюремные правила, а потом вообще прекратил следствие.

Бомарше тоже был должником Ленуара. Когда за оскорбительный пасквиль в марте 1785 года писателя бросили в тюрьму Сен-Лазар, он нашел в лице Ленуара сочувствующего собеседника, благодаря которому и избежал телесных наказаний, неизбежных в этой тюрьме.

В Ленуаре не было ни жестокости, ни злобы, он всегда умел распознать в неповиновении стремление к справедливости. Он всегда умело выбирал своих осведомителей. Наделенный тонким и проницательным умом, великолепным чувством юмора, настоящий психолог, он не проявил никакого раздражения, когда в разгаре процесса, связанного с колье королевы, его сместили с должности только за то, что он проявил снисходительность к кардиналу де Рогану. А этого ослепленная гневом и ненавистью Мария-Антуанетта допустить не могла.

• Предыдущая
• 59/77
• Следующая