Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта - Страница 68
- Предыдущая
- 68/69
- Следующая
После ужина Гортензии показалось, что стены комнаты поплыли кругом, ее затошнило, и, склоняясь над своим тазом, она подумала, что Гарлан говорил правду, ей действительно угрожала опасность, и никому здесь нельзя было доверять.
К счастью, это оказалось простым недомоганием, но все же ночью она никак не могла заснуть и на следующий день чувствовала такую слабость, что даже не встала с постели.
Годивелла, явившаяся с завтраком, застала ее бледной и всклокоченной, однако не обеспокоилась.
– Это все вчерашний капустный суп, – сказала она. – Он был слишком жирный. Господин маркиз уже ругал меня, у него тоже болел живот. Я приготовлю вам отвар…
Хоть ее слова чуть успокоили Гортензию, все равно она ничего не смогла проглотить, кроме воды из кружки. Целый день она пила только воду и думала, сколько еще сможет так протянуть.
Она старалась рассуждать здраво и в конце концов пришла к выводу, что, пока еще остались силы, надо пытаться бежать, даже с риском сломать себе шею под башнями замка. Все лучше, чем ожидавшая ее медленная агония.
К счастью, головокружение прекратилось и тошнота тоже. Надо связать веревку из всего, что было под рукой: из простыней, одеял, занавесок, полога, даже платьев; если та достанет до подножия замка, Гортензия чувствовала в себе достаточно смелости и силы, чтобы попытаться спуститься по ней.
Как только Годивелла, ворча, унесла поднос с нетронутой едой, она горячо помолилась богу, вручая ему свою душу, и взялась за дело. Она уже начала снимать с кровати простыни, как вдруг с треском разлетелось оконное стекло: кто-то очень сильно, может быть, даже с помощью пращи бросил туда камень, и он закатился под камин.
Со времен приключений в Морле Гортензия была знакома с таким видом переписки. Она подобрала камешек, к которому действительно с помощью обрывка тонкой бечевы была привязана записка.
Вся дрожа, она разрезала веревку, и сердце запрыгало у нее в груди: она узнала почерк Жана. В записке было всего несколько слов: «Оставь окно открытым и погаси свет», но ей казалось, что это была прекраснейшая любовная поэма. Жан вернулся! Жан был здесь, рядом, он пришел к ней на помощь!
Задув свечу, она подбежала к окну и распахнула его. Черная холодная ночь была уже наполнена запахами осени, но дождя, к счастью, не было… Высунувшись из окна, Гортензия заметила внизу у стены черную тень. Вот до ушей ее донесся тихий свист. Она поняла, что Жан сейчас полезет на стену.
В тот же миг она услышала шаги в коридоре, захлопнула окно и с бьющимся сердцем прислонилась к нему спиной. Шаги стихли у ее двери. Там был маркиз, может быть, даже собирался войти, ведь на этот раз у него был ключ… Нескончаемо потянулись мгновения… Если он войдет, Гортензия зажжет свет и громко закричит. Жан все поймет. Снова послышались шаги. Кто-то, явно нехотя, удалялся. Гортензия ясно услышала, как неподалеку захлопнулась дверь, и возблагодарила бога за то, что Жан приказал ей потушить свет. Маркиз, видно, подумал, что она заснула, и не стал входить.
Она снова кинулась к окну. Тень уже маячила где-то поблизости, слышно было тяжелое дыхание. Нелегко было Жану взбираться… Глаза ее привыкли к темноте, и она могла четче различить его фигуру. Как он находил места, куда поставить ногу, за что уцепиться? Она вспомнила, что он видел ночью, как кошка, и был таким же цепким и гибким… Минута, за ней еще одна, такие долгие, тревожные мгновения! Наконец рука Жана ухватилась за подоконник. Еще секунда, и он уже в комнате, и Гортензия, еле сдерживая радостный возглас, кинулась ему на шею, что было силы сжала в объятиях. Он ласково отвел ее руки:
– Дай вздохнуть, душа моя! Мне нужно перевести дух… Как жалко, что маркиз перекрыл другой выход…
– Я уж и не надеялась тебя когда-нибудь увидеть, – выдохнула Гортензия. – Где же ты был?
– В Париже, где же еще? Тебя искал, хотел, чтобы мы вместе повели борьбу за сына. А нашел только твою подругу Фелисию, она как раз собиралась ехать в Австрию. Она просила меня тебя поцеловать, но прежде чем выполнить ее просьбу, я поцелую от себя.
Он подарил ей долгий, страстный поцелуй. Прижавшись к нему, Гортензия ощутила, как сердце Жана постепенно начинает биться в обычном ритме.
– Я должен был вернуться раньше, но с дилижансом случились неприятности. На нас напали вооруженное бандиты, ограбили… Некоторые пассажиры даже пострадали…
– Тебя не ранили?
– Нет, но убили форейтора. Пришлось помогать остальным, потом дожидаться жандармов… в общем, одна задержка за другой! Признаться, когда я ехал в Париж, то надеялся заручиться поддержкой короля и с его помощью добиться наконец справедливости. Но Фелисия рассказала мне, что у тебя вышло из этой затеи… Ну и глупышка же ты: не дожидаясь меня, явилась в этот проклятый замок и попала в капкан! Как ты?
– Неважно. Мне кажется, они тут решили меня отравить. Я сегодня пила только воду, потому что вчера плохо себя чувствовала. И все-таки ночью хотела сбежать через окно.
– Рискуя разбиться? Нет, ты действительно уже не надеялась увидеть меня?
– Надеялась, конечно, но только я боялась, что ты приедешь слишком поздно.
Вместо ответа он только сильнее прижал ее к себе, но потом отпустил.
– А теперь пора отсюда выбираться. Закрой окно и кричи.
– Кричать?
– Да, зови на помощь, кричи: «Пожар!», все, что угодно. Ведь дверь твоя, я полагаю, заперта на ключ? А маркиз по-прежнему ночует у себя в комнате?
– Да.
– Тогда делай то, что я говорю! А я встану тут сзади.
Чуть замешкавшись, как обычно, когда боишься нарушить ночную тишину, Гортензия закричала. Голос ее разорвал глубокую тишину ночи:
– Сюда! На помощь! Помогите! Скорее!
Она так громко звала, что даже не услышала шагов маркиза. Но вот в замке повернулся ключ. Дверь распахнулась. На пороге в халате со свечой в руке стоял Фульк де Лозарг.
– Что случилось, Гортензия? Да что…
Больше он ничего сказать не успел. Сильный удар кулаком оглушил его и повалил на ковер. По полу покатилась горящая свеча. Жан наступил на нее, сбивая пламя, и схватил Гортензию за руку.
– Идем! Франсуа ждет нас у реки. Где ребенок?
– В кухне. С ним там Годивелла. Но…
– Придется ей отдать нам его.
Если бы Жан не поддерживал ее, Гортензия не смогла бы живой и невредимой добраться до нижних ступенек – на лестнице было темно, как в могиле. Но лесной отшельник ориентировался в темноте, словно видел все так же ясно, как днем. Они побежали в кухню. Годивелла, разбуженная шумом, уже встала. В свете ночника она, в белой юбке, рубашке и белом чепце, походила на призрак. С первого взгляда узнав Жана, она, вопреки опасениям Гортензии, кричать не стала. Сказала только:
– Это ты, Волчий Жан? Я знала, что ты когда-нибудь придешь.
– Знала, говоришь, старая ведьма, и потому, наверное, пыталась отравить ее…
Под грузом свалившегося на нее обвинения Годивелла даже пошатнулась.
– Я? Отравить ее? Дочку Виктории? Нехороший ты, должно быть, человек, Волчий Жан, коли подумал такое… А вы-то, госпожа Гортензия? Я думала, вы меня знаете…
– Она тут ни при чем, Жан, клянусь тебе… Давайте лучше поспешим. Маркиз ведь всего лишь потерял сознание.
– Вам нужен малыш? – взвыла Годивелла.
– Малыш, да и вы тоже, если хотите. Годивелла, вам нельзя оставаться в этом проклятом доме.
Но та лишь покачала головой и пошла за ребенком к колыбели. Годивелла передала его с рук на руки Гортензии, а у самой из глаз ручьями текли слезы.
– Нет… Я же вам сказала… Мое место здесь…
– Поговорили, и хватит! – прервал ее Жан. – Надо бежать, пока не проснулись Шапиу и остальные. Открой нам дверь, Годивелла!
И он побежал к прихожей. Но голос Годивеллы остановил его на полпути.
– У меня нет ключа, Волчий Жан. С тех пор как вернулась госпожа Гортензия, господин Фульк держит его у себя.
В желтоватом пламени свечи, горевшей в руках у Годивеллы, предстали перед ними во всем своем величии массивные средневековые двери: большие черные скобы, засовы и огромный замок. Надежные двери, они были непреодолимым препятствием для всякого, кто захотел бы тут проскользнуть. Никакая человеческая сила не могла заставить их даже пошатнуться.
- Предыдущая
- 68/69
- Следующая
