Помоги другим умереть - Арсеньева Елена - Страница 15
- Предыдущая
- 15/78
- Следующая
– А зачем он нам? – бодро отозвался юноша. – Я тут все наизусть знаю. Сейчас ты тоже привыкнешь к темноте. Вон там наши мешки и наше одеяльце. Иди сюда… садись. Ага. И я рядом. Нинулик…
Вздох, несколько быстрых поцелуев, вздох.
– Погоди, – наконец заговорил парень снова, и теперь голос его тоже дрожал. – Сначала мы выпьем. За нас! Сейчас, сейчас…
Что-то булькнуло.
– Дело мастера боится! Готово.
– Что это? – боязливо пискнула Нинулик.
– Кагор. Церковное вино. Мы же решили, что сегодня… у нас же сегодня как бы свадьба, да? И мы будем пить вместе. Я читал, что, если мужчина и женщина пьют из одного стакана, они будут неразлучны.
– Так ведь из стакана…
– Да какая разница – стакан, бутылка? Все равно неразлучны! За нас!
Бульканье, торопливые глотки.
– Ну, пей.
Бульканье, торопливые глотки.
– Кислое. Я шампанское люблю!
– Ну чего ты, Нинулик?
Поцелуй, долгий поцелуй, шуршание пыльных бумажных мешков.
– Нинулик… ну ты что?
– Ой, подожди!
– Не могу. Я просто лопну сейчас. Потрогай, какой я!
– Борик, я боюсь!
– Привет! Раньше надо было бояться. Ты же согласилась. Нет, ты потрогай, потрогай!
– Борик, давай как-нибудь по-другому. Я не хочу, я боюсь, мать сразу догадается, когда будет стирать. Давай по-другому, как эти… Билл с Моникой Левински.
– У меня сигары нет, дура, только это.
– Сам ты дурак, при чем тут сигара? Нет, пусти, пусти, я не хочу, пусти, порвешь, дурак, не надо, Борик, гадина, пусти!
Но Борик поступал в точности как его знаменитый тезка и в упор не слышал требований о своей отставке.
Девчонка пискнула уж вовсе дико – и тут Женю словно толкнуло. Она рванула доску и проскочила в узкую щель.
Борик оказался прав: глаза привыкли к темноте, и она сразу различила в углу две копошившиеся фигуры. Вцепилась в загривок той, что возилась сверху, дернула, потом пнула оставшуюся.
Раздался истошный вопль, и Борик свалился в угол неподвижным ворохом.
Женя схватила Нинулика за руку, тряхнула:
– Беги! Волки! – и, таща девчонку за собой, вылетела за дверь под аккомпанемент ее истерического визга.
Она знала, куда бежать, и в темноте. Но на каждом шагу этой знакомой дороги в них с Нинуликом могли вцепиться те беспощадные руки. Ужас прорвался сдавленным криком.
Женя свернула в проем двери, еще более темный, чем окружающий мрак. Ударила по стене – послушно вспыхнул свет. Она хотела оглянуться, но не было сил.
Нинулик вырвалась и, обгоняя Женю, взлетела по ступенькам. Крутанула ручку английского замка, распахнула дверь и выскочила во двор, все так же истошно, пронзительно, безумно крича:
– Волки! Волки!
– А почему волки? – спросил Грушин.
– Бог его знает, – дернула плечом Женя. – Надо бы психоаналитика спросить: может, меня в детстве ими пугали, когда мы в деревне у бабушки жили? Не знаю, не знаю. Да и не все ли равно?
– Удивляюсь, почему тебя не посадили за мелкое хулиганство.
– Я и сама удивляюсь, – вздохнула Женя. – Главное, понимаешь, я была в брюках. Они, конечно, имели тот еще вид, теперь их только под дверь бросить, ноги вытирать, да и то не дома, а на даче, но благодаря им на ногах никаких следов не осталось от того, как я по ступенькам катилась. И на руках тоже: я слишком быстро вырвалась.
– Что ж ты так? – покачал головой Грушин. – Недальновидно, знаешь ли… И что обо всем этом думаешь?
– Думаю? – Женя рада была, что шеф не видит, как ее трясет.
– Как считаешь, он хотел тебя… только придушить?
Женя поймала трубку, которая едва не выпала из рук.
– А черт его знает, чего он хотел! Да он меня, строго говоря, и не душил: захватил под сгиб руки, потащил в подвал. Все остальное происходило исключительно по моей инициативе, все эти гонки с дьяволом, а он, очень может быть, со мной намеревался просто о погоде побеседовать. Эй, ты здесь? Алло! Чего молчишь?
– Думаю, – раздался наконец голос Грушина. – Может быть, это мадам Малявина какие-то шаги предпринимает? Помнишь, надеюсь, что тебе нынче ночью на вахту заступать?
– О-ох… – слабо выдохнула Женя. Она совершенно забыла про «Санта-Барбару»! Ой, нет, стоит только представить себе, что надо выйти из дому, миновать эту дверь в подвал… Конечно, можно попросить таксиста встать у самого подъезда, и все-таки найдет ли она вообще в себе силы выйти среди ночи на улицу, где поджидает неизвестно кто? Может быть, тот человек не оставил своих намерений, может быть, милиция его просто не нашла, он все еще таится там, в подвальной тьме, и стоит Жене показаться…
– Эй, – негромко позвал Грушин. – Ты где там?
– Думаю, – уныло откликнулась Женя. – Я, конечно, ничего не хочу сказать, но нельзя ли меня сегодня кем-нибудь заменить, а?
– Я и сам хотел, – без энтузиазма признался Грушин. – Беда – некем!
– Да ладно-ка! А Олечка, Надя, Люда, Татьяна? – перечислила она своих коллег по работе в «Агате Кристи».
– Вот то-то и оно! – протянул шеф. – Олечка, Надя, Люда, Татьяна! Думаешь, почему я именно тебя на это дело поставил? Не злись, но я дал себе слово подержать тебя пока в отдалении от всего, кроме нашей «роковой брюнетки».
Женя скорчила трубке гримасу. Ладно врать-то, шеф! Можно подумать, Грушина так уж озаботила игра вокруг Климова! Все это чистой воды самодеятельные интриги, без малейшей примеси криминала, и Женю он «держит в отдалении» от других дел исключительно в карательных целях. Для трудоголика Грушина ничегонеделание было худшим из наказаний, ну а поскольку сотрудников в агентство он все-таки подбирал по образу своему и подобию, в этой воспитательной методике все-таки крылось некое рациональное зерно.
– Ну и вчера утром я еще хотел послать в «Санта-Барбару» кого-нибудь другого, – продолжал Грушин. – Но ты прикинь: Олечка еще маленькая девочка, она среди этой светской кодлы просто растеряется. У Татьяны заболел ребенок, а муж в командировке. У Нади, представь себе, нет вечернего платья! Она мне устроила натуральную выволочку: мол, я до того плохо плачу своим сотрудницам, что ей не на что зайти даже в какую-нибудь «Жаклин Кеннеди», а в том, что можно купить на рынке на Алексеевской, в «Санта-Барбару» и на порог не пустят. У Кручининой, говорит, новое платье есть – пусть она его и выгуливает. Что это у тебя там за платье такое, что о нем все на свете знают?
– А, это мы с Эммой недавно купили, – усмехнулась Женя. – Пошли за костюмом ей, а в результате купили мне роскошный вечерний туалет. Кстати, там было еще одно точно такое же, Надежде никто не мешал влезть в долги, как сделала я, но ладно, это уже технические детали. А Людмила чего отказывается?
– Ну, Людмила теперь в «Барбике» вообще персона нон грата, – с тоской ответил Грушин. – Бывают же такие девки скандальные! Она там недели две назад на провокацию работала, и начал ее снимать какой-то… к сожалению, не клиент, он на нее и внимания не обращал, за другой ухаживал. Так она от злости своего поклонника взяла на такой приемчик, что тому пришлось «Скорую» вызывать, а Людка насилу живая ушла. Вообще, я боюсь, если ребята из «Барбары» случайно встретят ее на улице, то доставят немало неприятных минут.
– Не горюй, не доставят, – утешила Женя. – Люда в вечернем макияже и Люда без оного – это две большие разницы. Ее просто никто не узнает.
Грушин хмыкнул – но как бы из вежливости, невесело. Да и Женя не испытывала особенного веселья. По всему выходило, что сегодня ночью и впрямь некому работать, кроме нее. И главное, никак нельзя пропустить эту ночь! Ибо нынче – «одна-единственная гастроль», как в старину писали на цирковых афишах, знаменитого стриптизера Стаса, московского гостя, в шоу «Дамы раздевают кавалеров». Разведка донесла, будто в ночном клубе «Санта-Барбара» ожидается нечто подобное свальному греху в скандально знаменитой московской «Дикой утке». Оголодавших дамочек ожидается море, а среди них непременно появится и мадам Малявина. Ее муж, мечтающий о разводе с этой любительницей запретных радостей, даже устроил себе служебную командировку, чтобы дать супруге возможность «оттянуться» по полной, а слежке из «Агаты Кристи» – запечатлеть ее в некоторых раскованных позах, каковые она непременно будет себе позволять. Для этого самого запечатления у Жени имелся крошечный фотоаппаратик (слово «крошечный» было ему явно великовато), вмонтированный в брошку. Как в кино про шпиёнов! И нынче ночью она намеревалась не только вволю наглядеться на выдающиеся мужские достоинства (почему бы не поглядеть за счет фирмы, ведь она уже который год видит эти самые достоинства только в унылых эротических снах!), но и вволю наиграться с японской электроникой. И к этому было единственное препятствие: страх.
- Предыдущая
- 15/78
- Следующая
