Язон четырех морей - Бенцони Жюльетта - Страница 51

• Предыдущая
• 51/73
• Следующая

– Прибыл курьер, э? – сказал Талейран с неуловимой досадой. – Очевидно, что-то срочное, раз он так бежит!

Оказалось два письма: одно – Талейрану, другое – Марианне. Письмо князю, с печатью Императора, заставило его удивленно поднять брови, а молодая женщина схватила свое, на котором она узнала причудливые каракули, отличавшие почерк Жоливаля. Она лихорадочно сломала печать с дроздами всезнающего дворянина и проглотила составляющие письмо несколько строк. Они вызвали у нее возглас отчаяния. Аркадиус сообщал, что миссис Аткинс покинула свое жилище на Лилльской улице, отправившись «в деревню», в какую именно – неизвестно, и как раз в тот день, когда Аделаида вернулась в фамильный особняк. Что касается регистрационной книги Венсеннского замка, в ней не оказалось других следов пребывания Франсиса Кранмера в государственной тюрьме, кроме вырванного листа. Те, кто поклялся погубить Язона и подорвать франко-американские отношения, по-видимому, не оставили ничего на волю случая.

С глазами, полными слез, Марианна нервно скомкала в руках письмо Жоливаля, как вдруг услышала брюзжание своего спутника:

– Зачем ему нужен я, чтобы открыть эту дрянную колонну? Вот что обязывает меня прервать лечение! И я совсем не чувствую желания возвращаться в Париж, э?

Но из всего, что он сказал, Марианна схватила только три слова, последние.

– Возвращаться в Париж? Вы поедете?

– К сожалению, да! Я должен быть там к 15 августа. Это, вы знаете, день рождения Императора. Так вот, на сей раз, чтобы придать этому празднику больше блеска, Его Величество решил торжественно открыть колонну во славу Великой армии, которую он повелел воздвигнуть на Вандомской площади из бронзы почти 1250 пушек, захваченных под Аустерлицем. Не знаю, можно ли считать это торжественное открытие такой уж блестящей идеей. Оно не доставит большого удовольствия новой императрице, ибо добрая половина вышеупомянутых пушек – австрийские. Но Императору так понравилась отлитая в древнеримском стиле статуя, которая украсит вершину колонны, что он хочет, мне кажется, заставить всю Европу восхищаться ею.

Между тем Марианна была очень далека от того, чтобы заинтересоваться колонной на Вандомской площади. Она даже забыла о простых правилах вежливости, сухо прервав разглагольствования князя:

– Если вы возвращаетесь в Париж, увезите меня с собой!

– Чтобы я отвез вас, э? Но зачем?

Вместо ответа она протянула ему письмо Жоливаля, которое Талейран прочитал медленно и внимательно. Когда он закончил, глубокая складка прорезала его лоб, в то время как он, не говоря ни слова, вернул письмо Марианне.

– Мне надо вернуться, – начала она после недолгого молчания охрипшим голосом. – Я больше не могу оставаться здесь, в тишине, в укрытии, когда над Язоном сгущаются тучи. Я… я думаю, что сойду с ума, если останусь! Позвольте мне уехать с вами!

– Вы же знаете, что не имеете права это сделать, так же как и я – взять вас с собой! Вы не боитесь осложнить дело Бофору, если Император узнает, что вы ослушались его?

– Он не узнает. Я оставлю здесь моих людей и весь багаж и прикажу запереть мою комнату, говорить, что я лежу в постели, больная… и не хочу никого видеть! Это не вызовет удивления: до вашего приезда я вела такую жизнь!..Местные, безусловно, считают меня немного не в себе! Я уверена, что при Гракхе и Агате никто не переступит мой порог и не раскроет обман. В это время я вернусь в Париж под видом… точно, под видом мужчины! Я сойду за одного из ваших секретарей!

– А где вы остановитесь в Париже? – возразил князь по-прежнему с нахмуренным лбом. – За вашим домом, вы это знаете, наблюдает полиция. Если вы в него войдете, будете немедленно арестованы!

– Я думала… – начала Марианна с внезапной робостью.

– Что я дам вам приют у себя? Я тоже, черт возьми, вначале подумал об этом, но это невозможно. На улице Варенн вас знают все, и я не уверен в каждом. Вы рискуете оказаться преданной, и это повредит и вашим делам, и… моим! Должен вам напомнить, что я не в лучших отношениях с Его Величеством, хотя он и приглашает меня на открытие его колонны!

– Тем хуже для меня! Отправлюсь куда-нибудь, например в гостиницу.

– Где ваш маскарад не выдержит и часа? Это безумие, друг мой! Нет, мне кажется, у меня есть лучшая идея. Идите готовиться в дорогу. Мы покинем Бурбон сегодня вечером, когда стемнеет. Я достану вам мужскую одежду, и вы до приезда в Париж будете моим юным секретарем. А там я вас провожу, но… это потом, вы сами увидите! Бесполезно говорить об этом сейчас! Все-таки с собой возьмите одно-два платья. Вы… действительно готовы совершить такое безумие?

– Готова! – подтвердила Марианна, порозовев от радости получить поддержку, на которую она едва смела надеяться. – Мне кажется, что, находясь близко от него, мне повезет и я смогу помочь ему.

– Это ему повезло, – вздохнул с полуулыбкой князь, – что его так любят!.. Идем, Марианна, видно, так уж суждено, что я не могу вам ни в чем отказать! И затем, может быть, действительно будет лучше находиться поближе к месту действия. Кто знает, какая возможность представится? Вдруг вы сможете ею воспользоваться. А теперь вернемся! Вперед!.. Да что вы делаете? – вскрикнул он, тщетно пытаясь вырвать руку, которую Марианна с признательностью поднесла к губам. – Разве вы мне не как дочь? И я пытаюсь вести себя как приемный отец, вот и все. Но я спрашиваю себя, что бы сказал об этом ваш!

Рука об руку прихрамывающий князь и молодая женщина медленно пошли по дороге, оставив пруду общество уток и голубей.

Одиннадцать часов пробило на башне Кинкангронь, когда кучер Талейрана пустил лошадей на штурм дороги в Париж. Едва карета тронулась с места, как Марианна подняла глаза к окну своей комнаты. Из-за закрытых ставней пробивался желтый свет ночника, как и все вечера после ее приезда. Никто не мог себе представить, что он освещает нетронутую кровать посреди опустевшей комнаты. Агата и особенно Гракх получили строгие указания, и было, кстати, довольно трудно усмирить пылкого юношу, не желавшего отпускать свою дорогую хозяйку одну в опасную авантюру без помощи его могучей особы. Марианне пришлось пообещать позволить ему приехать в самый кратчайший срок и в любом случае вызвать при малейшем признаке опасности.

Ночные поля начали проплывать за окнами кареты, чье покачивание вскоре восторжествовало над молодой женщиной. Она заснула, положив голову на плечо Талейрана, и ей приснилось, что она совершенно одна, голыми руками открывает перед Язоном двери тюрьмы…

Когда Марианна в сопровождении Талейрана проникла в дом, там было темно и тихо. Вооруженный канделябром невозмутимый лакей в строгой коричневой ливрее довел их по широкой мраморной лестнице с очень красивыми позолоченными перилами из кованого железа до площадки второго этажа, с которой открывался большой кабинет, до того заполненный мебелью, картинами, книгами и всевозможными произведениями искусства, что Марианна и ее спутник с трудом обнаружили там тяжеловесную фигуру плешивого шотландца Кроуфорда.

– Во времена, когда я жил в этом доме, – заметил князь тоном, которому он старался придать немного веселости, – здесь была моя библиотека. Кроуфорд превратил ее в святилище совсем другого порядка.

В неярком свете нескольких канделябров изумленная Марианна смогла разобрать, что почти все картины и скульптуры представляли одно и то же лицо. В бронзе, на холсте, в мраморе – повсюду было очаровательное гордое лицо Марии-Антуанетты, смотревшее на новоприбывших. Мебель тоже должна была составлять часть обстановки Малого Трианона, и почти все предметы, заполнявшие комнату: табакерки, веера, платки, переплеты – носили или герб, или монограмму государыни. В золотых рамках несколько записок, начертанных ее рукой, чередовались на обтянутых серым шелком стенах с портретами и миниатюрами.

В то время как Талейран по-американски пожимал руку Квентину Кроуфорду, тот грустно улыбнулся, заметив явное удивление, с которым Марианна осматривалась вокруг. Его резкий голос со следами шотландского акцента с силой подтвердил:

• Предыдущая
• 51/73
• Следующая