Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта - Страница 64

• Предыдущая
• 64/76
• Следующая

– Где монсеньор герцог? – спросил Баттиста.

– Он впереди нас. Мы должны присоединиться к нему во Франш-Конте, в Нозеруа. Но мы остановимся передохнуть в гостинице в Жупе. Мне кажется, – слегка усмехнулся он, – что донна Леонарда оценит мой план по достоинству.

– Я ценю уже то, мессир посол, что вы не пробуете пуститься в галоп и посмотреть, что из этого получится...

Горстка людей вокруг сломленного собственным бессилием принца – вот что можно было увидеть на другой вечер в маленьком городке Нозеруа, расположенном на склоне холма, похожем на протянутую к небу ладонь. От огромной армии герцога Карла осталось одно воспоминание. Нельзя сказать, что многие погибли в той битве, но из-за страха, обуявшего итальянцев, остальные отряды были смяты и рассеяны на огромной территории по разным направлениям. Оставляя поле боя, герцог отдал приказ, чтобы как-то остановили эту ужасную панику, но сделать уже ничего было нельзя. Оглохшая и ослепшая от страха армия бежала, как стадо оленей от лесного пожара.

Пасмурным утром жители городка увидели, как по улицам проезжал в сверкающих доспехах бледный человек, из которого, казалось, ушла вся жизнь, и его устремленный куда-то вдаль взгляд ничего не видел. Он ехал своей дорогой по заснеженной улице, и удары копыт его лошади были совсем не слышны. Он ехал в сторону замка, и все вокруг низко склонялись перед ним. Но ветерок разносил по толпе легкий шепот о том, что среди сопровождавших его сеньоров уже не было сеньора Нозеруа, Хьюге де Шалон-Оранжа. Если его не было в свите, чтобы открыть ворота замка человеку, которого он любил, с ним должно было произойти что-нибудь плохое, и поэтому над Нозеруа повисла печаль, еще более удручающая, чем свинцовые облака в небе[10] . Герцога приветствовали, но сдержанно, а многие крестились, как при виде похоронной процессии. И ворота замка закрылись за принцем, который впервые изведал такое поражение. Казалось, что он ранен смертельно...

Однако когда Панигарола и его спутники приехали в замок, они увидели перед собой бурлящего активной деятельностью человека. Карл разослал гонцов на все дороги, чтобы те приводили к нему сбежавших с поля боя солдат; написал письма в Лотарингию и Люксембург, чтобы ему выслали оттуда артиллерию, в Бургундию и Безансон – с просьбой о деньгах и о продовольствии. Но больше всего удивляло, что он без конца разговаривал, а ведь раньше Карл предпочитал молчание. Он всем объяснял: исход битвы – это дело случая, обязанного собою трусости прежде всего итальянцев, а затем пикардийцев, англичан и валлонцев. И как только он наберет новую армию, но в этот раз из настоящих храбрецов, тут же вернется в Швейцарию.

– Самое большее, за неделю, – заявил он пораженному Панигароле, – мы разобьем новый лагерь здесь, недалеко от Салена. Оливье де Ла Марш, которому я уже написал, займется всем необходимым.

Затем он повернулся к Фьоре, которая с недоумением смотрела на него:

– В вашей первой войне вам не повезло, но я обещаю вам, что скоро вы увидите что-нибудь получше... гораздо лучше и очень скоро.

– Монсеньор, – пробормотала она, – простите, что осмеливаюсь задавать вам вопросы... Но есть ли сведения... о графе Селонже?

В глазах герцога промелькнул огонек.

– Нет. Как и о моем брате, с которым он рядом сражался. Но я искренне надеюсь, что с ними не случилось ничего плохого, потому что в той же куче я видел и принца д'Оранжа, которому было поручено командование авангардом. Может быть, скоро мы все узнаем...

Новости стали известны, когда на другое утро в город вошел Антуан Бургундский, который привел с собой большой отряд кавалерии. Рядом с ним ехал Матье де Прам с мертвенно-бледным лицом и заплаканными глазами, который скорее упал, чем опустился на колени перед герцогом. Сказать он мог не так много: он видел, как Филипп де Селонже упал, а над ним навис меч, но сам Матье не смог прийти к нему на помощь, потому что его увлекли за собою отступающие войска. Позади Карла раздался сдавленный крик, похожий на стон. Когда он повернул голову, то увидел глаза Фьоры, расширенные от ужаса. Она не плакала, не причитала, она на глазах превращалась в статую, и только ее губы дрожали на застывшем лице, и это свидетельствовало о том, что она еще жива. Ласково обняв ее за плечи, Карл проговорил:

– Идем, дитя мое, идем. Будем плакать вместе.

С тех пор завязалась странная дружба между этим снедаемым всеми бесами гордыни и стыда герцогом, которому недавнее жестокое поражение преподало урок сомнения, и молодой женщиной, потерявшей последнее, что помогало ей надеяться. Никто так никогда и не узнал, о чем они говорили на протяжении многих часов в молельне герцогской церкви под охраной единственного Баттиста Колонна, который так и сиял от гордости.

Однажды утром Фьора протянула Леонарде ножницы и велела отрезать себе волосы до плеч, по итальянской моде.

– Герцог Карл, – заявила она в ответ на протесты своей старой подруги, – поклялся не брить бороду до тех пор, пока не отомстит швейцарцам. А я не сниму мужской костюм и буду следовать повсюду за монсеньором до тех пор, пока...

– Пока вы сами не погибнете, как погиб мессир Филипп? – раздраженно заметила Леонарда. – Разве для вас нет в жизни другого пути? Вы же так молоды!

– А что вы мне можете предложить? Уйти в монастырь, как все те, чье сердце навсегда разбито? У меня никогда не было к этому склонности, а сейчас более чем когда-либо!

– Кто вам сказал, что рана вашего сердца никогда не заживет? Вспомните: когда вы узнали графа Селонже, вы были влюблены в Джулиано Медичи и очень ревновали его к донне Симонетте.

– Я любила тогда все, что блестит, а в Джулиано было столько блеска! Но все погасло, как только появился Филипп, и я сразу же поняла, что не любила Джулиано!

– Как бы я хотела, чтобы вы этого никогда не поняли! – вздохнула Леонарда. – Но вернемся к герцогу – ведь вы хотели отомстить ему?

– Я помню об этом, но, как бы вам сказать... Мне кажется, что он сам себя разрушает, и при виде его я испытываю такое же ощущение, как когда-то при виде Пьера де Бревай, прикованного к своему креслу, который напоминал мне живого мертвеца. Он хотел только одного – умереть. Оставить ему жизнь было бы самым худшим наказанием для него. Деметриос, который провидит будущее, сказал бы то же самое.

– Вполне возможно. Не подумайте, что я хочу вас снова толкнуть на путь мести, что мне и раньше не нравилось. Но если вы поняли, что лучше все отдать в руки божьи...

– Руки божьи? Он только что отнял у меня человека, которого я любила! Нет, не надо ничего говорить, и не мешайте мне сделать то, что я задумала! А для начала отрежьте мне волосы, или вы хотите, чтобы я сделала это сама?

– Конечно, нет! По крайней мере, я сделаю это ровно.

С решительным видом Леонарда взялась за ножницы и гребень и принялась кромсать эту красоту, думая при этом, что волосы, в конце концов, все равно вырастут.

Когда Фьора на другое утро встретилась с герцогом, одетая в короткий плащ из черного бархата, подаренный им, она преклоняла перед ним колено, как это сделал бы юноша, на что герцог улыбнулся:

– Как жаль, что я не могу сделать из вас рыцаря! Но, по крайней мере, я могу сделать вот что...

Он взял в открытом сундуке кинжал с изящной отделкой и с рукояткой, украшенной аметистами, и, подняв Фьору с колен, привесил ей этот кинжал к поясу:

– Увидев, как складывается ситуация, двое из моих слуг спасли повозку, на которую набросали все, что попадалось им под руку. Эта вещь оттуда. Когда мы вступим в битву, я дам вам другое оружие...

– Другое оружие мне не нужно, монсеньор. Я не буду знать, что с ним делать. Я хочу просто следовать за вами, как это делает миланский посол.

– Он считает к тому же, что это самое лучшее место для наблюдений, которые он передает своему герцогу. Кроме этого, мне нравится беседовать с ним. Но, – добавил Карл, – ваше присутствие, признаюсь, мне будет особенно приятно. Даже если в этом я и проявляю свой эгоизм... Дружеское отношение для меня сейчас просто необходимо.

• Предыдущая
• 64/76
• Следующая