Князь Диодор - Басов Николай Владленович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/92
• Следующая

Лишь потом князь различил сбоку и куртье Атенома, который весело и негромко о чем-то с бароном раговаривал, и Густибуса, который тоже, хотя и с меньшим успехом, кажется, пытался развлекать гостя. Князь подошел к этой живописной компании. Барон поднялся.

Он был на удивление молод, что только заметнее обозначалось тем пушком, который покрывал его щеки и губы и которым барон, без сомнения, гордился, по-крайней мере, он часто его приглаживал тонким, похожим на дамский, платком. Лоб у него был широким, и глаза оказались расставлены так далеко, как Диодор прежде видел только у восточников. Высокие, едва ли не руквацкие скулы барона придавали глазам веселое и какое-то знакомое выражение. Князь с удивлением обнаружил, что феризский банкир походит на одного из его давних знакомых, корнета-кавалериста, который, по слухам, прошедшим летом погиб где-то в степях под Колыванью.

Чтобы соблюсти формальности знакомства, Атеном представил барона. Тот молча протянул ладонь для рукопожатия, хватка у него была крепкой и мозолистой, она выдавала тот секрет, что банкир частенько ходит в хороший фехтовальный зал, где ему спуску не дают, заставляют тренироваться всерьез. При этом он улыбнулся.

– Шевалье д'Ош уже заочно познакомил меня со всеми… обитателями этого имперского отеля. И даже дал точные характеристики каждому.

– Вероятно, не очень лестные, – неожиданно для себя проговорил князь, к тому же, не узнавая своего грудного, сипловатого голоса.

– Напротив, он охарактеризовал каждого из… вашего посольства весьма учтиво.

Говорил барон не очень разборчиво, пожалуй, только в этом и чувствовалось его не вполне благородное происхождение. Дворянство Парса, как заметил князь, гордилось своим феризом, и выговор у них бывал очень четким, даже щегольским, словно произношение было непременным добавленим к родовым грамотам.

– Князь, – проговорил Атеном, – я просил нам подать сюда, людей барона покормят на кухне.

– А батюшка с Дерпеном?

– Батюшка, возможно, не поднимется, он нездоров от сегодняшнего дождя, а месье Дерпен…

Дверь открылась, и в комнату вошли Дерпен с батюшкой Ионой. Оба были в привычной реквацкой одежде, лишь чуть тщательней, чем обычно, на все крючки застегнутой. Оба выглядели в этом зале немного чужими, на взгляд князя, хотя ему бы следовало ощущать чужой всю эту обстановку, и камин, и этого вот барона, а вовсе не своих соотечественников.

Расселись. Князь заметил, что все почти с интересом ждут, что им предложат. Мейстерина со служанкой, которая за ней неотступно следовала, торжественно стала обносить всех ужином. На взгляд имперцев, снедь была выше похвал, хотя и не приготовленная здесь, а как догадался каждый, привезенная с кухни посольства, потому что ничего подобного у них прежде не бывало.

Тут оказались и перепелиные пироги, и устрицы под очень светлое, шипучее вино, и какие-то паштеты и даже сыр под зверской силы бульон, раскаленный, как железо в горниле. К тому же, вдоволь было фруктов, чему сам Диодор обрадовался, от чрезмерно перченой и вообще набитой специями парской кухни у него быстро пропадал аппетит.

А вот месье Ротшест обозревал стол с лениво скрытым неодобрением, причем, настолько, что это заметил Атеном и принялся многословно ссылаться на походные условия жизни имперцев, и барон-банкир, вздохнув, покорился.

Так они и сидели, о деле, памятуя один из советов посла князя Притуна, Диодор за кушаньями не заговаривал. Лишь когда все сколько-то насытились, а блики огня все заметнее стали играть на стенах зала, барон проговорил:

– Нужно все же было приехать ко мне, господа. У меня бы ужин прошел и вкуснее, и веселее, если бы вы того пожелали.

Князь припомнил, что о нем рассказывал Атеном. Свое богатство барон получил от деда, почему-то, в силу каких-то непонятных семейных обстоятельств, оно миновало его отца, о котором Атеном знал очень мало, как похоже, вообще очень мало было известно в Парсе. За годы после своего совершеннолетия, барон приумножил состояние весьма умело, потому что и дед его едва ли не с детства вводил в торговые и банковские дела, да и получил он недурное образование, нацеленное именно на экономические знания, на денежные и торгово-банкирские операции.

При этом, объяснил Атеном, барон считался куда как светским человеком, он был вхож в лучшие дома королевства, и даже приближен ко двору, бывал на балах, и разумеется, за ним числилось три или четыре дуэли, вызванные любовными похождениями. Конечно, это были местные, куда как нестрашные дуэли, мало схожие с теми, какие были приняты в Империи, где дуэлянты рубились отчаянно, а стреляться вообще было принято не дальше шести шагов.

В глазах местной старой знати это делало его почти своим, хотя ему, конечно, не прощали простонародного происхождения, если возникало желание чем-то его унизить. Но поглядывая на барона, князь понимал, что желание такое должно было появляться не часто, Ротшест выглядел человеком, который умеет не только постоять за себя, но и сделает это в общепринятой тут манере.

В этот вечер барон был одет строго, в черный камзол с белым кружевным воротником, из всех украшений он выбрал лишь богатую шпагу, которую отстегнул и оставил в одном из кресел, что стояли у стены зала, возможно, специально для этой цели. В кресле же он оставил и шляпу, а не внизу, как плащ. Шляпа была интересной, узкой, вероятно, модной лишь в торгово-промышленном сословии, с небольшим перышком, весьма непохожим на те роскошные и дорогие страусиные перья, которые носили высокородные щеголи.

– Господин Атеном известил меня о характере вопросов, которые ты, князь Диодор, собираешься мне задать. Задавай.

– Какова сумма, занятая у тебя королем, месье барон?

– Девятьсот тысяч, – легко сказал Ротшест.

– Возможно, ты не вернешь эти деньги, – чуть помедлив, вмешался Густибус. Барон его определенно заинтересовал.

– Мне ли не знать?

– Господин Четомысл может получить в откуп, как он сказал, три или четыре провинции. Что это значит в вашей банкирской практике?

– Откуп запрещен, – барон улыбнулся так хитро, что не возникало сомнений, что про себя он договорил – но если очень хочется, тогда… – Со своей стороны могу выразить мнение, что Четомысл… Он жесткий человек, он использует это свое право. А это значит – частное право устанавливать налоги, накладывать секвестр на некоторые операции, которые он будет проводить в собственных интересах, и следовательно, разорение многих и многих семей, собственность которых, в конце концов, он тоже присвоит, якобы, в погашение того долга, который сделал королю.

– Это нечестно, – пробурчал батюшка Иона. – Наравне с духовенством и дворянством, зажиточные слои простонародья тоже являются опорой трона и власти. Если их грабить… Тогда и законность власти может подвергаться сомнению.

– Святой отец, – барон обрадовался, что батюшка понимает фериз, вот только обратился к нему по-своему, – наша церковь тоже борется с откупщиной, но если король не наложит прямые запреты… Скорее всего, так и случится. Повторяю, потому что мэтр Четомысл известен как очень жестокий… владетель своих финансов. Конечно, пострадают люди, простые люди, у которых вытянут все деньги, имущество, которое они наживали, быть может, поколениями.

– Господин барон, твой долг тоже сделан в расчете на откупы? – вкрадчиво поинтересовался князь еще раз, чтобы получить прямой ответ.

– Нет, я просил лишь о снижении отчислений с моих банковских операций. И еще, в счет разрешения вывозить золотую монету за наши границы. Сейчас, как ты знаешь, князь, это запрещено, золото нам добывать неоткуда, у нас нет приисков в королевстве, поэтому этот товар мы везем издалека… – Барон на мгновение задумался, в нем отчетливо проступил точный и умный банкир, специалист по денежным расчетам и по финансам. – Таким образом, платежеспособность на многие операции, как бы они не были в конечном итоге выгодны, заморожена. Вот чтобы в исключительном порядке, только для моего банкирского дома, это правило не соблюдалось, я и ссудил королю заем.

• Предыдущая
• 36/92
• Следующая