Флиртаника всерьез - Берсенева Анна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая

– Что вам надо? – задыхаясь, выговорила она. – Что вам от меня надо?!

– Кому – нам?.. – растерянно переспросил Глеб.

– Вам, лично вам, мы с вами на брудершафт, кажется, не пили! Что вы меня преследуете?

– Мне от вас ничего…

– Ничего?! – Злое отчаяние проступило теперь не только во взгляде ее, но и в голосе. – Так не бывает, чтобы ничего! Хотите попробовать, какая я в постели? Самая обыкновенная, ничего особенного!

– Я не…

– Или просто в душе у меня хотите поковыряться? Конечно, вы же умный! Ну так тоже ничего особенного не обнаружите, зря интересуетесь!

К вечеру сильно похолодало, начавшийся еще днем дождик сыпался теперь с неба мелкими льдинками. Но Ирина выглядела, будто в жаркую жару: щеки у нее пылали, глаза болезненно блестели.

Глеб взял ее за плечи. Она рванулась, пытаясь освободиться, но не смогла.

– Мне ничего от вас не нужно, – сказал Глеб. – Кроме того, чтобы вы успокоились. И то – это только сейчас мне нужно, а вообще-то совсем ничего. Успокойтесь, пожалуйста.

Ирина дернулась еще раз и вдруг как-то обмякла; глаза ее потухли.

– Извините, – сказала она. – Вас это в самом деле не касается.

– Меня это касается. Что случилось?

– Ничего.

– Вы поговорили со своим мужем? – догадался Глеб.

– Ну какая разница? – поморщилась Ирина. – Ну, поговорила. Вам-то что?

– Он… вернется?

Сердце стукнуло Глеба прямо под подбородок, когда он спросил об этом.

– Это не имеет значения. Пустите, Глеб. – Она повела плечами. Он медленно опустил руки. – Не беспокойтесь, я не упаду в обморок. Ну что вы так на меня смотрите?

– Мне кажется, вам очень плохо.

– Когда кажется, надо креститься. А еще лучше не выдумывать то, чего нет. Самому не выдумывать, не дожидаясь, пока кто-нибудь вам объяснит, что вы осложняете чужую жизнь. Всего доброго.

Ирина отвернулась и пошла к своему дому. Все было очевидно, обсуждать было нечего. После такого разговора только сумасшедший мог бы подумать, что разговор этот был не окончательный.

Но Глеб думал именно так. Несмотря на резкость каждого ее слова, несмотря на решимость в ее глазах… Он знал, что все это неправда, хотя в чем состоит правда, связавшая их так неожиданно и странно, не знал.

– Ну, и как ты собираешься с ним разговаривать? – мрачно поинтересовался Колька, выслушав короткий рассказ своего друга. – И где, между прочим? Ты хоть фамилию его знаешь?

– Знаю. Северский. Охраннику возле дома пятьсот рублей дал, он сказал. И рабочий телефон тоже. У них положено охране оставлять на всякий случай.

– Ты прям частным сыщиком заделался! – хмыкнул Колька. – Положим, по номеру узнать, где у него офис, говно вопрос. И что дальше? Ну, придешь ты в этот офис, ну, пропустят тебя даже к боссу, хотя не факт. Что ты ему скажешь?

– Зачем в офис? – возразил Глеб. – Я после работы его дождусь. На улице. А скажу… Там видно будет!

– Там поздно будет, – усмехнулся Колька. – Охранники тебе рыло начистят, и весь разговор. Глебыч, ей-богу, ну подумай ты головой, а не другим местом! Чайку вон хлебни для просветления ума.

В таком духе они беседовали еще минут пять. Потом Колька стукнул кулаком по подоконнику и сердито сказал:

– Ладно! Только один ты туда не пойдешь. Вместе сходим.

– Брось, Коль, – улыбнулся Глеб. – Я ж его не на дуэль вызываю.

Колька тоже улыбнулся, и Глеб сразу понял, почему. Конечно, они одновременно вспомнили один эпизод из их общего детства. Хотя у Кольки это уже и не детство было…

В школе они встречались не каждый день. Глеб учился в пятом классе, Колька в десятом, а пять лет разницы – это все-таки очень много. Так что Глеб не обижался на то, что у его друга находятся в школе дела поважнее, чем общение с пятиклашкой. Ему хватало встреч после школы, которые как раз таки происходили каждый день, потому что Колька и Глеб жили на одной лестничной площадке. Или не только поэтому.

В тот день, о котором они сегодня вспомнили с общей улыбкой, никакой встречи в школе у них не намечалось. Это был самый обычный день, от других таких же дней его отличало лишь то, что он был первым днем третьей четверти, самой длинной и самой унылой, да вдобавок понедельником. В Глебовом классе первым уроком была русская литература, русичка Вера Матвеевна должна была рассказывать про «Дубровского» Пушкина. Ничего интересного Глеб от этого урока не ожидал, потому что Верка-русичка была скучная, как первый понедельник третьей четверти, и, конечно, не могла рассказать про Дубровского так, как вчера рассказывала мама.

Мама всегда интересовалась, что они проходят по литературе, и всегда говорила о том, что они проходили, совсем не так, как было написано в учебнике. Глеб не очень понимал, как ей это удается, только догадывался, что дело, наверное, в том, что мама говорит про всех этих придуманных книжных героев так, как будто ничего они не придуманные, а живые. И про писателей, которые их придумали, она говорит точно так же – как будто писатели не превратились уже давно в черно-белые портреты на страницах хрестоматии, а не далее как вчера сами рассказывали ей о том, как писали свои книжки.

– По-моему, Пушкин очень любил разбойников, – сказала мама. – Тебе не кажется?

– Не зна-аю, – удивленно протянул Глеб. – А где он про это написал?

– Он про это не написал, – улыбнулась мама. – Но мне кажется, ему были интересны люди, способные жить не как все и ставить свою жизнь на кон.

– На куда ставить? – не понял Глеб.

– Ставить на кон – значит рисковать. А Пушкин знал, что все, грозящее гибелью, манит человеческое сердце, потому что напоминает ему о бессмертии. Ну вот, я и думаю: может быть, разбойники тоже напоминали Пушкину о бессмертии?

Пока Глеб обдумывал такое неожиданное мамино умозаключение, она взяла с полки маленький синий том – Глеб очень любил эти десять пушкинских томов за то, что они совсем небольшие, но при этом твердые и какие-то надежные – и стала читать ему вслух про лесной разбойничий лагерь Дубровского. И чем дольше она читала, тем яснее Глеб понимал, что мама догадалась правильно: конечно, Пушкин любил разбойников за то, что они не боятся жить не как все.

Это он и вспомнил, выкладывая на парту учебник и дневник перед нудным уроком литературы.

– Опять про козла этого учить! – услышал Глеб у себя за спиной.

Позади него сидел Витек, первый двоечник их класса. У него было круглое, какое-то вялое лицо, вдобавок к полной неспособности запомнить какую бы то ни было информацию, если она не касалась возможности сытно поесть, он обладал еще одним противным качеством: постоянной злобой на всех и вся. Может, эта злоба была связана с тем, что Витек был мал ростом, а может, будь он даже выше главной дылды их класса Ленки Никоновой, его злоба никуда бы не делась. Словно для окончательной насмешки над Витьком, судьба наградила его фамилией Задков.

– Кто козел? – спросил Глеб.

На всякий случай он насторожился: не к нему ли относится это оскорбление?

– Конь в пальто! Пушкин, кто ж еще.

– Почему? – оторопел Глеб.

– По кочану! Напридумывал херни, а я теперь учи.

– Он не для тебя придумывал, – сердито сказал Глеб.

– Ясно, не для меня. Для тебя и мамашки твоей малахольной!

От этих слов Глеб опешил еще больше, чем от оскорбления в адрес Пушкина. При чем здесь его мама, почему Задков говорит о ней с такой ненавистью?

– Возьми свои слова обратно, – медленно выговорил он.

– Чего-о?.. – шипя от злобы, сквозь зубы процедил Задков. – Думаешь, типа умный, да? Козел ты, как Пушкин твой! А мамаша твоя, чем книжки читать, лучше б мужика себе поискала! Хотя где ж такого козла найдешь, чтоб на нее залез!

Скорее всего, Витек повторял слова, которые слышал от кого-нибудь из взрослых. Может, от соседок или от своей мамаши, она часто сидела с соседками у подъезда. Глеб знал, что взрослые не очень любят его маму: считают ее то ли себе на уме, то ли просто без ума из-за того, что она не ведет разговоры, которые ведут все женщины их дома – про то, что все мужики уроды, что с прошлой недели опять подорожало мясо, что французская краска для волос гораздо лучше болгарской…

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая