Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
Правый угол комнаты явно был задуман как место неторопливой беседы. Вокруг невысокого овального стола размещались три кресла, обитые золотистым шелком; на столе в низкой китайской вазе стояли белые и желтые розы.
Высокие, как шкаф, часы в другом углу пробили половину какого-то часа; Марина не могла сообразить, какого. Теперь она рассматривала освещение гостиной – и это было едва ли не самое увлекательное, что здесь вообще было.
Высоко под потолком, в лепной розетке, висела старинная бронзовая люстра – в том же стиле, что и кресла, и огромный мягкий диван. Но люстра сейчас не горела, а свет струился прямо со стен: по ним вились, как экзотические стебли, гирлянды золотых лампочек. Или не гирлянды – ведь гирлянды на новогодней елке бывают? Марина не знала даже, как назвать сплетения светящихся линий на стенах; каждый предмет в этой комнате получал с их помощью самое выгодное освещение.
– Тебе нравится здесь? – прервала ее созерцание Иветта.
– Да, – кивнула Марина, не высказывая ни восхищения, ни растерянности; она уже привыкла, что подобные чувства как-то неуместны в присутствии этой женщины.
– Ты тоже выглядишь здесь вполне органично, – заметила Иветта. – Сейчас придет Анеля.
Марина и сама не знала, как она, собственно, относится к роскоши. И даже не потому, что у нее не было случая это узнать, а главным образом потому, что с самого детства привыкла к контрастам. Мог ли быть больший контраст, чем тот, что существовал между домом ее отца и бабушкиной избой? А она чувствовала себя равно легко в каждом из них.
Вот и сейчас: Марине нравилось рассматривать мебель, и ковер, и картины со сценами охоты, но она не чувствовала ничего похожего не только на зависть, но даже на естественное желание остаться подольше посреди этой красоты и роскоши. Она была от рождения готова к ней, сама того не сознавая…
Портниха Анеля появилась через несколько минут. Это была невысокая женщина неопределенного возраста с такой неприметной внешностью, что даже описать ее было невозможно. Казалось, и нет настолько невыразительных слов, которые могли бы этой внешности соответствовать.
Анеля двигалась по гостиной легко, как мышка. Судя по всему, ей просто все равно было, по какой поверхности перемещаться.
– Анелечка, – сказала госпожа Иветта, – эскизы я тебе после покажу. А сейчас взгляни-ка на эту девочку.
Портниха окинула Марину быстрым и ничего не выражающим взглядом.
– Прическа будет другая, – поспешила заверить Иветта, как будто объясняя какой-то чертеж. – Надо сшить одно платье, остальное потом, или она сама купит готовое. Но вечернее платье сделаешь ты. У меня времени не было рисовать, так что послушай.
Марина с самого начала удивлялась ясности и точности Иветтиной речи. И теперь, слушая ее приятный грудной голос, она тут же представляла себе платье, которое та описывала.
Анеля же, казалось, вовсе не слушала Иветту: она снимала с Марины мерки. Но когда Иветта замолчала, Анеля сказала:
– Плечи лучше не совсем открывать, а газом прикрыть.
– Хорошо, – согласилась Иветта. – Но только легкий флер.
Обе женщины говорили коротко, односложно, но видно было, что они давно понимают друг друга с полуслова.
Когда Анеля вышла, Иветта сказала:
– Анеля – уникальная портниха. У нее совершенно отсутствует фантазия, поэтому она никогда не станет крупным художником. Но мне ее фантазия и не нужна, у меня своей достаточно. А вот сделать все так точно, как она, ни один кутюрье не сможет: безразличия ни у кого не хватит.
«Как безошибочно она умеет использовать человеческие недостатки, – вдруг подумала Марина. – Кому бы в голову пришло, что у портнихи не должно быть фантазии!..»
И вдруг неприятный, мгновенный холодок пробежал у нее по спине. А ее, Марину, как использует эта непонятная женщина? Она-то ей зачем?
– Но мне не хотелось бы… – медленно проговорила она. – Мне не хотелось бы получать от вас больше, чем я смогу вернуть. Сколько будет стоить это платье? И все остальное…
– Вот что, дорогая. – Иветта сидела на диване и стряхивала пепел в изогнутую океанскую раковину, стоящую на резном столике у подлокотника. – Я прошу тебя сразу уяснить: ты согласилась работать со мной, а это значит, что ты не должна выглядеть этакой Золушкой в деревянных башмаках. И если я занимаюсь твоим гардеробом, я делаю это вовсе не ради благотворительности.
Голос у Иветты стал стальным, но Марина знала и собственную незаметную несгибаемость.
– Я это понимаю, – сказала она. – И именно поэтому мне надо знать: сколько я буду вам должна? Я не хочу обещать вам больше, чем могу сделать.
– Того, что ты можешь сделать, достаточно, – усмехнулась Иветта. – Уверяю тебя, двести долларов за заговор на колечко – это совсем не максимум, а наоборот – минимум.
– И что же, – вдруг бесцеремонно спросила Марина, – неужели на деньги от заговоров можно жить так, как вы живете?
Она ожидала, что Иветта рассердится, даже разгневается, но та осталась невозмутима.
– Жить так, как я, может тот, кто имеет очень важный природный дар – голову на плечах. И знает, во что надо вкладывать деньги. А еще важнее – в кого их надо вкладывать. Я знаю, чего хочу, не только каждый день, а каждый час – и я своего добиваюсь, – спокойно ответила она.
Несмотря на прямоту этого ответа, Марине стало не по себе. Она чувствовала себя странной Золушкой: ей не хотелось стать принцессой. Да еще эта синеглазая колдунья в качестве феи…
Но в гостиную уже входил совсем не принц, а сморщенный маленький старичок.
– А вот у месье Жоли фантазии наоборот в избытке! – Иветта приветствовала его приятной улыбкой. – Мариночка, ты сейчас же сама в этом убедишься.
Месье Жоли был парикмахером – вернее, куафером, как назвала его госпожа Иветта. Он действительно оказался полной противоположностью Анеле: болтал без умолку, мило улыбался, склонив на плечо голову, слушал, что говорила ему Иветта. Оказалось, что его французские предки жили в России с незапамятных времен и всегда в качестве придворных куаферов.
– Дорогому месье Жоли не хватает только высочайшего двора, – заметила Иветта.
– Вы, мадам, способны затмить всех царствующих особ Европы, – в тон ей ответил старый куафер.
Эти странные люди были похожи на фигуры какого-то паноптикума. И откуда они вообще появлялись в гостиной – без стука, без звонка?
«Но могло ли быть, чтобы госпожу Иветту окружали обыкновенные люди?» – подумала Марина.
Между тем куафер оглядел ее так, словно на голове у нее росли не волосы, а тряпки.
– Мадам? – он вопросительно посмотрел на Иветту.
– Да, друг мой, – полностью на ваше усмотрение. Но только ничего такого, чем надо было бы заниматься постоянно. По-моему, Мариночка этого не любит, – усмехнулась госпожа Иветта.
– Прошу вас, мадемуазель. – Жоли жестом пригласил Марину идти за собой. – Я не отниму у вас много времени.
Трудно сказать, что в его представлении значило «много», но Марина представить себе не могла, что ей придется потратить целый час на прическу. Правда, месье Жоли болтал без умолку и слушать его было даже интересно, но все-таки…
Он привел Марину в ванную, которую она не успела и рассмотреть, потому что месье Жоли тут же окутал ее мягкой белой простыней и ловко принялся за мытье ее головы. Закрыв глаза, Марина чувствовала, какой необычный шампунь выливается ей на волосы – с едва уловимым запахом свежей травы.
– Детка, прелестные волосы! – щебетал старик. – Но чем вы их моете, позвольте узнать? Полное впечатление, что хозяйственным мылом. Ваши волосы должны сиять и переливаться, как золотой дождь, а они у вас тусклые, как будто вы их мукой обсыпали. Надо подобрать хороший французский шампунь, с витаминами. А к нему я вам дам мою собственную настойку. И никакого лака – ни-ког-да, запомните! Живой золотой блеск – вот в чем ваше очарование.
Марине казалось, будто ее волосы прямо под его руками становятся легкими и шелковистыми – то ли от шампуня, то ли от убедительного стариковского голоса. Закончив мытье, месье Жоли мгновенным движением перекинул их на лицо и принялся стремительно щелкать ножницами где-то у Марининого затылка.
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
