Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 66

• Предыдущая
• 66/87
• Следующая

И вдруг Марина почувствовала в этом наклоне и надломе такую боль, какой не видела и не чувствовала никогда! Этого не видел никто, она не понимала, что же с ним происходит, но выдержать это было невозможно. И это – невидимое, необъяснимое – стало для нее яснее самой ясной реальности.

«Невозможно больше! – поняла она. – Он же не выдержит больше, невозможно!..»

Она не знала, что делать, она совершенно растерялась. И вдруг почувствовала, как вся кровь закипает в ней, и тут же – словно ослепительный луч протягивается между нею и Алексеем!

Но это не было тем направленным желанием, которое Марина знала в себе и которого так боялась. Наоборот – ничего не шло от нее к нему, но вся его боль устремилась по этому лучу в нее, как по электрическому проводу, – и Марина вскрикнула, пронзенная этим током.

– Что с вами? – испуганно спросил бармен. – Девушка, что это с вами?

В глазах у Марины было темно, голос бармена она слышала как сквозь вату. И не было сил даже на то, чтобы ответить… Прижимая ладонь ко рту, она медленно соскользнула с круглой табуретки и наугад пошла к выходу.

На улице Марина почувствовала, что голова у нее яснеет, сердце замедляет свой колотящийся бег. Июньский вечер был светел и тих; она слышала эту тишину даже сквозь шум Ленинского проспекта. И тишина вечера успокаивала, утешала, и земля все вбирала в себя через тонкий асфальт…

Из ресторана «Пивнушка» вышла небольшая компания, направилась к припаркованной у самого входа черной «БМВ».

– Эй, поехали с нами! – махнул рукой один из компании – плотный, одетый, несмотря на тепло, в длинный кожаный плащ. – Поехали, поехали, кого ждешь?

Марина даже не сразу поняла, к кому он обращается. Но плотный мужчина вразвалку направился к ней, на ходу лениво цедя:

– Ну, чего стала, как целка? Поехали, а то мне как раз бабы не хватило. Да заплачу, не бойся ты!

Наверное, сила отчаяния, скопившаяся в ней за этот вечер, была так велика, что Марина почувствовала облегчение, в упор взглянув на самодовольного хама – даже не на него, а на длинную золотую цепь, видневшуюся на его голой шее в вырезе пальто.

Ей даже говорить ничего не пришлось. Кожаный остановился – и тут же как-то торопливо согнулся, словно от удара в солнечное сплетение!

– Э-э!.. – прохрипел он, выпучив глаза. – Ты чего это, а? Это кто это, а?

Не глядя больше на него, Марина пошла по проспекту к центру, все убыстряя шаг. Она ни секунды не боялась этого типа и не думала, что надо сделать; все, что произошло, случилось как-то само собою.

Через минуту Марина вообще забыла бы о нем, если бы не странная, свербящая мысль: ведь, значит, была в ней сейчас эта мощная, неуправляемая энергия желания, способная с ног сбить человека? Почему же она не выплеснулась на Алексея, ведь ей так хотелось, чтобы он ушел из казино?

Да, хотелось, но она и представить себе не могла, чтобы эта сила направилась на него, ударила, добавляя боли. Это было просто невозможно, даже независимо от ее воли. Марина хорошо помнила растерянность, охватившую ее, когда она смотрела на его склоненную голову. И вспышку, пронзившую ее потом, когда вся его боль перелилась в нее… Как это произошло, почему, что связало их так странно и неотменимо?..

Она хорошо знала, что такое магическая связь – та, например, что устанавливалась у бабушки с мужиками, когда она лечила их от запоев. Да и сама Марина чувствовала подобное – множество тонких, трепещущих нитей, которые вдруг протягивались между нею и какой-нибудь незнакомой прежде фотографией…

Это было в ней всю жизнь, и это она считала в себе самым главным и даже использовала – стараясь, чтобы не во вред. Но то, что произошло сегодня в казино, произошло как-то иначе, вне всего, что она в себе знала. И Марина в задумчивости шла по вечернему Ленинскому, пытаясь понять, что же это вдруг появилось в ней.

Она бродила по городу долго, до темноты, – может быть, надеясь, что Москва сама поможет ей понять это новое, неожиданное? Но город, сквозь вечерний уличный шум, был по-прежнему тих для нее, тих и безмолвен.

И гладь пруда серебрилась в тишине, когда Марина подошла наконец к дому у Патриарших, чувствуя, как гудят усталые ноги.

Алексей стоял у подъезда, плечом прислонившись к стене. Марина издалека заметила его в неярком свете фонарей – и остановилась невдалеке от него, за деревом, не зная, идти ли дальше. Она действительно не знала, что за чувство поднимается в ней, когда она видит его, и что ей делать с этим чувством?..

Лампочка над подъездом высвечивала его лицо, и Марина видела, что он думает о ней. Впрочем, она знала об этом и не видя.

Алексей поднял глаза, и она пошла вперед, навстречу его взгляду, которого не могла разгадать.

– Ты давно здесь, Алеша? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно, скрывая ее растерянность.

– Я сразу пришел, – ответил он, помолчав.

Марина понимала, что оба они хотят сказать больше, чем вмещают в себя слова, – и оттого слова получаются особенно обыденными, тусклыми. Но то, что связывало ее с Алексеем, не ушло и даже не ослабело, это она чувствовала ясно. Она не ощущала его боли, но только потому, что боли и не было теперь в нем. Хотя и спокойствия не было: весь он был взбудоражен, взволнован, и даже брови его вздрагивали у самых висков.

– Марина, я не знаю, что тебе сказать, – произнес он наконец. – Прощения просить – и то не решаюсь…

– Но за что же – прощения? – Марина попыталась казаться удивленной. – Все было нормально, и зал красивый, и я даже выиграла что-то… Но, правда, устала. Я пойду, Алеша, спокойной ночи.

Алексей опустил голову.

– Мне… не приходить больше?

Голос его прозвучал так глухо, так безнадежно, что Марина на мгновение остановилась в дверном проеме, словно хотела что-то сказать ему. Но – не сказала, и вошла в подъезд.

«Я от одной растерянности обидела его! – стучало у нее в висках, когда она поднималась по лестнице, на ощупь открывала дверь – лампочка, как всегда, не горела. – Я все равно что ударила его – и за что? От собственного смятения… Он ли в нем виноват?»

Не раздеваясь и не включая свет, Марина сбросила туфли и прилегла на диван. И мысли ее были все о том же: что произошло сегодня между ними, что сотрясает ее душу сильнее, чем токи неведомого, к которым она привыкла?

Марина прикрыла глаза, но мысли не отступали, только отсчет времени смешался в темноте, и она не знала, как долго пролежала вот так, не засыпая.

Когда она открыла глаза, Алексей стоял перед нею, в двух шагах от дивана, словно не решаясь сделать эти последние шаги. Марина не задернула штору, и свет фонаря освещал теперь всю его фигуру, и лицо его, и вздрагивающие губы.

– Я… дверь не заперла? – пробормотала Марина, садясь на диване. – Алеша, что случилось?

– Я больше не могу… – произнес он так тихо, что голос его казался бы шепотом, если бы не горечь и страсть, шепотом невыразимые. – Извини, у меня же ключи были, я теперь оставлю… Но сейчас – не могу, Марина! Как подумаю, что больше тебя не увижу…

Она хотела что-то сказать, но тут он сделал эти два шага, разделявшие их, и сделал так стремительно, так неудержимо, словно крушил на своем пути невидимую стену. У него было такое лицо, что Марине показалось: сейчас он упадет на колени перед нею; она даже протянула руку, чтобы его удержать. Но он сделал совсем другое – неожиданно, мгновенно!

Не дав ей произнести ни слова, не дав подняться с дивана ему навстречу, Алексей наклонился над нею. И тут же Марина почувствовала, как его губы приникают к ее губам, обжигают поцелуем, и одновременно – руки его касаются ее плеч, груди, сжимают так, что в глазах у нее темнеет…

Она не помнила, что было потом – он ли опустился на колени, ее ли поднял к себе – но она вскрикнула от того, как сильно он прижал ее к груди.

Алексей вздрогнул от этого испуганного вскрика, но не оторвался от ее губ. Марине показалось, что он захлебывается поцелуем, как может захлебываться водой путник, из последних сил добравшийся до колодца в пустыне…

• Предыдущая
• 66/87
• Следующая