Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 74

• Предыдущая
• 74/87
• Следующая

Все это было напрасно, встреча эта была напрасна. И она должна была скоро кончиться наконец, вызвав у Марины одно лишь отвращение, которого он только и заслуживал.

Он почувствовал, что Марина затихла, перестала сопротивляться – наверное, поняв безнадежность своих попыток справиться с его грубой силой. И вдруг она обняла его так нежно и доверчиво, что он замер, прислушиваясь к ее объятиям. Он уже был в ней в это мгновение, и все должно было скоро кончиться, но вдруг все переменилось для него.

Алексей не знал, почувствовала ли Марина эту перемену. Но сам он был счастлив в эти последние несколько мгновений, когда она принадлежала ему совсем иначе: без испуга, без отвращения, с этой на секунду мелькнувшей лаской… И он весь отдался своему нежданному счастью – зная, что оно вот-вот кончится.

Ничего нельзя было ни удержать, ни изменить. Он положил на стол ключи и, не помня себя, снова наполняясь болью, пошел по лестнице вниз.

Наверное, Толя обладал каким-то особенным чутьем ко всему, что касалось Шеметова. Все это время он ждал у подъезда, отпустив водителя и сам сидя за рулем. Без него Алексей не одолел бы нескольких кварталов до Никитских Ворот.

Придя домой, Марина развернула свое неожиданное приобретение. И, поставив подсвечники у зеркала, с удивлением поняла, что смотрит на них с полным равнодушием.

Как будто это были совершенно чужие, никакого отношения к ней не имеющие предметы! Нет, подсвечники были те самые, бабушкины, она не ошиблась. Вот и вмятинка на медном пальце, словно след от кольца… Но что же тогда?

«Ведь я считала их утраченными, – думала Марина. – Я не чаяла их когда-нибудь найти, а они нашлись чудом – что же это со мною?»

Она смотрела на подсвечники и вспоминала, как уезжала из Калевалы – зная, что больше сюда не вернется. Даже не потому, что ей не хотелось возвращаться туда, где она была счастлива и где теперь оставалась только пустота.

Ей бы и не дали вернуться. Она была просто лишней для тех людей, что поселились в отцовском доме. Марине даже казалось, что они и были причиной смерти ее отца. Словно поторопили его освободить помещение…

Леонид Андреевич любил охотиться, поражая Марину этой, казавшейся ей необъяснимой страстью.

– Папа, это уму непостижимо! – говорила она, глядя, как он в очередной раз чистит и смазывает ружье, собираясь на охоту. – Откуда в тебе это желание убивать, эта безжалостность? Это так не вяжется с тобою…

– Мариночка, милая, – посмеивался отец, – да ты меня каким-то божьим одуванчиком считаешь. Ну почему мне не любить охоту, что в этом дурного? «Записки охотника» написаны по следам этой чудесной страсти, да и другие прекрасные книги. А у нас ведь охота на лесных озерах прекрасная. Право, странно было бы отказывать себе в таком удовольствии.

Но Марина все-таки волновалась каждый раз, когда отец отправлялся на свои лесные озера. Он пытался брать ее с собой, даже стрелять научил, но вскоре понял, что дочь с трудом выдерживает эти походы, принуждает себя к ним, только чтобы его не обидеть.

Марина видеть не могла, как со смертной тяжестью падает в воду застреленная влет птица. Ее передергивало от звука взводимых курков, от запаха свежей крови и пороха – хотя вообще-то, с детства привыкнув помогать отцу в больнице, она совершенно не была брезглива.

И, быстро заметив это, Леонид Андреевич оставил попытки приобщить дочь к своему увлечению.

Но один он на охоту все же не ходил. Не будучи чрезмерно общительным, доктор Стенич любил и ценил «охотничье общество» – пожалуй, единственное общество, в котором он чувствовал себя хорошо.

Состав его не менялся вот уже много лет, и Марина, посмеиваясь, называла охотничью компанию закрытым клубом для избранных. Избранные или не избранные, но входили в «клуб» учитель из поселковой школы, ветеринар и коллега отца – врач Петр Иванович из районной больницы.

К тому, что они появляются в доме – всегда по-особенному взволнованные, предвкушающие приятное времяпрепровождение, – Марина относилась как к смене времен года. И только привычно вздыхала, замечая, как загораются отцовские глаза.

Но появление нового человека в привычной компании она почему-то встретила настороженно. Хотя – что настораживающего было в том, что Петр Иванович пригласил на охоту молодого врача, только что получившего распределение в районную больницу?

Звали нового врача Виктор Николаевич, впервые он появился в их доме всего на несколько минут, перед самой охотой. Но, едва увидев его, Марина почувствовала необъяснимую тревогу.

– А что это за молодой человек с вами ходил? – поинтересовалась она у отца через два дня, когда, весь обляпанный грязью, веселый, он вернулся с охоты.

– Витя? Врач новый, – ответил отец. – А что, он привлек твое внимание?

– Нет, нисколько, – пожала плечами Марина. – И что же, он у нас в поселке будет работать?

– Ну почему в поселке? – возразил отец. – У нас здесь просто не предусмотрен второй врач. Больничка маленькая, ты же знаешь, у нас даже анестезиолог сверх штата. Виктор будет работать в районной больнице.

С того дня новый врач Витя стал появляться в их доме все чаще, и с каждым его появлением Маринина тревога росла. Он кого-то напоминал ей, пугающе напоминал, но кого – она не могла понять.

Несмотря на молодость, Витя начинал лысеть. И даже его едва наметившаяся лысина, тщательно прикрытая прядями волос, почему-то была Марине неприятна. Но самым неприятным был взгляд – цепкий, ощупывающий, – которым Витя рассматривал книги отцовской библиотеки, китайские безделушки и старинные гравюры на стенах.

– Вы любите читать? – не выдержала однажды Марина, заметив, как он поглаживает золотое тиснение на книжном переплете.

– Не то чтобы особенно, – ничуть не смутился он. – Но уж очень книги у вас добротные, прямо приятно посмотреть.

– Добротные? – удивилась Марина. – Как это книги могут быть добротными?

– Да очень просто, – объяснил Витя. – Старые вещи – они и есть старые вещи. Подспорье, в случае чего – продать там… Надежно с ними, правда?

– Правда, – кивнула Марина, хотя надежность старых вещей значила для нее совсем другое.

Витя был женат, но в Калевалу приезжал всегда один. Однажды он со свойственной ему прямотой объяснил отсутствие жены:

– Опасаюсь, знаете ли, супругу сюда привозить.

– Почему же это? – удивилась Марина.

Было самое начало лета, она сидела с книгой на своей любимой лавочке в саду и вопросительно смотрела на Витю, вышедшего из дому покурить.

– Да зачем ее зря волновать? Мы-то как живем, в каких условиях? Барак, одно слово, хоть я и дипломированный специалист, и начальство районное мне симпатизирует. А у вас тут – хоромы!

Марину передернуло от Витиных завистливых интонаций. Но что она могла ответить? Что для того, чтобы превратить обычный деревенский дом в «хоромы», надо видеть в книгах и гравюрах не одну добротность? Что их дом – это не только вещи и стены, но прежде всего образ жизни, которого Вите, с его привычкой громко шмыгать и отрыгивать за столом, просто не понять?

– Папа, зачем ты его приглашаешь? – наконец спросила она у отца. – Этот ваш Витя – он не просто неприятный, он опасный человек, неужели ты не чувствуешь?

– Опасный? – удивился Леонид Андреевич. – Неприятный – да, с этим трудно не согласиться. Но почему же опасный?

– Он завистливый! У него глаза от зависти белеют, ты заметил? – убежденно сказала Марина. – Не надо ему больше приезжать, папа…

– Хорошо, – тут же согласился отец. – Мне тоже не слишком нравится его общество, просто я не мог отказать Петру Ивановичу. Но помимо охоты – обещаю тебе, у нас в доме его не будет.

Отец всегда был тверд в своих решениях, и врач Витя действительно перестал появляться в их доме – к большому удовольствию Глаши, сердито ворчавшей в его адрес:

– Вот паскудник, так и норовит лапнуть! А сам женатый…

• Предыдущая
• 74/87
• Следующая