Красавица некстати - Берсенева Анна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/83
• Следующая

– Доброе утро, – сказал Павел.

– Доброе утро, па.

Все удивлялись, а Павел давно привык, что в свои три года ребенок разговаривает как взрослый.

– Как спалось? – спросил Павел. – Что во сне видел?

– Очень много что.

– Расскажешь?

Павлу в самом деле было интересно, что Гришка видел во сне, он всегда его об этом спрашивал, и если не успевал утром, то спрашивал вечером. Гришка чувствовал, что отцу это интересно, и пересказывал свои сны во всех подробностях.

– Ну вот, – начал он, – как будто я превратился в того чертика, который был на празднике. С листиками на голове.

– Ты испугался? – догадался Павел.

– Сначала да.

– Только сначала?

– Ага. А потом прилетела большая конфета из разноцветных звездочек.

«Далась ему эта конфета! – подумал Павел. – Сейчас еще в Москве искать придется».

А вслух спросил:

– И что ты с ней сделал? Съел?

– Не-а, – покачал головой Гришка. – Я на нее сел, как на ракету, и полетел. А потом посмотрел – а я уже не чертик. Тогда я сразу обрадовался.

– Почему? – улыбнулся Павел.

– Ну как же, пап! Ведь те чертики, которые были на празднике, все сгорели!

Гришка испуганно округлил глаза и произнес последнюю фразу шепотом.

– Они не сгорели, – сказал Павел. – У них сгорели только хвосты.

– Все равно. Хвосты – тоже больно.

– Это были не их хвосты, – уточнил Павел. – А приделанные. Специально, чтобы сгореть.

– Я все равно не хочу быть чертиком, – покачал головой Гришка.

– А кем ты хочешь быть?

– Тобой.

– Как – мной? – не понял Павел.

– Так. Просто тобой.

– Но… почему, Гриш? – осторожно поинтересовался он.

– Если бы я был тобой, – обстоятельно объяснил Гришка, – то ничего не боялся бы. Как ты. И Антон на меня тогда не сердился бы, что я трус. И я не плакал бы, когда ты в командировку уезжаешь. Я ведь тоже с тобой уезжал бы. И ты меня всегда слышал бы. Как самого себя. Потому что я ведь и был бы тобой.

– Разве я тебя когда-нибудь не слушаю? – Павел почувствовал, как что-то остро дрогнуло в сердце.

– Всегда слушаешь. Но тогда ты совсем бы меня слышал. Совсем-совсем, понимаешь?

Это Павел понимал. И понимал еще, что слышать Гришку «совсем-совсем» мешает ему лишь острая жалость к этому необычному ребенку и страх за него.

– Ну, что мы с тобой сегодня будем делать? – с преувеличенной бодростью спросил он. – Няня сегодня не придет. Погода хорошая, можем куда-нибудь пойти. Куда ты хочешь?

Он спрашивал не для проформы – в самом деле надеялся, что Гришка что-нибудь подскажет насчет своего времяпрепровождения. Сам Павел не представлял, чем его увлечь. Гришка не рвался в парк на аттракционы, потому что боялся высоты и скорости, плакал в зоопарке, потому что ему было жалко зверей, которые сидят в клетках, а когда нянька однажды повела его в кукольный театр, вернулся весь белый, с трудом мог говорить, и Павлу еле удалось выудить из него причину такого его состояния. Оказывается, когда на сцену вышла страшная косматая Баба Яга с одним острым зубом и стала подкрадываться к мальчику Иванушке, все дети радостно засмеялись и закричали: «Съешь его, съешь!» С тех пор Гришка категорически отказался ходить не только в кукольный, но и в какой бы то ни было театр вообще.

Так что чем его развлекать, было непонятно.

Павел думал, Гришка скажет, что не хочет идти никуда. Обычно так оно и бывало: он предпочитал проводить время у себя в комнате, листая книжки или рисуя гуашью что-нибудь неясное на больших листах ватмана. Конечно, его в отличие от любого другого трехлетнего ребенка можно было оставить одного даже на целый день, не опасаясь, что он выпадет из окна или включит газ. Но ничего хорошего Павел в этом не находил. Он радовался, что Гришка по крайней мере еще не умеет читать, иначе его из дому вообще было бы не выманить.

– Я хочу пойти в школу английского языка, – вдруг заявил Гришка. – Помнишь, ты говорил, что та тетя, которую мы видели на празднике, меня туда пригласила?

– Помню. – Павел недоумевающе пожал плечами. – Но ведь лето. Неужели ты хочешь учиться?

– Я хочу говорить совсем не так.

– Что значит не так?

– Не так, как всегда. Джонни меня немножко научил. Но я хочу совсем. Совсем-совсем.

Джон Энглунд, студент из Сиэтла, который проходил практику у Павла в отделе, позанимался с Гришкой английским всего месяц. Перед отъездом домой он сказал:

– Мистер Киор, у вас необыкновенный ребенок. Он понимает больше, чем мы все, вместе взятые. – И добавил с опаской: – Я не представляю, как такого воспитывать. Наверное, вам стоит проконсультироваться с психологом.

Консультироваться с психологом Павел не стал. Как воспитывать Гришку, он представлял еще меньше, чем Энглунд, поэтому просто позволял сыну расти так, как он хочет. Вряд ли это было правильно, но ничего получше Павел придумать не мог.

– Ну, пойдем в английскую школу, – вздохнул он.

В конце концов, могло быть и хуже, если бы Гришка предложил полетать на ракетах из звездочек, как во сне. Или на чем там – на конфетах из звездочек? В общем, английская школа была еще вполне приемлемым вариантом. Тем более что находилась она, судя по номеру телефона, где-то поблизости, в Митино.

Павел вынул Гришку из постели и отнес в ванную. Пока они обсуждали сны и планы на день, Антон с Мишкой наконец умылись. Об этом свидетельствовали залитый водой пол и забрызганное зубной пастой зеркало.

Стоя на пластмассовой табуреточке, Гришка держался за край умывальника – как бы не упасть – и, скривившись, елозил щеткой по зубам. По всему его виду было понятно: если бы папа не стоял над ним, ни о какой чистке зубов не было бы и речи. Наверняка он вообще не вспомнил бы, что по утрам надо умываться, хотя нянькиной любимой книжкой был «Мойдодыр» и она читала его Гришке едва ли не ежедневно.

Когда Павел привел Гришку в кухню, мальчишки уже позавтракали и, как взрослые, пили кофе, сваренный с подростковым упрямством в двух отдельных турках. Домработница приходила раз в три дня и на три дня готовила.

– Поели? – спросил Павел. – Теперь в ванную.

– Зачем? – удивился Антон. – Мы уже были.

– Вот именно. Туда после вас не зайти. Придется за собой убрать.

– Ну ладно, уберу… – Многозначительная улыбочка, которой Антон сопроводил свою ангельскую покорность, не предвещала ничего хорошего для ванной.

– Антохе хорошо, – усмехнулся Мишка. – Он зеркало раскокает, и вся его уборка.

– Ну и ты раскокай, – пожал плечами Павел. – Вместе тогда и уберете.

– Послезавтра же Ирина Пална придет! – отбросив показное ангелоподобие, заныл Антон. – Она ж так и так все убирает!

– Пока она придет, мы в грязи утонем, – отрезал Павел. – Вытрешь пол и зеркало. Вперед!

– Вечно ты командуешь, – недовольно фыркнул Антон.

Но спорить все-таки не стал – пошел в ванную. Мишка за ним не последовал – исподлобья наблюдал, как Павел отреагирует на то, что он не хочет участвовать в уборке. Тот не отреагировал никак, и, помедлив еще минуту, Мишка ушел к себе в комнату.

– А Антон и Миша пойдут с нами в английскую школу? – проводив братьев взглядом, спросил Гришка.

– Не знаю, – пожал плечами Павел. – Думаю, вряд ли.

Представить старших мальчишек, в летние каникулы посещающих уроки английского, ему было трудновато.

– А ты их позови, – сказал Гришка. – Вдруг они тоже захотят?

– Позову. Как только ты съешь два блинчика.

Павел достал из холодильника блюдо с приготовленными домработницей блинчиками и открыл микроволновку.

– Давай один? – жалобно попросил Гришка. – Зато с творогом.

– Давай, – не стал спорить Павел.

Он и на один не рассчитывал: Гришка был тот еще едок.

К его удивлению, Антон изъявил желание пойти в английскую школу. Впрочем, удивление прошло сразу же, как только сын добавил:

– А ты меня за это отпустишь завтра к Федьке на дачу с ночевкой. Не, с двумя ночевками!

«Интересно, что он сделает, если не отпущу? – усмехнулся про себя Павел. – Можно подумать, не поедет!»

• Предыдущая
• 52/83
• Следующая