Ловец мелкого жемчуга - Берсенева Анна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая

– В общем, не беспокойтесь, – повторил он. – Не берите в голову, так по-русски говорят.

– Спасибо. – Когда она улыбалась, глаза ее светились еще яснее, как будто в них мелькало солнце. – Скажите, я могу вас попросить? Если вы сейчас не очень несвободен…

– Конечно! – Он не мог сдержать улыбку, глядя в ее ясные глаза. – Надо что-нибудь передвинуть?

– О нет! – засмеялась Ульрике. – Вы думаете, вас можно попросить только передвинувать, потому что вы такой большой?

– Да нет, – смутился Георгий. – Что угодно можно попросить.

– Понимаете, – объяснила она, – я немного занимаюсь переводом. Это необходимо для моей, возможно, будущей докторской работы. У вас называется кандидатская диссертация. Я хочу писать про поэзию Иосифа Бродского. Вы знаете такой поэт?

– Знаю, – кивнул Георгий и тут же испугался, что Ульрике сейчас что-нибудь спросит о Бродском, а он, конечно, не сумеет ответить, потому что имеет о нем самое приблизительное представление.

– Тогда, может быть, вы немного мне объясняете. Я не совсем понимала вот здесь, где отметила маркером. Вы можете прочитать?

Георгий подошел вслед за Ульрике к письменному столу, взял в руки отпечатанный на принтере листок и прочитал:

Прочитав, Георгий расхохотался.

– И что же вам непонятно? – спросил он. – «Накнокал»?

– Да, – кивнула Ульрике. – Но не только.

– «Накнокал» – ну, это что-то вроде «открыл». Открыл закон. Знаете, как Ньютон открыл закон всемирного тяготения. Только здесь жаргон.

– Зачем здесь жаргон? – удивилась Ульрике. – Но хорошо, я отмечу. – Она что-то черкнула на полях. – Но и еще. Почему он говорит так про мужчины? Зачем разбить стекол? Без этого нельзя быть не дерьмо?

Глаза у нее стали такими серьезными, в них светилось такое искреннее недоумение, что Георгий растерялся.

– Понимаете, – сказал он, – иногда действительно нельзя. Но об этом не думаешь, это само собой получается.

– Вам приходилось это делать? – тут же спросила Ульрике. – Разбить стекол?

– Да приходилось… – смутился он. – Хотя я совсем не собирался это делать.

– Эта этика… как сказать… мэн харт-бэллс…. Я думаю, это признак патриархальной культуры. – Она пожала плечами.

– Что значит «мэн харт-бэллс»? – заинтересовался он.

Ульрике рассмеялась, и на ее щеке на секунду, в самом начале смеха, появилась нежная ямочка.

– Так говорят американцы, – объяснила она. – По-русски, наверное, будет… Мужчина с твердыми… шарами?

– Не совсем с шарами, но смысл понятен, – улыбнулся Георгий.

– Это очень патриархально, очень несовременно, – повторила она. – Можно, я спрашиваю еще?

– Конечно, – кивнул Георгий.

– Но тогда я принесу пить, да? – предложила Ульрике.

Он смотрел, как она легко двигается по комнате, шурша по ковролину смешными соломенными тапочками, как изящны и точны ее движения, когда она открывает стеклянный шкафчик, достает сверкающе-прозрачные тяжелые стаканы, открывает другой шкафчик, достает алые полотняные салфетки, кладет и ставит все это на стеклянный столик возле дивана… Предметы сами собою ложились ей в руки, и невозможно было представить, чтобы что-нибудь разбилось, разлилось, рассыпалось.

Ульрике принесла из кухни две маленькие запотевшие бутылочки воды «Перье» и две такие же – светлого пива «Гаффель», большую бутылку апельсинового сока, вазочку с крекерами. Наконец она села рядом с Георгием на диван и снова взяла в руки листок со стихами.

– Теперь еще вот здесь, – сказала она. – «Можно в профкоме занять, но это все равно, что занять у бабы». Я понимаю о профком, это советская реалия, да? Если ты брал кредит у профсоюза, то становился в зависимость от тоталитарной системы. Но почему это надо сравнить с одолжить деньги у женщины?

– Ну, понимаете… – проговорил Георгий. Он представить не мог, как объяснить ей эти слова, хотя ему они были совершенно понятны. – Наверное, он говорит о том случае, когда мужчина занимает деньги у женщины, с которой живет, и знает, что не отдаст. То есть он только делает вид, что занимает, а на самом деле берет деньги у женщины просто так, насовсем, как альфонс, понимаете?

– Не очень понимаю, – покачала головой Ульрике. – Что значит – альфонс? А, я догадалась – жиголо! Вам приходилось это делать? – уточнила она.

– Нет, не приходилось, – улыбнулся Георгий.

– Но тогда почему вы понимаете, что он имеет в виду именно это?

– Это понятно само собой, – сказал он.

– Как все это странно! – задумчиво проговорила Ульрике. Лучистые глаза на мгновение погрустнели. – Понятно само собой, а я не понимаю. Я так много здесь не понимаю…

– Ничего страшного, – успокоил ее Георгий. – Да и зачем вам это понимать?

– Это важно, – покачала головой она. – Ведь я собираюсь здесь работать, я должна понимать менталитет. Скажите, – вдруг спросила она, – я могу иногда просить вас мне помочь? Просто объяснять, как сейчас?

– Можете, – сказал он. – Я буду очень рад, если смогу хоть чем-нибудь вам помочь, правда!

Они сидели совсем рядом, и Георгий чувствовал ее внимательный взгляд, как чувствуют живое прикосновение. Как будто ясные лучики продлялись из ее глаз и касались его лица.

– Сейчас я уже должна пойти на мою работу, – сказала Ульрике. – Я очень благодарна вам, очень!

– Да не за что. – Георгий слегка тряхнул головой, словно стараясь отделаться от этого ощущения – от прикосновения ее взгляда. Хотя ему совсем не хотелось от него отделываться. – Вы звоните мне, Ульрике, если что.

– Да, Георг. – Она кивнула, и ее глаза снова засветились этим чудесным, серьезным и веселым светом. – Я запишу ваш телефон, и вот моя визитная карточка.

Георгий проводил ее на улицу. Ульрике села за руль синей «шестерки» с желтыми номерами. Он знал, что такие номера дают машинам иностранных корреспондентов.

«Как же она по Москве будет ездить?» – подумал он, с удивлением чувствуя, как сердце сжимается от тревоги за эту маленькую немку с лучистым взглядом.

Впрочем, он тут же понял, что уже и не удивляется своей тревоге за нее.

– Если задержусь, – сказал Георгий шоферу крытого грузовика, – жди, не уезжай.

– Да мне чего? – пожал плечами тот. – Ехать, стоять, какая хрен разница? Ты мне за время заплатил, а не за то, чтоб колеса крутились.

«Еще неизвестно, сколько стоять будешь, – подумал Георгий. – Доплачивать не пришлось бы!»

Он отлично изучил сестер Малолетниковых, поэтому ничуть не удивился, войдя в квартиру и обнаружив, что сборы в дорогу толком и не начинались.

– Хоть холодильники можно было разморозить? – поинтересовался Георгий, поочередно выдергивая из розеток шнуры от двух холодильников. – Эй, вы чем это занимаетесь? – вдруг заметил он.

Люба и Зоя стояли возле своих газовых плит – закопченных и заляпанных жиром, но, к счастью, уже отключенных, – и двумя ножовками яростно отпиливали их от труб.

– Чем, чем! – не оборачиваясь и тяжело дыша, пробормотала Зоя. – По-твоему, все бросить, что за жизнь нажито?

– Да там же у вас все равно плиты электрические! – хмыкнул он. – А, ладно, черт с вами – пилите. Побыстрее только, машина ждет.

Он настолько устал от их выходок, что уже не удивлялся ничему и ни с чем не хотел спорить – не хотел будить лихо, пока оно тихо. Но, как назло, именно его спокойный тон оказал на сестер роковое воздействие.

Люба вдруг бросила ножовку и, обхватив голову руками, села на грязный, с выбитыми плитками кухонный пол.

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая