Неравный брак - Берсенева Анна - Страница 53

• Предыдущая
• 53/81
• Следующая

– Привет, – сказала она, когда Несговоров подошел поближе: не убегать же от него! – Неужели и ты материал здесь снимаешь?

– О чем? – удивился он.

– А мне джинсу хотели подсунуть по дешевке, – объяснила Женя. – За наличные.

– А-а! Ну и взяла бы, – пожал он плечами. – «ЛОТ» ваш деньги и так лопатой гребет.

– Да и я не бедствую, – усмехнулась Женя. – Извини, Олег, спешу.

– К любимому? – поинтересовался он.

– Тебе-то какая разница?

«Так и знала, – про себя вздохнула она. – Сейчас начнет рассказывать о своих преимуществах».

Но, к ее удивлению, Несговоров отреагировал иначе.

– Сам не знаю, – с неожиданной грустью произнес он. – Вроде бы никакой не должно быть разницы. А есть! Жень… – Он просительно глянул на нее. – Пошли посидим немного, а? Хочется с тобой поговорить…

Она собралась было сказать, что ей как раз совсем не хочется с ним говорить, но как-то само собою вырвалось другое:

– Да неохота за их счет сидеть! Послать – послала, а покушать – пожалуйста?

– Я заплачу, – тут же отреагировал Олег. – Прямо при тебе, чтоб совесть твою успокоить!

Это было произнесено с такой необычной для Несговорова пылкостью, что Женя невольно улыбнулась.

– Ладно, посидим немного, – кивнула она.

– Ты что будешь пить? – спросил Олег, когда они уселись за столик в углу.

Сам он был уже на подпитии – Женя видела это по опустившимся уголкам его губ – но в общем-то не пьян и не развязен.

– Ничего, – ответила она. – Я за рулем.

– Ого! – поразился Олег. – А как же природная лень? Да-а, хорош у тебя бойфренд… Все-все! – поспешил он добавить, заметив, что Женины брови надменно приподнялись. – Вот до него-то мне уж точно дела нет! Как он себе живет, кого спасает… Замнем для ясности. Нервишки просто ни к черту стали, – сказал он, словно оправдываясь. – Удивляться, конечно, нечему: со всех сторон ведь долбают.

Женя всегда не слишком вникала в гуляющие среди телевизионщиков сплетни. Не оттого, что чувствовала себя избыточно нравственной, – просто не интересовалась. А теперь ей и вовсе было не до таких призрачных, не имеющих отношения к ее жизни вещей, как чей бы то ни было имидж. Но не слышать разговоров об Олеге было просто невозможно: слишком заметной и скандальной фигурой он стал в журналистской среде.

За год, прошедший после расставания с Женей, его репутация классически продажного журналиста только укрепилась. Притом если некоторые, особенно молодые, репортеры могли сыграть неприглядную роль «сливного бачка» по неведению, то с Несговоровым дело обстояло совсем иначе. Он словно бравировал своей политической ангажированностью и всем назло охотно демонстрировал ее материальные подтверждения. Если галстук – то не меньше, чем за триста долларов, если дача – то гектар-другой на Николиной Горе. Или вдруг он сообщал в интервью «желтой» газетенке, что увлекся конным спортом и приобрел племенного жеребца, которого держит у себя на новой даче в специально построенной конюшне.

Да плюс его эффектная внешность, да плюс невероятная и все растущая популярность… Одним словом, пищи для сплетен хватало даже помимо его еженедельных «Доводов», которые и сами по себе дразнили журналистскую тусовку.

Все это было так, но во всем этом не было для Жени ничего нового. И ее отношение к этому не изменилось. Были в жизни вещи, которых она ни за что не стала бы делать сама, но не особенно осуждала в других. Ну, хочет человек быть популярным и жить не красиво, а очень красиво. Ну, готов ради этого пожертвовать своей репутацией. Так ведь своей же, не чужой! Не мальчик, сам разберется, что для него почем.

– Ты чего молчишь? – спросил Несговоров. – Тоже считаешь, что мой олигарх диктует мне тексты передач?

– Не считаю, – улыбнулась Женя. – Больше ему заняться нечем! Он тебе оптом заплатил вперед за все, и не надо делать вид, будто ты этого не понимаешь. Но мне это, Олег, совершенно все равно, – добавила она. – Честное слово. Не киллером же ты работаешь. А остальное – твое дело, при чем здесь я?

– Ни при чем, – кивнул он. – Но это-то и грустно… Мне, Женька, легче сейчас было бы, если б я знал, что тебе не все равно. – Официант незаметно поставил на стол высокую рюмку с текилой, и Олег быстро опрокинул ее в рот. – Все-таки, знаешь, когда никакой поддержки нет… Мне, правда, ничья поддержка и не нужна, кроме твоей, – тут же уточнил он. – Противно просто: таких все из себя непорочных-неподкупных корчат. Толпы неуловимых Джо!

– Каких Джо? – удивилась Женя.

– Анекдот такой есть, не знаешь, что ли? Все твердят: «Неуловимый Джо, неуловимый Джо!» Потом один наконец спрашивает: «А почему он неуловимый?» – «Да кому он на хер нужен!» Вот так и коллеги дорогие со своей гребаной неподкупностью. Кому они на хер нужны? Для кого пишут, чего людям надо – понятия не имеют. А строят из себя – куда там! Совесть общества!

– Да ладно, Олег, – поморщилась Женя. – Я все это сто раз уже слышала, зачем повторять? И вообще, об этом Маяковский еще писал, когда по Америке путешествовал.

– О чем – об этом? – удивился он.

– Да вот об этом, что ты сейчас говоришь. Что журналисты куплены так дорого, что уже могут считаться неподкупными. А если тебе цена такая, что другие дают больше, – докажи, и хозяин сам добавит.

– Надо же! – захохотал Несговоров. – А я думал, он только про дедушку Ленина писал.

– Не только. – Женя почувствовала, что минимальная энергия, необходимая для разговора, выходит из нее, как воздух из проколотого шарика. – Он много про что… Ну, неважно. Ты для этого меня звал?

Вялость, никчемность этой беседы ни о чем угнетали ее почти так же, как нерадостные воспоминания, связанные с Несговоровым.

– Да как-то… – со странной для него заторможенностью пробормотал Олег. – Думал: вот, мне бы с Женькой поговорить, ее мнение услышать. Ну, услышал – и что?

– И ничего, – ответила Женя, вставая из-за стола. – Тем более что ты и сам его знал. Пойду, Олег. Счастливо тебе!

– Тебе тоже, – кивнул он и вдруг добавил, глядя на нее снизу вверх тоскливыми глазами: – И чего ради ты от меня ушла, не понимаю… Знаешь, почему такой разговор у нас дурацкий получается? Потому что не так бы нам с тобой говорить… На Мальте какая ты со мной была – помнишь?

– Помню, – помолчав, выговорила Женя. – Помню, Олег, не забываю.

И, больше не глядя на него, пошла к выходу.

Впервые в жизни Ева не замечала, как сменяют друг друга времена года. Она всегда любила незыблемую прелесть, с которой желтеют, а потом опадают листья, ложится на землю снег… Но теперь все это не занимало ее воображения, а значит, словно бы и не существовало в реальности.

Изредка, когда Ева отдавала себе отчет в том, что в реальности для нее существует теперь только Артем, она испытывала что-то похожее на изумление. Снова начинали биться в висках тревожные слова: невозможно, невозможно… Но тут же она вспоминала не свое чувство к нему, а его самого – такого, каким видела каждый день.

Утром, когда Артем еще спал, а она, по обыкновению рано проснувшись, смотрела на его лицо, на этот спокойный во сне, любимый тонкий абрис и едва удерживалась, чтобы не провести рукой по его щеке.

Днем, когда, делая что-нибудь, он вдруг оборачивался к ней – и она с замирающим сердцем сразу же ловила знакомую серебряную нить его взгляда.

Вечером, когда они сидели в темной, приспособленной под фотолабораторию кладовке, и его лицо казалось Еве незнакомым в тревожном свете красной лампы, дышало чем-то особенным, ей недоступным и бесконечно для нее притягательным.

Или ночью, когда, всем телом прижимаясь к нему, она чувствовала молодую силу, которой он был полон, и одновременно – трепет, с которым он обнимал ее, целовал, говорил что-то сбивчивое и нежное.

Само его существование было для Евы так важно, так значительно, так ни с чем не сравнимо, что перед этим блекли все мелкие тревоги. Одна оставалась тревога: только бы это не прервалось, не кончилось, не исчезло…

• Предыдущая
• 53/81
• Следующая