Нью-Йорк – Москва – Любовь - Берсенева Анна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/73
• Следующая

Ксения не ответила.

– Скажите, – спросила она мрачноглазую тетку, – как нам узнать, в каком бараке содержится… то есть живет Игнат Ломоносов? Я знаю только, что он с земляками поселился. Из Архангельской губернии.

– Не знаю такого, – буркнула тетка почему-то угрожающим тоном. – А на что тебе его?

Ксения уже открыла было рот, собираясь объяснять, зачем ей нужен Игнат Ломоносов из Архангельской губернии, но Эстер ее перебила:

– А зачем спрашиваешь, раз все равно не знаешь? Иди себе, куда шла. Пойдем, – сказала она Ксеньке. – Сами по баракам пройдемся. Не так уж их здесь и много, отыщем как-нибудь.

Ксенька застеснялась было заглядывать в комнаты, где жили мужчины, но Эстер ее одернула. Да та и сама поняла: когда в комнате расставлено в беспорядке около сотни коек, и на спинке каждой сушатся портянки или белье, и под каждой стоят немытые чугунки и плошки, или лежат топоры, или даже почему-то косы, – то никого не удивит и тем более не смутит появление в этой комнате не только посторонней женщины, но даже черта с рогами. Тем более что и женщин явно не посторонних, а живущих здесь постоянно, в мужских комнатах было немало.

Но вообще-то даже Эстер, не говоря уж о Ксеньке, не ожидала, что хождение из барака в барак в поисках Игната окажется таким нелегким занятием. Москва, конечно, и вся не блистала чистотою, но все же такой грязи, какая была здесь, видеть им не приходилось.

Когда в третьем или четвертом бараке Эстер увидела, как молодой мужик с по-лошадиному вытянутым лицом хлебает какое-то варево прямо из помятого котелка, без ложки, и что-то сплевывает при этом на густо покрытый грязью пол – должно быть, кости, – она почувствовала, что больше не выдержит.

– Да что ж это такое? – пробормотала она. – Что же это такое творится?!

– Девки, прыгай сюды! – заорал другой мужик, постарше, с раскосыми татарскими глазами. – Сюды, сюды, к мине в койку! Мине Клавка надоела. – С этими словами он хлопнул по широкому заду крепкую полуодетую бабу, стоящую рядом с его кроватью. – Ну дык я ее прогоняю, а вас приглашаю!

Баба захохотала и так же звонко, как он ее по заду, стукнула своего сожителя по голой груди, густо заросшей черными волосами.

– А чего? – не унимался он. – В балаган пойдем, семейством заживем!

Балаганом он назвал отделенный занавеской угол. Из-за занавески доносился плач младенца.

Эстер схватила Ксеньку за руку и бросилась вон из комнаты. Даже у нее голова уже кружилась, и не столько от вони, сколько от отвращения, Ксенька же была белее всякого фарфора.

– Ну что ты? – сердито сказала Эстер, когда они оказались на улице. – А чего ты, интересно, ожидала?

Сама она тоже, конечно, не ожидала ничего подобного. Но она-то ладно, у нее душевная организация самая обыкновенная, а вот Ксеньку жалко.

– Нет-нет, ничего… – пробормотала та. – Я сейчас… Сейчас дальше пойдем.

– Никуда больше не пойдем, – так же сердито сказала Эстер. – Дома дождешься своего Ломоносова, не стоит он таких походов.

– Человек не должен так жить! – вдруг проговорила Ксения. – Бог не для того его создал.

– Откуда ты знаешь? – хмыкнула Эстер. – Мне, например, сие неизвестно.

– Они ведь легко могли бы все здесь убрать. – Теперь в голосе Ксеньки прозвучала тоска. – Их же так много, им это было бы совсем не трудно. Но они не испытывают в этом никакой необходимости, вот ведь в чем весь ужас. Как же хрупок облик человеческий, как нестоек в нем образ Божий…

Только Ксеньке могли прийти в голову подобные мысли вот именно сейчас, на крыльце грязного барака! Эстер уже собиралась сказать ей об их неуместности, но зачем-то обернулась – без всякой причины, ее словно кто-то позвал, – и увидела Игната Ломоносова, идущего к бараку от реки. Он тоже увидел Эстер с Ксенией и остановился как вкопанный. Эстер показалось, что он сейчас рухнет на землю, в самом деле как дерево.

– А вот и виновник торжества, – сердито сказала она. – Наши поиски увенчались успехом.

– Ксения Леонидовна… – с трудом проговорил Игнат. – Эстер… Как же вы здесь?

«Он моего отчества не знает, – догадалась Эстер. – Надо же, как его это смутило!»

Это смутило Игната или что-нибудь другое, но он стоял посреди барачного двора, будто громом пораженный. Ксения, обернувшаяся на его голос, тоже замерла рядом с Эстер.

– Игнат… – наконец выговорила она. – А я… Мы с бабушкой так волновались. Куда же вы пропали?

Потомок Ломоносова – или все-таки однофамилец? кто его разберет! – опомнился первым. Он рванулся вперед и в три шага преодолел немаленькое расстояние до Ксении и Эстер.

– Я не пропал, Ксения Леонидовна. – Теперь, когда он оказался рядом, стало еще заметнее, какой он высокий. И даже не то что высокий, а могучий какой-то. И эти широко поставленные глаза, из-за которых в лице нет ничего округлого, обтекаемого… – Работы много, на стройках самый сезон.

– Но в выходные? – чуть слышно сказала Ксения.

Она смотрела на Игната, как, наверное, смотрел бы цветок, выросший под деревом, на далекую этого дерева вершину.

– Отменили выходные, месяц уж не давали. Сегодня вот только…

– Где вы ходите? – спросила Эстер. – Мы уже все бараки обошли!

Ей показалось, что при этих словах черты Игнатова лица, и без того твердые, стали просто каменными.

– Не надо было, – глядя сверху в запрокинутое лицо Ксении, сказал он. – Не надо вам тут.

– А вам?

Ксенькин голос звучал так тихо, что Эстер с трудом разобрала, о чем та спросила. Но Игнат, кажется, слышал ее тихий голос лучше, чем, например, визгливые крики, которые вдруг донеслись из барака.

– Мне-то что ж сделается? – сказал он. – Я привык.

– Вам не надо к этому привыкать.

Эстер взглянула на подружку с удивлением: Ксенькин голос прозвучал с необычной уверенностью.

– Я на Яузе был, – по-прежнему не отводя взгляда от Ксенькиного лица, невпопад сказал Игнат. – Думал, в баню, да народу там сегодня – до ночи не помоешься. Простите, – тут же спохватился он.

– Да ладно! – засмеялась Эстер. – Все свои.

Игнат наконец медленно отвел глаза от Ксении и взглянул на нее. Взгляд его сразу изменился: растерянность исчезла, вместо нее появилось обычное его непроницаемое внимание.

– Вот и проведали пропащего, – сказала Эстер. – Жив-здоров, в речке купается. Можно домой идти.

Она кивнула на мокрую после купания Игнатову голову и вдруг поняла: ей не только не хочется идти сейчас домой, но даже совсем наоборот – почему-то хочется ей стоять здесь долго-долго и смотреть, как ветер касается мокрых Игнатовых волос и как под этим теплым ветром они из темно-русых, тяжелых, делаются светлыми, легкими…

«Что за глупости? – изумленно подумала она. – Что это со мной?»

– Да, мы пойдем, – сказала Ксения. – Хорошо, что у вас все благополучно. Возьмите. – Она протянула Игнату узелок. – Это от бабушки.

– И вот еще, – спохватилась Эстер, вытаскивая из сумочки сверток с хлебом. – Усиленное питание.

– Не надо, – покачал он головой. – От себя же отрываете.

– Вы эти деревенские церемонии бросьте, – пожала плечами Эстер. – Угощают вас, значит, не ждут, чтобы вы поломались подольше. Пойдем, Ксень. До свидания, потомок гения!

Она резко повернулась и, не оглядываясь, все ускоряя шаг, пошла прочь от барака. И от глупостей, которые неизвестно почему лезли в голову, тоже прочь!

– Я сейчас! – крикнула ей вслед Ксения. – Сейчас тебя догоню!

Ксенька догнала ее почти у самой Преображенской площади. Некоторое время они шли молча, как будто не знали, что сказать друг другу. Ксения первая нарушила молчание.

– Знаешь, я предложила Игнату, чтобы он перебирался к нам обратно, – сказала она. – Оказывается, он только живет в этих бараках. Здесь все крестьяне живут, которые на сезон в Москву приезжают. А работает все равно куда пошлют, и добираться до работы ему обычно далеко приходится.

– Когда это ты из него успела такие сведения вытянуть? – хмыкнула Эстер. – Он как будто бы разговорчивостью не отличается.

• Предыдущая
• 19/73
• Следующая