Слабости сильной женщины - Берсенева Анна - Страница 12
- Предыдущая
- 12/94
- Следующая
– Подожди, Зоська, не сыпь так быстро, – остановила ее Лера. – Я все поняла, но ты мне расскажи подробнее. Пойдем на кухню, кофе пить.
Глава 6
Выслушав Зоськин рассыпающийся мелкими горошинками рассказ о челночных поездках в Турцию, Лера тут же заявила:
– Слушай, а мне можно с тобой?
– Тебе-е? – глаза у Зоси округлились. – Тебе-то зачем?
– Что значит – зачем? Думаешь, я живу как у Христа за пазухой? Нет, ты не подумай, я не жалуюсь, но и хвастаться особо нечем.
И Лера рассказала Зосе историю с лекарством.
– Да и вообще, – добавила она, – мне двадцать пять лет. Не шестнадцать, конечно, но и не семьдесят. А я, чтобы колготки купить, специально деньги должна откладывать. Нормально это, как ты думаешь?
– Разве я говорю? – заоправдывалась Зося. – Но странно это как-то: ты – и вдруг… Хотя, – тут же возразила она себе, – туда кто только не ездит! Кандидаты наук даже есть, вот не поверишь!
– Да ладно, можно подумать, я принцесса крови. Почему бы и не я? Ты когда едешь? Возьмешь с собой?
– Через месяц, в декабре. Загранпаспорт нужен, есть у тебя?
Загранпаспорт у Леры был: предполагалось, что она как пишущая диссертацию по Италии поедет в Рим. В результате недолгих и неизвестных Лере интриг поехала доцент Рыбкина, и даже Ратманов ничего не смог сделать.
Но эти подробности были теперь неважны – главное, паспорт был.
Лера и не знала, что эти поездки, оказывается, давно уже отлично налажены: ей не пришлось возиться ни с визами, ни с билетами, надо было только подождать до декабря – и пожалуйста, все готово, можно ехать.
Самолетом, конечно, было дорого. Все-таки это ведь не экскурсия, а коммерческая поездка, какой смысл тратить лишнее на билеты? Зося объяснила все это, немного смущаясь, но Лера и не предполагала, что предстоит роскошное турне.
– Да брось ты, Зось, – отмахнулась она. – Я что, дура, по-твоему, простых вещей не понимаю? Поедем поездом, куда нам спешить?
Меньше всего Лера думала о такой ерунде, как комфорт; она думала совсем о другом…
Ее пугала эта поездка. Это было первое событие в Лериной жизни, перед которым она испытывала страх, лишь смутно догадываясь о причине. Конечно, в газетах вовсю писали о всевозможных ужасах, подстерегающих несчастных челноков, – и все-таки причина Лериной робости была не в тех опасностях, которые можно внятно описать в газете.
Она чувствовала, что с этим так случайно возникшим в ее жизни делом связана какая-то другая жизнь – та, которой она совсем не знала. И она не могла понять: ведь это же интересно – новая жизнь, новые люди, ведь она всегда любила радостный трепет предчувствия, связанный со всем, что ново. Почему же так сжимается сердце, когда она думает об этой нынешней новизне, почему возникает в груди такая пронизывающая пустота?
«Может, я просто стесняюсь? – размышляла Лера. – Стесняюсь становиться торгашкой? Да нет, какое там!»
Она никогда не стеснялась ни простой работы, ни простых людей. Вернее, она даже не отличала себя от людей, которых принято называть «простыми» – например, от Зоськиной мамы Любы. Лере повезло: она с детства знала людей, при которых просто невозможен был снобизм; ничего подобного не было и в ней.
Но тогда почему же?..
Лера ожидала, что известие о ее поездке вызовет шок у мамы и Кости. Насчет мамы она не ошиблась. Глаза у Надежды Сергеевны округлились, когда она узнала, что Лерочка уезжает уже через неделю – и куда, и зачем!
– Но ведь сколько людей теперь ездит, мама, – пыталась успокоить ее Лера. – Ты же сама, помнишь, носки турецкие дяде Штефану в подарок покупала на рынке?
– Но Лерочка… – Надежда Сергеевна едва не плакала. – Я ничего плохого не хочу сказать про ту женщину, что продавала носки, но ведь она… Ведь она явно не училась в МГУ. И потом, у нее на лице лежала печать такой безысходности… Совершенно ясно, почему она торговала носками – скорее всего, дети, муж-пьяница. Но ты-то почему?
– А я – потому что учусь в МГУ и дальше собираюсь учиться, – объяснила Лера. – Слава богу, каждый день на лекции ходить уже не надо, вот и останется время для забот о бренности земной. И ведь я не собираюсь всю жизнь этому посвятить – ну что ты, мам! Съезжу один раз, денег заработаю, посмотрю – даже интересно!
Лера старалась, чтобы голос ее звучал как можно более убедительно. Не хватало еще, чтобы мама поняла, что последней каплей – или, наоборот, первой? – стало ее лекарство… И она обернулась к Косте, ища поддержки:
– Ведь правда, Коть, даже интересно? Все-таки это же Константинополь, Царьград, Византия… И эмиграция первой волны, и все… Нет-нет, действительно интересно!
Она искала у Кости поддержки, но сама не поняла, почему слегка вздрогнула, получив ее.
– Наверное, ты права, Лерочка, – согласился Костя. – Я тоже думаю, что надо использовать любую возможность для того, чтобы посмотреть мир. Конечно, хотелось бы в Италию, по твоей специальности. Но для начала и Турция интересна. В самом деле, Константинополь…
Лера только вздохнула – и тут же отогнала от себя печаль этого непонятного вздоха. В конце концов, даже хорошо, что Костя пока еще не понимает… Что у него нет ощущения этой новой жизни, которая разверзается перед его женой. Ведь иначе он наверняка возражал бы, просил не ехать, они бы, может быть, даже поссорились…
Лера рисовала в воображении эти неприятные картины семейного разлада и радовалась, что ничего подобного не происходит.
С Митей можно было поговорить об этом спокойнее, он ведь не мама, не ужаснется. То есть Лера и не собиралась с ним говорить об этом – он сам поймал ее за руку, когда она, на бегу поздоровавшись, летела мимо него через двор.
– С Зоськой едешь? – спросил Митя, перехватывая Леру; ей волей-неволей пришлось тормознуться.
– Да, а что?
– Ничего. – Он смотрел на нее с обычным своим выражением: голова чуть наклонена, глаза прищурены, и не поймешь, интересно ему или смешно. – А что так, вдруг?
– Ой, Мить, ну это долго объяснять, сейчас времени нет!
Но все-таки Лера объяснила в двух словах, что к чему. Когда знаешь человека почти двадцать лет, можно объяснить быстро – в надежде, что он и так поймет. Она даже добавила про Царьград, вызвав откровенную насмешку.
– Вот про это только не надо мне рассказывать! Вещая Олега нашлась! Ладно, лягушка-путешественница, когда ты едешь?
– Скоро. В конце декабря.
– В конце декабря?.. – сказал Митя задумчиво. – К Новому году хоть вернешься?
– Ну конечно! Как раз тридцать первого, представляешь?
– Представляю. Скажи Косте, чтобы такси заказал заранее. На вокзале ни одного не будет, увидишь. Я однажды тоже из Праги под Новый год прилетел – думал, пешком буду добираться. Ну, счастливо тебе!
Они мало разговаривали с Митей в последнее время, и всегда вот так, на ходу. Лера понимала, что не может всю жизнь быть столько же времени на разговоры, сколько бывает в ранней юности, – и все-таки жалела, что не может…
Они ведь раньше могли говорить бесконечно и бессонно, и им никогда не надоедало. Во время одного из таких бесконечных разговоров Митя даже спел ей – как раз об этом.
– О том, как мы сидим с тобой и говорим, послушай, – сказал он и прикоснулся к струнам – осторожно, легко, вслушиваясь в первый аккорд так, как будто слышал гитарный голос впервые.
Так, на любимой бульварной скамейке дворовой молодежи, она впервые услышала эти стихи: «Ты задумался, я сижу, молчу, занавесь окно, потуши свечу», – и едва не заплакала.
– Ты сентиментальна, Лерка, – улыбнулся Митя. – Даже не верится.
– Это плохо? – спросила Лера.
– Как это может быть плохо – если человек способен на чувство? Да и вообще…
Но что «вообще» – не объяснил.
Но это давно было, Лере едва исполнилось пятнадцать. А у Мити тогда, в его двадцать лет, было гораздо больше свободного времени, чем теперь. Правда, он и тогда занимался по сто часов в сутки, но – меньше ездил, что ли? Конечно, тогда ведь не очень-то можно было ездить. А сейчас его и в Москве-то редко увидишь: то конкурс где-нибудь в Европе, то турне…
- Предыдущая
- 12/94
- Следующая
