Слабости сильной женщины - Берсенева Анна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/94
• Следующая

И он пошел за скрипкой.

Можно ли было не приходить в этот дом?

Лера так привыкла к этому, что и потом, и через пять лет, забегала время от времени, принося к чаю какой-нибудь торт, купленный в кондитерской на Столешниковом или испеченный Надеждой Сергеевной. И всегда сидела подолгу с Еленой Васильевной, разговаривая – по-прежнему о книгах, или о том новом, что постоянно возникало в ее, Лериной, жизни.

Ее жизнь шла теперь совсем по-другому, чем шла жизнь в стенах гладышевской квартиры, но Леру постоянно тянуло сюда. И она чувствовала: в ее быстро меняющейся душе всегда остается что-то, что понимает Елена Васильевна, а иногда – и только она.

Это было Лерино детство, и в нем – первые, едва уловимые приметы пробуждающегося духа. И это было ей дорого при любых обстоятельствах, при любых де-лах, которые ее теперь занимали.

Елене Васильевне первой Лера сказала, что решила поступать на историю искусств, потому что хочет изучать итальянскую живопись.

И о том, что выходит замуж за Костю.

– Я рада за тебя, Лерочка, – сказала Елена Васильевна, но взгляд у нее был грустный. – Я уверена, что он хороший человек.

– Это правда так, – горячо подтвердила Лера. – Он такой…

И тут она поняла, что не может объяснить, какой же Костя. Она его любила, и это было так много, что больше не оставалось слов.

– Он… Талантливый! – сказала она наконец.

– Откуда ты знаешь? – вдруг спросила Елена Васильевна. – То есть ты не думай, Лерочка, я ничуть в этом не сомневаюсь, мне просто интересно: как ты это поняла?

На этот вопрос Лера тоже не могла ответить, хотя они были знакомы с Костей уже два года, и она могла бы рассказать, например, об Институте высшей нервной деятельности, и о профессоре Жихареве, и даже о коэффициенте цитирования. Но она чувствовала, что Елена Васильевна спрашивает ее совсем о другом, – и не знала, что ответить…

Митя к тому времени бывал дома еще реже, чем в детстве. Консерваторию он закончил в девятнадцать лет и уже на последнем курсе ездил на гастроли с Госоркестром – как скрипач и как дирижер. И еще где-то дирижировал в Москве – сыгрывал, как он однажды сказал, какой-то совсем новый оркестр.

У них с Лерой все реже выдавались эти бесконечные разговоры – дома у Гладышевых, или на лавочке посреди Неглинки, – которые они оба так любили. Но что поделаешь! Жизнь есть жизнь, и детство уходит.

А к тому времени, когда Лера собралась замуж, они вообще встречались так редко, что Митя узнал об этом чуть ли не в день свадьбы. И сразу пообещал играть для Леры, «пока не охрипнет».

Гладышевы были тогда связующим звеном между Лериным детством и новой ее, взрослой жизнью. А сейчас она опять стояла перед чем-то новым, и на этот раз чувствовала себя изменившейся до неузнаваемости.

И поэтому вспоминала Митю и Елену Васильевну, выходя из первого гуманитарного корпуса МГУ после разговора с профессором Ратмановым – в новую свою жизнь.

Лера работала в турагентстве «Московский гость» почти три месяца, и эта работа нравилась ей – даже непонятно, почему. Хотя, конечно, одного того, что не надо стоять с заколками на Переделкинском рынке, уже могло хватить, чтобы оценить новую работу.

Но рынок забылся довольно скоро, а работа не разонравилась.

То, что она делала, было в общем-то довольно просто и едва ли могло казаться увлекательным. Но, наверное, Лера чувствовала: это далеко не все, что она может здесь делать, и ей нравилось неторопливое движение по ступенькам лестницы «Московского гостя».

Первое время она занималась только оформлением туристов, приходивших за путевками. И ей интересно было: что это за люди, почему они вдруг решили потратить появившиеся деньги не на покупку того, что еще недавно считалось дефицитом, а теперь понемногу начало появляться в магазинах, – а на какие-то путешествия, от которых одни убытки?

Однажды она даже сказала об этом Андрею Майбороде и очень удивилась, когда он пожал плечами:

– А вам не все равно, Валерия? И не жаль вам тратить время на эту социологию? Пришли люди, и слава богу, наше дело – обслужить по полной программе, чтобы пришли еще и знакомых привели.

Лера не стала с ним спорить, и доказывать ничего не стала. Она уже поняла, что Андрей вообще не склонен воспринимать отвлеченные рассуждения, не имеющие прямого отношения к делу.

Но то, что к делу имело отношение, он наладил отлично.

В «Московском госте» работало всего семь человек, но крутились они вовсю, и путевок продавалось много. А Андрей был для них той каменной стеной, за которой можно было работать.

Это чувствовалось уже по тому, что у них не бывало сбоев. Не оказывалось, что гостиница на Кипре не забронирована, или самолет по расписанию вылетает на восемь часов позже, чем говорили в фирме, или в болгарском аэропорту никто не встречает туристов… Да мало ли было возможностей для сбоев, которых они счастливо избегали!

– Лучше меньше, да лучше, – любил повторять Майборода. – Люблю стабильность, особенно сейчас, на фоне общего бардака.

Лера быстро поняла, что имел в виду Валентин, когда говорил о прежних связях ее шефа. Без них, без знакомых и бывших коллег, работавших буквально везде, просто невозможно было бы обеспечить то, что Андрей называл стабильностью. Лере трудно – да и не слишком интересно – было вникнуть в механизм того, как это обеспечивалось и через кого, но результат был налицо.

Больше всего ее удивляло, что туры у них были сравнительно дешевы: она ведь просматривала теперь и объявления в газетах, и рекламу других фирм. Лера даже спросила об этом Андрея, но он только загадочно усмехнулся:

– Секрет фирмы! Но для вас – только пока секрет, Валерия…

Лера замечала, что Майборода выделяет ее среди других сотрудников, хотя она пришла сюда позже, чем они. И это, как она заметила во время первого же разговора, не было сомнительным мужским предпочтением. Андрей явно присматривался к ней, но не с какой-то двусмысленной целью – просто присматривался к тому, как она работает и как ладит с людьми.

Ей было немножко смешно, что он всегда называл ее Валерией. Леру никто так не называл, и она даже не сразу привыкла, что это ее имя. Но, впрочем, и это только дополняло Андреев облик – так же, как неизменные костюмы в елочку.

«Как странно, – думала иногда Лера, – ведь он неинтересный человек – да что там, просто скучный! А работать у него интересно, и раздражения он не вызывает никакого. Почему?»

Может быть, потому что об Андрее можно было просто не думать. А думать, например, о том, как ты выглядишь. Не для того чтобы ему понравиться, а просто так, для собственного удовольствия.

Впервые Лера задумалась об этом, и эти мысли оказались очень приятными.

Ей всегда было довольно безразлично, как она одета. В детстве мама сама шила ей платья, и на Леру всегда оборачивались: «Ах, какая прелестная девочка, просто розовый ангелочек!»

Потом «ангелочек» стал бегать во дворе, лазать «где не надо», платья рвались и пачкались, но мама со вздохом штопала, зашивала, стирала – и Лера по-прежнему выглядела вполне прилично.

Однажды, правда, она задумалась о том, как должна выглядеть женщина, – когда впервые увидела Елену Васильевну. Лера ощутила тогда, что такое благородство облика. Ни о чем в одежде Елены Васильевны невозможно было сказать отдельно, ничто не бросалось в глаза, но все вместе выглядело так, что сразу вызывало единственную мысль – о невыразимом изяществе.

Как это получалось, Лера не знала. Как-то не верилось, что Елена Васильевна подолгу продумывает свои туалеты, а вместе с тем – неужели так можно выглядеть, совсем не думая о них?

И Митя был такой же: одежда совсем не была заметна на нем, но всегда оставалось ощущение чего-то изящного и непринужденного.

Но его Лера постеснялась об этом спросить – да может, он и не знает вовсе! – а Елену Васильевну однажды спросила.

– Ты взрослеешь, Лерочка, – улыбнулась та. – Становишься прелестной юной женщиной, это так трогательно…

• Предыдущая
• 36/94
• Следующая