Возраст третьей любви - Берсенева Анна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая

«Наверное, тоже в гляделки играла в детстве», – вдруг подумал Юра.

Это у них с Евой одна из любимых игр была, гляделки-смешилки. Задача состояла в том, чтобы «переглядеть» соперника. И не то чтобы не моргнуть, это-то ерунда. Надо было, во-первых, не рассмеяться, а во-вторых – чтобы визави не догадался, о чем ты думаешь. О чем думает Ева, Юра всегда угадывал с первой попытки: у сестры все было написано на лице. А о чем Юрка думает, Ева никогда догадаться не могла.

Играла Евгения в детстве в гляделки или нет, но искусством разговаривать взглядами она явно владела в совершенстве.

«Что, Юрий Валентинович? – говорил насмешливый взгляд, которым она то и дело окидывала своего утреннего собеседника; а куда деваться, если сидишь напротив? – Не сообразили пригласить меня поужинать, нахамили? Ничего, нашлись и без вас желающие – посмотрите, какой летчик! И сама я хороша, вам здесь такие и не снились, хотя девочка с вами, конечно, хоть и простушечка, но весьма мила и необычностью своей даже эффектна. Как я вас взвела сегодня этим словечком, а?»

Глаза ее засмеялись, и тут же она отвернулась к летчику, который поднял рюмку с водкой – видимо, как раз за свою блистательную спутницу.

Юре не было ни весело, ни хотя бы смешно от всего, что она так ясно произнесла в его адрес – как будто бы вслух. Ему было тошно наедине с собою, и даже рыбу в своей тарелке – явно рыбу, а не что-нибудь другое – он ковырял без малейшего удовольствия.

– Ничего тебе не взяли выпить, – заметил он, взглянув на Олю. – Давай хоть шампанского, ты же пила на Новый год?

– Давай, – согласилась она. – Если ты хочешь…

Юра смотрел, как она подносит ко рту бокал, как морщится от лопающихся пузырьков и по-детски вытягивает трубочкой напомаженные губы, чтобы отпить шампанское.

– Надо нам с тобой расписаться, Оля, – сказал он.

Она поперхнулась шампанским, закашлялась. Юра перегнулся через стол, похлопал ее между выступающими, как воробьиные крылышки, лопатками.

– Нам с тобой надо пойти в загс и расписаться, – повторил он, когда Оля откашлялась и вытерла слезы ладонями.

Оля молчала. Потом медленно подняла на него глаза и сказала:

– Мне этого не надо, Юра… Зря ты думаешь… Это совсем для меня неважно. Я могу и просто так…

– Совсем ты притворяться не умеешь, – невесело усмехнулся он. – Была б ты хоть лет на десять постарше, я бы еще, может, поверил. Неважно… И тебе важно, Оля, и родителям твоим уж точно не все равно. Знают они, что ты со мной живешь?

О ее родителях Юра знал только, что они живут в городке Корсакове на самом берегу залива Анива, что, как почти все сахалинские корейцы, выращивают овощи на продажу, что у Оли есть две сестры, обе намного ее старше. Больше она ничего ему о своей семье не рассказала, да он, по правде говоря, и не интересовался особенно.

– Знают, – помолчав, кивнула Оля.

– И что, интересно, они тебе сказали, когда ты им об этом сообщила?

– А я им не сообщала… Им тетя сказала, мамина сестра. Она тут живет, в Южном, – сказала Оля. – Она узнала…

– А тетя что тебе сказала? – настаивал он.

– Юра, не спрашивай, пожалуйста! – вдруг воскликнула она так жалобно, что он еще больше стал себе противен. – Я не могу тебе… Я не хочу тебе это повторять!..

– Оленька. – Он постарался, чтобы голос его звучал как можно мягче, а слова – как можно убедительнее. – Это мне все равно – кто, что и почему сказал. Но тебе это не может быть все равно, потому что ты не я, а молоденькая девочка. Так что давай не будем это все обсуждать, а просто пойдем и распишемся. Только без свадьбы, ладно? Не хочу я, ты не обижайся. Вырос уже, наверное, из этих радостей. Отметим вдвоем – здесь или еще где-нибудь. Ну, и с родителями твоими мне, конечно, надо поговорить.

– Не надо! – быстро произнесла Оля. – Давай распишемся, если ты говоришь, если ты хочешь, давай что хочешь, Юра… Но с ними не надо говорить! Хотя бы пока – не надо…

– Как скажешь, – пожал он плечами.

Юра даже рад был, что не надо, оказывается, выполнять и эту формальность. Не хотелось ему всего этого – встречаться с какими-то совершенно посторонними людьми, говорить с ними о чем-то… О чем? Просить руки их дочери, которая и так принадлежит ему всем телом и всей душой? Или уверять, что теперь он в качестве официального зятя будет приезжать на семейные праздники? От одной этой мысли ему становилось тоскливо.

– Я знаю, что они скажут, – помолчав, произнесла Оля. – Они мне уже сказали… – Она набрала побольше воздуха, как будто собиралась прыгнуть в воду, и выговорила: – Мама говорит, что ты меня взял позабавиться, а в Москве у тебя точно есть жена, просто ты с ней, наверно, поссорился. А тетя говорит, что если и нет жены, то все равно ты туда вернешься, а меня бросишь, потому что я не пара такому мужчине, как ты. Она тебя видела, она у нас в отделении лежала, когда ногу сломала в прошлом году… А отец вообще…

– Хватит, Оля. – Юра положил руку на ее ладонь, слегка прижал тонкие пальцы, быстро перебирающие салфетку. – Не хочу я больше это слушать. Ты узнай, как там расписаться побыстрее, сколько ждать надо. Может, есть какой-нибудь ускоренный вариант, это тоже узнай.

– Я узнаю, – кивнула она, не глядя на него. – Моя тетя, она… Она в загсе работает…

– Выходит, с тетей все-таки придется познакомиться! – засмеялся Юра. – Ну и ладно, главное, побыстрее. Заодно убедится, что паспорт мой девственно чист.

Юра и сам не знал, почему хочет расписаться побыстрее. Хотя нет – знал, чего уж там. Ему действительно было все равно, будет ли стоять штамп в его паспорте. Но терпеть Генкин похабный треп и знать, что то же самое все говорят у него за спиной, а если не говорят, то думают, как ловко он устроил свои постельно-прачечные дела с безропотной корейской девочкой, – этого он больше не хотел.

– Они все равно не смогут сюда приехать, – сказала Оля.

– Кто? – очнулся Юра.

– Мои родители. Им нельзя просто так из Корсакова выезжать, надо разрешение брать в милиции, потому что у них русского гражданства нет, – объяснила она.

– Как это? – удивился он.

– Очень просто. У нас многие так живут. Мои родители ведь уже пожилые, их во время войны японцы сюда привезли, чтобы они на них работали. А потом они остались, в Корею не вернулись. Но гражданства не хотели получать, чтобы мужчинам в армию не ходить. Так что они не приедут, не будут тебя беспокоить, – повторила она.

– Что ж, удачно, – усмехнулся Юра. – Вечная проблема тещи и зятя таким образом почти снимается. Пойдем, Оля, – сказал он. – Выпьем еще, за помолвку, и поедем домой.

Пока Гринев второй раз в жизни делал предложение в ресторане, Евгения Стивенс ушла. Стол, за которым она сидела с летчиком, еще не был убран, поблескивали среди тарелок два пустых бокала, и Юра даже не знал, когда и куда она исчезла.

Оказалось, что жениться можно даже проще и скорее, чем он предполагал.

«Бедная моя, конечно, она хотела… – подумал Юра, когда уже в понедельник Оля сообщила ему подробности своего похода в загс. – «Совсем неважно…» А я – обычный кобель, так бы и не догадался, если б Гена носом не ткнул в собственное дерьмо».

Даже с тетей ему не пришлось знакомиться. Та, оказывается, была заведующей загсом, а таинство свершала обычная регистраторша. Расписались в книге, выслушали казенное поздравление – к Юриному удивлению и удовольствию, состоящее ровно из пяти слов: «Поздравляю вас с законным браком», – и ушли домой.

Видимо, это и был «ускоренный вариант», о котором он просил Олю позаботиться.

Когда Юра спросил, куда она хочет пойти отметить событие, Оля ответила, что лучше бы никуда, и он почувствовал, что ей действительно хочется просто побыть с ним наедине – сегодня так же, как вчера и завтра. И место, в котором она будет с ним наедине, не имеет для нее значения.

И он вздохнул с облегчением: ему тоже не хотелось ничего, что напоминало бы о том дне, когда так странно и мучительно сместилось все в его жизни и когда собственное одиночество вдруг стало для него очевидным…

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая