Возраст третьей любви - Берсенева Анна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/79
• Следующая

Происходило это каждую весну, с вызывающей ярость регулярностью. К апрелю лед становился ломким, ненадежным, рыбалку пора было сворачивать, но мало на кого действовали нудные предупреждения и призывы. И все – достаточно подуть отжимному ветру, чтобы начал отрываться лед, унося рыболовов в открытое море.

Действия в этой ситуации давно были отработаны, так что Гринев без объяснений представлял, в течение какого времени он должен уже сидеть в вертолете. А его дом находился как раз на пути к аэродрому, потому ребятам и удобнее было захватить его по дороге.

Сашку он будить не стал. Оделся в минуту, плеснул в лицо воды, жадно выпил стакан из-под крана: во рту пересохло от вчерашней селедки, голову ломило. Повезло еще, что свою экипировку как раз накануне забирал стирать, так что все у него дома, не надо ездить туда-сюда.

По утренней пустой улице доехал он за десять минут. Оставил машину под окнами, дома быстро переоделся, сунул в один широкий внутренний карман куртки плоскую фляжку с коньяком, в другой – небольшой кожаный несессер. Японский несессер подарила Оля, и Юра сразу со смехом назвал его «комплектом молодого бабника» – из-за того набора, который туда входил: зубная щетка, паста, маленькое мыло, швейцарский нож со множеством лезвий, тюбик с кремом для бритья, одноразовые бритвенные станки и даже шампунь в мягких подушечках. Можно было, конечно, взять только нож, но Юра всегда брал с собой на дежурство весь несессер. Мало ли на сколько придется задержаться, да и чего голову забивать мелкими размышлениями, карман не оттянет.

Ему легко стало оттого, что он выполняет какие-то простые действия – вместо того чтобы путаться в бесплодных и ненужных мыслях, тупо разглядывая трещины на чужом потолке.

Уже выскакивая из дому, Юра задержался на минуту у стола, написал на листке: «Оленька, буду скоро, не волнуйся. Сегодня я обещал выкупить книги. Если не сможешь зайти за ними сама, позвони по этому телефону и предупреди, что я их возьму обязательно». Он записал телефон, вчера продиктованный Сашкой, вытащил из кармана бумажник и положил рядом с запиской.

Больше дел у него дома не было. Юра захлопнул дверь и спустился вниз, к подъезду.

Еще в вертолете Мартынюк сказал, что уже подняты по тревоге армейские части, потому что в этом году творится что-то невообразимое: оторвалась огромная льдина, даже не льдина, а целый ледяной массив, на котором не меньше тысячи человек. И заметили не сразу, уже отнесло далеко от берега. Пока дует ветер, тяжело снижаться вертолетам, но это еще ничего. А вот синоптики вместо ветра вскоре обещают туман, и тогда попробуй кого найди, особенно если массив начнет колоться на мелкие льдины.

Все это Гринев помнил, и потому, уже стоя на льду, торопился поднять в вертолет как можно больше «своих» – то есть тех рыболовов, которые находились рядом с ним, в поле его зрения.

Народ кругом, правда, был почти спокоен. Может быть, просто потому, что трудно было представить: вот это бескрайнее белое поле – уже не поле, а просто кусок льда, который плывет куда-то по воле ветра. Ну и слава Богу, что не думали об этом, хоть паники пока не было.

Но ему-то думать об этом приходилось, и приходилось спешить.

Вертолет Мартынюка был под завязку полон. Гринев считал, двадцать человек туда подняли. Он уже собирался махнуть снизу рукой, показывая: хватит, улетайте, – как вдруг к нему подбежал паренек в развязанной ушанке и заорал, перекрикивая шум мотора:

– Слышь, там деду плохо чего-то! Забрали б его, а?

Гринев побежал за пареньком в сторону от берега – туда, где кружком стояли несколько человек.

Одетый в тулуп дед, о котором кричал паренек, лежал на льду, головой на чьей-то нерпичьей шапке, и хватал воздух ртом, как выброшенная из воды рыба. Некогда было определять, что это с ним, но и при первом взгляде было понятно, что ничего хорошего: губы обметало синим, глаза мутные…

– Дед, мать твою, куда ж ты полез?! – прокричал было Юра. – Дома надо сидеть с таким сердцем!

Но тут же сам махнул рукой: чего зря связки рвать, все равно ничего не слышно.

Он выпрямился, замахал вертолету, показывая, что надо забрать еще одного. Игорь появился в открытом люке, скрестил руки: все, не можем больше, – но тут же махнул: ладно, еще одного возьмем.

Увидев, что вертолет начинает снижаться, люди бросились в стороны от бьющей вниз мощной воздушной струи, пригибаясь и придерживая руками шапки. Бежали, конечно, к берегу, один только, ярко-зеленый, помчался в противоположную сторону, еще дальше к невидимому краю ледяного поля.

«Дурак, куда бежит?!» – подумал Гринев, но вертолет уже снизился, завис над самой головой, и надо было заниматься дедом.

– Ну, дедуля, держись теперь крепче, – приговаривал он, пристегивая карабины стального троса у деда под мышками. – Не бойся, нечего тебе бояться…

Дед все равно ничего не слышал, Юра и сам не слышал своего голоса, уши заложило от вертолетного грохота. Так что приговаривал он по привычке, в пустоту и шум.

Он задрал голову, следя, как поднимается вверх незадачливый дед, судорожно вцепившийся руками в трос. Подняли, втащили в люк, Игорь снова выглянул, махнул Юре рукой: все в порядке, сейчас вернемся.

Гул становился все тише, вертолет исчез в низком сером небе, и стало казаться, что просто трещит вдалеке детская велосипедная трещотка.

Едва скрылся вертолет, как тут же пошел мелкий льдистый снег; воздух затянуло серой мглой.

Гринев огляделся. Люди еле виднелись теперь в этой льдистой мгле, и он хотел идти к ним, к берегу. Пока зависнет над ними другой вертолет, надо сориентироваться, кого поднимать в первую очередь. Здесь, на унесенной льдине, мог оказаться кто угодно: и дед-сердечник, и ребенок, которого не с кем было оставить дома, и беременная женщина. Хорошо ему говорить, что дома надо сидеть, а на самом-то деле мало кто вышел на рыбалку только ради удовольствия!

Чуть не все население Сахалина выживало теперь за счет собственноручно пойманной рыбы да огородов, и нечего было лезть с дурацкими советами.

Гринев по-прежнему чувствовал в ушах воздушные пробки, и из-за них не мог понять, что это кричит ярко-зеленый паренек без шапки, – тот, который побежал из-под вертолета в противоположную от берега сторону. Но он явно что-то кричал, метался по льду и махал руками так отчаянно, как будто видел перед собою чудовище.

Гринев пробежал сто метров, отделявшие его от паренька, и наконец понял, в чем дело. Началось то самое, чего опасались больше всего: ледяной массив стал трескаться на мелкие льдины. Между Гриневым и человеком в зеленой куртке пролегла ломаная темная линия, которая на глазах расширялась, заполнялась водой…

– Помогите! – закричал тот. – Ой, что же делать?!

Это «ой» заставило Гринева оторвать глаза от расширяющейся трещины, и тут же он понял, что паренек в зеленой куртке – совсем не паренек, а женщина, что она смотрит на него знакомыми испуганными глазами и топчется на месте.

– Прыгай! – закричал Юра, на минуту забыв ее имя. – Сюда прыгай, не стой, скорее!

– Я боюсь, я не допрыгну, уже далеко! – прокричала она в ответ.

Может, было еще и не очень далеко – не больше метра, – но трещина расширялась стремительно, не оставляя времени на объяснения и уговоры. Юра сам перепрыгнул через темную полосу воды, схватил женщину за руку – и тут лед затрещал так громко, как будто выстрелы раздались и справа, и слева, и прямо у них под ногами.

Словно вздохнув тяжело, льдина оторвалась от общего массива и, почти неощутимо покачиваясь, понесла их в море – все дальше от берега, от маленьких фигурок людей, сгрудившихся вдалеке… Ветер усиливался, мгла сгущалась, и едва ли кто-нибудь из сотен рыбаков заметил, как два человека медленно исчезают во мгле.

• Предыдущая
• 47/79
• Следующая