Возраст третьей любви - Берсенева Анна - Страница 54
- Предыдущая
- 54/79
- Следующая
– Вовремя, – кивнула Женя.
Виталий Андреевич расхохотался.
– Моя дочка! – сказал он, отсмеявшись. – Правильно мыслишь. Вот там и будут у тебя перспективы, там и работу тебе найдем. А суетиться, пристраиваться лишь бы кем – это, девочка моя, не для нас. – И, предупреждая Женины возражения, добавил: – Денег я тебе дам пока, об этом беспокоиться тоже не надо.
По его твердому тону Женя поняла, что и спорить с ним, пожалуй, не надо. Но она снова почувствовала ту же растерянность, которая охватила ее в первые минуты встречи с отцом… Нет, ее не ошеломили его предложения; по правде говоря, она и ожидала чего-нибудь в этом роде. Но сам он ошеломил ее – тем, что она его, оказывается, совсем не знала…
Да, Женя всегда знала, что отец ее решителен, успешен, тверд, и так далее, и тому подобное. Но…
– Что ты на меня так смотришь? – словно разгадав ее мысли, спросил Виталий Андреевич. – Не узнаешь? Это ты выросла, поумнела, а я старый стал, Женечка, вот и вся загадка. Раз жалею об ошибках, которых все равно не исправить, значит, стал старый. Раньше-то чувства разумно дозировал, – усмехнулся он.
Печаль мелькнула в его глазах – и тут же исчезла.
– Что ж, пора! – сказал Виталий Андреевич, вставая со скамейки и быстро вскидывая к глазам руку с часами. – Пора, Женя, пойдем, а то опоздаем.
– Ты со мной как с мамой когда-то! – не выдержала Женя. – Разве мы с тобой куда-то собирались идти?
– А разве нет? – улыбнулся он. – Ладно, милая, не сердись, меня уж не переделать. Мы сегодня в тесном кругу празднуем, – объяснил он. – Здесь рядом, в «Ностальжи». Эх, Женя! – прижмурился он. – Такое дело я разверну – все ахнут! Деньги вложены гигантские, отдача будет скорая, поверь моему чутью. Так что – вперед!
Он наконец поцеловал Женю, потом подхватил ее под руку и быстро пошел к выходу с бульвара, увлекая дочь за собою.
Женя бывала с поклонниками во многих ресторанах, включая «Националь» и «Метрополь», но арт-кафе «Ностальжи» на Чистых прудах почему-то не встретилось на ее злачном пути. Только рассказывала подружка Ленка Василенко, что бывает там богема, что цены атомные, даже ее, Ленкин, японец обалдел.
Нынешним вечером в «Ностальжи» было то, что в советские времена называлось спецобслуживанием. В небольшой, неярко освещенный зал пускали только приглашенных, сверяя фамилии по списку. Виталия Андреевича, впрочем, пустили просто так, без сверки, вместе с его молодой спутницей.
Женя не собиралась никуда сегодня идти – думала, что разговор с отцом завершится на Чистопрудном бульваре, где он назначил ей встречу. Но одета она всегда была так, как считала нужным, и чувствовала себя поэтому всегда непринужденно. Да и мода теперь стала демократичная, прямо парижская: чем проще, тем лучше, а блестящий люрекс… Ну, это уж кому Бог не дал.
Лет с шестнадцати ей шила портниха из маминого театра, мастерству которой мог позавидовать любой кутюрье. Поэтому каждый Женин наряд выглядел так, как если бы предназначался для коллекции: шовчики обработаны ниточка к ниточке, ни одной случайной линии, ни одной небрежной складки. Гармония между характером и одеждой, о которой мечтают многие женщины – если, конечно, в состоянии понимать, что это такое, – соблюдалась в Жениных туалетах на сто процентов.
Она особенно любила зеленый цвет, потому что он шел к ее глазам. Глаза у Жени, правда, были не зеленые, а… Трудно сказать, какого они были цвета. Скорее не какого-то одного определенного, а состоящего из разных оттенков. Общий тон получался очень густой, непрозрачный, светлый и холодноватый – как поверхность камня со множеством прожилок и узоров. Но зеленый оттенок тоже присутствовал на причудливой поверхности Жениных глаз, и ей нравилось подчеркивать его цветом одежды.
Сегодня она как раз и надела любимую свою светло-зеленую блузочку из креп-жоржета – прохладного шелка со старинным названием, которое ей сообщила мама. Конечно, не вечерний туалет, но выглядела Женя в своем наряде чудесно. Крошечный воротничок-стоечка, юбка цвета кофе с молоком, высокий каблук английских туфель подчеркивает тонкость лодыжек… Ангел, а не женщина! Правда, взгляд немного слишком надменный для ангела, но это уж, как говорится, от природы, одежда тут ни при чем.
Народу собралось немного – видно, и в самом деле праздновали образование новой телекомпании в самом узком кругу. К Жениному удивлению, она почти никого не могла узнать. А ведь все-таки телевизионщики, должны же быть знакомые по экрану лица… Но, похоже, народ, за очень небольшим исключением, был в основном не с телевидения, а из бизнеса.
Виталий Андреевич знакомил Женю со всеми подряд, представляя:
– Моя младшая дочь!
Женя ловила на себе доброжелательно-восхищенные, на всякий случай цепко оценивающие взгляды, и с первого раза запоминала всех, кого называл ей отец.
В зале стоял приятный полумрак, огоньки свечей дрожали в бокалах, музыка была ненавязчива и тиха. Вся изысканная, в стиле модерн, атмосфера здешнего зала – висящие на стенах семейные фотографии начала века, патефон на отдельном столике – способствовала тому, чтобы чувствовать себя непринужденно.
Виталий Андреевич то и дело бросал на Женю взгляды, в которых она легко читала: он гордится ею, ее красотой, ее аристократической статью и тем, что она похожа на него.
«Взрослая дочь молодого человека, – усмехнулась она про себя. – Что ж, ему должно быть приятно».
Виталий Андреевич с его седыми висками, поджарой фигурой и суховатым лицом выглядел элегантнее, чем многие его ровесники. Да что там ровесники – и более молодые из присутствующих мужчин в подметки ему не годились со своими животиками, круглыми щеками, мешками под глазами…
В качестве дочери здесь присутствовала, кажется, одна Женя, хотя остальные дамы были не старше ее. Видимо, сегодняшнее мероприятие было из тех, на которые принято приходить не с женами, а с любовницами. Или уж если с женами, то с недавними, очень молодыми и красивыми.
Виталий Андреевич отвлекся разговором, на пять минут отошел от нее. Женя сидела за столиком, обводила зал рассеянным взглядом и думала: вот так же, наверное, и мама ходила с ним когда-то на такие вечера, и он гордился ее молодостью, красотой, и тем, что она смотрит на него влюбленными глазами, никого больше не замечая…
Женя вспомнила, каким унизительным казалось ей, девочке, положение Людмилы Алексеевны, законной отцовской жены. Сидит где-то дома, муж тем временем развлекается с любовницей, а потом явится и небось еще претензии будет предъявлять: почему обед холодный, рубашка не та выглажена…
Теперь она смотрела на этих молодых женщин, приведенных сюда богатыми мужчинами в качестве вещественных доказательств своего богатства, и думала уже о другом: а это что, лучше? Сидеть у телефона и ждать, когда ты понадобишься для постели или для имиджа, с восторгом принимать драгоценности, которые дарятся для того, чтобы их потом по достоинству оценили коллеги…
«Не-ет, уж я не буду для них ни игрушкой, ни удобной вещью, – с каким-то медленным злорадством думала она. – От меня они этого не дождутся – ни в качестве любовницы, ни в качестве жены.
А кем же ты тогда собираешься быть? – спрашивала она себя, и тут же себе отвечала: – Дело не в том, будет у меня стоять штамп в паспорте или я буду с кем-то спать без штампа. Дело совсем в другом, и уж я сумею сделать так, чтобы они это поняли… Отец вовремя появился, вот и пусть он мне поможет, раз сам теперь хочет. А от этих я не возьму ничего, что не смогла бы обеспечить себе сама – ни-че-го! Вот прямо зарок сейчас дам: даже колечка паршивого не приму в подарок, если буду знать, что сама себе такого не смогла бы купить! Пусть это смешно, пусть детство какое-то – плевать, так оно и будет, и только так я буду счастлива».
Пока все эти мысли – самолюбивые, самовлюбленные, эгоистичные, злорадные – плавали у Жени в голове, на лице у нее выражалось нечто совсем противоположное. Она не могла видеть себя со стороны, иначе сама поразилась бы: какая чудесная рассеянность мелькает при этом в ее глазах, какая нежная улыбка прячется в уголках губ, как трогательно лежат русые колечки на высоком, без единой морщинки, лбу, над ровными дугами бровей…
- Предыдущая
- 54/79
- Следующая
