Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/82
• Следующая

Аэроплан летел так низко над бульваром, что можно было разглядеть лицо летчика в кабине. Константину показалось, что лицо у него гордое, и он позавидовал этому летчику, на которого Ася так восторженно смотрела.

– А ночью, люди говорят, ракеты будут запускать, – радостно сообщил щуплый паренек в деревянных башмаках, тоже махавший аэроплану. – Говорят, у Храма Христа Спасителя. Пойду, как не пойти! Надоело горевать-то, – словно оправдываясь, объяснил он.

– А мы пойдем? – спросила Ася.

И оттого, что она сказала «мы» и посмотрела на него с ожиданием, Константин почувствовал такой прилив счастья, словно Ася была первым человеком, который ждал от него ответа с такой вот доверчивой надеждой. Хотя людей, которым он то и дело должен был что-нибудь отвечать, которые питали в связи с его решениями надежды посерьезнее, чем эта барышня с вечно тревожными глазами, – этих людей было, пожалуй, гораздо больше, чем собралось сейчас на праздничном Тверском бульваре. Но только никакого счастья он от их надежд не испытывал.

– Мы – пойдем, – ответил Костя, глядя в Асино бледное лицо и думая о том, что хочет поцеловать ее прямо сейчас, прямо на улице и у всех на глазах.

Это было так странно! Он совсем не чувствовал себя влюбленным, но его все время тянуло к ней, ко всему в ней тянуло. И к глазам ее, и вот теперь к ее по-детски большому рту с чуть приоткрытыми губами…

– Ведь вы сегодня и вечером свободны, да, Костя? – спросила Ася. – Ведь ваши планы не нарушатся, если мы пойдем вечером смотреть ракеты?

– У меня нет никаких планов, – засмеялся Константин. – Я, Ася, уже и забыл, когда такое было, чтобы на весь день никаких планов… Нет, все-таки есть, – вспомнил он. – Как же, а пирожные-то!

Миновав праздничную толпу, они вышли на Тверскую и медленно пошли вниз, к Кремлю.

– А как называется ваша должность, Костя? – вдруг спросила Ася. – Мне, знаете, как-то неловко, что я этим даже не поинтересовалась. В то время как пользуюсь благами вашей должности, – добавила она, покраснев.

– Какими еще благами? – удивился он. – Дровами, что ли, или воблой?

– Почему же только воблой? – покачала головой Ася. – Однажды в вашем пайке были даже фисташковые орехи, вы знаете?

– Не знаю, – пожал плечами Константин. – Бросьте, Ася, и чтобы я этого больше не слышал. А должность моя называется начальник Московско-Брестской железной дороги. Той, что раньше была Александровская.

– Всей-всей? – изумленно переспросила Ася.

– Всей-всей. – Он еле сдержал улыбку.

– Так вы, оказывается, в высоком звании! – засмеялась она. – Прежде вы, верно, были бы действительный статский или даже действительный тайный советник и полный генерал. Ведь ваше ведомство военное? Я в этом не очень разбираюсь, но вот папа дружил с начальником Николаевской железной дороги, так тот был камергер императорского двора. Папа тоже имел какой-то чин, потому что он ведь был профессор университета, но что за чин, я позабыла.

– Ваш папа умер? – спросил Константин.

– Почему вы решили? – удивилась Ася и тут же догадалась: – А, оттого, что я сказала «был»? Но это я про его чины сказала. Моя мама умерла еще в тринадцатом году. А папа жив, к счастью.

– Он здесь, в Москве?

– Нет. – Константин расслышал в Асином голосе напряженные интонации. – Не здесь.

– А где?

Он сам не понимал, зачем так упорствует в своих расспросах. Ему совершенно не было дела до Асиного отца, но ее очевидное нежелание рассказать о себе даже такую малость почему-то сердило.

– Он… в Литве, – как-то торопливо и неохотно проговорила Ася.

– Он что, литовец? – удивленно спросил Константин. – Разве у вас литовская фамилия? Или это по мужу?

– Нет, не по мужу, – улыбнулась Ася. – Мне и в голову не пришло бы выйти замуж. Зачем? И папа, конечно, не литовец. Он прямой потомок того генерала Раевского, который герой войны с Наполеоном. Да ведь и вы, Костя, может быть, прямой потомок генерала Ермолова – того, кавказского?

– Не думаю, – ответил Константин. – Отец, правда, был дворянин, но ему потомственное дворянство пожаловали вместе с орденом Владимира, так что с Алексеем Петровичем он, скорее всего, даже не дальний родственник, а просто однофамилец. Так почему же ваш папа в Литве? – вернулся он к своему вопросу.

Она молчала – шла рядом и больше не заглядывала ему в глаза с этим своим чудесным ожиданием.

– Неужели вы боитесь меня, Ася? – тихо спросил Константин. – Я ведь… Все-таки я даже не чекист, – сердито добавил он.

– Ах, разве можно сейчас понять, кто чекист, кто нет? – воскликнула Ася и тотчас смутилась: – Извините, я не хотела вас обидеть… Впрочем, возможно, это у вас считается комплимент, если назовут чекистом. Мой папа в Литве, потому что туда оказалось возможно достать визу. – Она наконец взглянула на Константина – чуть снизу, потому что едва доставала ему до плеча, но прямым, немного дерзким взглядом; дерзость ее выглядела беспомощной. – Потому что литовский посол Балтрушайтис, очень хороший поэт, многим помог уехать. И папа тоже уехал со своей женой – сразу, как только… все это произошло. А вас я нисколько не боюсь! – с легким вызовом в голосе сказала она.

– Я вас тоже.

Константин произнес это с таким серьезным видом, что Ася засмеялась.

– У вас опять глаза стали лихие, Костя, – заметила она. – Вот только сейчас, впервые за весь день. Как тогда, когда вы только-только оправились после горячки, помните? Вам не идет быть начальником, а идет быть молодым и бесшабашным! – заявила Ася. – Это более в вашей природе, по-моему. И мне, знаете, очень жаль, что вы решили делать такую карьеру.

– Я вовсе не решил делать карьеру, – пожал плечами Константин. – Так сложилась моя жизнь, потому что я такой, а не другой. Да ведь теперь и у всех так, Ася. Разве, например, вы сами решили, как сложится ваша жизнь в последние годы?

– Ну, я… – покачала головой Ася. – Я и прежде не многое решала, больше плыла по течению. Хотя не совсем! – вдруг вспомнила она. – Папа, конечно, был против того, чтобы я выступала в кабаре. Но я его все-таки не послушала и настояла на своем. Он мне даже студию снял отдельно от себя. Вот эту, в которой я… в которой мы все теперь живем. Потому что он не выносил богемного образа жизни – называл это жизнью напоказ, – объяснила она.

– Ваш папа разумный человек, – улыбнулся Константин.

– Ну и что? – пожала плечами Ася. – Да, разумный, и я его, конечно, люблю. Но жить так, как он, я ни за что не смогла бы. Это ведь очень скучно, Костя! Все так размеренно, каждый шаг расписан… Я потому с ним и не поехала, – объяснила она. – Представила, какая там, в Литве, у меня при нем будет жизнь, и не поехала. Не то чтобы мне нравилось, как я теперь живу, но все же… «Шутки богов» – все-таки хорошее кафе, у нас все поэты бывают, и художники тоже. Недавно выступал Маяковский, и, знаете, мне он очень понравился. Хотя это теперь дурной тон, чтобы нравился Маяковский, – это из-за его пролетарских игр. Но что же делать, ведь у него талант!

Она произнесла это с таким пылом, что Константин улыбнулся и на мгновенье коснулся рукой ее руки. И сразу почувствовал, как по его руке словно электрическая искра пробежала.

– Я верю, Ася, верю, – сказал он, поспешно отводя глаза и убирая руку. – Конечно, должно быть прекрасное кабаре, если вы в нем выступаете. А какой у вас теперь номер, опять кринолины под восемнадцатый век? – спросил он.

– Нет, я пою песенки на стихи Кузмина, – улыбнулась Ася. – Или даже совсем простые песенки. То есть совершенно простые, из моей музыкальной шкатулки! Без кринолинов, прямо вот в этом платье, которое теперь на мне. Выглядит очень безыскусно, но мне все же кажется, что такая простота дорогого стоит. Я даже думаю, что мое мастерство, возможно, возросло, – чуть смущенно добавила она.

– Не сомневаюсь, – с тем же выражением, которое Ася называла лихим, кивнул Константин. – Даже уверен в этом. А спойте мне что-нибудь, – вдруг предложил он.

– Прямо сейчас? – засмеялась Ася. – Вот здесь, посреди улицы?

• Предыдущая
• 23/82
• Следующая