Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна - Страница 77

• Предыдущая
• 77/82
• Следующая

Этим смешно заплетающимся языком он пригласил Марусю приехать в воскресенье к нему в общежитие – прямо с утра, чтобы они подольше могли побыть вместе. Маруся, конечно, пообещала приехать пораньше. Она предполагала, что может застать возлюбленного в постели, потому что приехала не просто пораньше, а самым первым автобусом, и оказалась в общежитии часов в восемь утра. Но то, что она застанет его в постели с девушками, притом с двумя одновременно, притом с совершенно голыми, несмотря на незапертую дверь комнаты… Это Марусю ошеломило.

– Ну, Машка, я же не думал, что ты явишься так рано, – ничуть не смутившись и похмельно морщась, заявил любимый. – А вообще-то ты им еще спасибо должна сказать. Если б не они, я бы тебя давно уже трахнул. А так – питал в тебе романтические иллюзии. Тоже приятно.

– Если в меру, – подсказала одна из девушек и, хихикнув, откинула свой край одеяла, обнажив таким образом собственные прелести и прелести их общего мужчины.

– Все надо делать вовремя, особенно расставаться с иллюзиями и девственностью, – назидательно добавила вторая. – Я бы на твоем месте, – посоветовала она Марусе, – присоединилась, и все дела. Правда, ротик? – обратилась она к кавалеру.

Ротик приглашающе распростер объятия.

Однако Маруся присоединяться не стала. Она не помнила, как добралась до дому, и, прорыдав четыре часа без остановки, поняла, что жить такой дуре, как она, на свете незачем.

Последнее больше всего испугало Сергея во всей этой истории. Если бы у него было время, он, конечно, успокоил бы Марусю – не сразу, но в течение максимум недели. Но времени у него не было: завтра утром он должен был лететь в Будапешт, Братиславу, Прагу и Варшаву, и все это должно было продлиться две недели. Он недавно стал представителем «Форсайт энд Уилкис» в Восточной Европе, дел было невпроворот, и бросить их он не мог.

Но и бросить Марусю совсем одну на две недели, когда она в таком состоянии, он не мог тоже.

– А мама где? – вздохнув, поинтересовался он.

– Тоже там, – всхлипнула Маруся.

– Что значит – тоже? – не понял Сергей.

«В той же кровати, что ли?» – чуть не спросил он.

– Во вгиковском общежитии. Но она все равно сейчас не приедет. Она… – тут Маруся почему-то осеклась.

Но Сергей не обратил на это внимания.

«Еще как приедет! – с раздражением подумал он. – Куда денется – за шкирку из компании вытащу и привезу».

– Вот что, Мурка, – скомандовал он, – побудь одна часа три. Только без глупых мыслей. Три часа ведь можно глупостей не думать, а? Пока я маму найду.

– Три часа можно, – сквозь слезы улыбнулась Маруся.

И тут же лицо ее снова болезненно скривилось – наверное, она вспомнила трио под одеялом.

Сергей ехал в Москву и думал о том, что когда-нибудь – да и не когда-нибудь, а очень скоро – она влюбится по-настоящему. Думать об этом ему было грустно и трудно. Не то чтобы он, как большинство отцов, ревновал Марусю к какому-то неизвестному мужчине, которому ее неизбежно придется отдать. Просто он не надеялся, что любовь окажется для нее легкой. Он представлял столько подводных камней, которые могут подстерегать в непредсказуемой любовной стихии такую девочку, как Маруся! И совершенно не представлял мужчину, с которым она наверняка могла бы этих камней избежать.

И что он мог сделать, чтобы ее миновали горести неизвестной будущей любви? Посоветовать, чтобы не связывала свою жизнь с человеком, с которым будет несчастна? Мудрый совет, что и говорить. Особенно из его уст.

Было так поздно, что пробок на въезде в Москву уже не было. И вгиковское общежитие находилось рядом с Ярославкой, так что Сергей добрался всего за час. Заплатив охранникам, чтобы пропустили, он отправился искать Амалию. Сделать это оказалось нетрудно: ее здесь, как выяснилось, хорошо знали. Если не первая, то третья встречная девчонка объяснила ему, в какой комнате ее можно найти.

– Они вечером вроде бы никуда не собирались, – добавила она. – Так что застанете.

Не обратив внимания на это «они», Сергей направился к указанной комнате. На его стук никто не ответил, и, поколебавшись, он толкнул незапертую дверь.

И остановился на пороге – наверное, так же, как Маруся сегодня утром. В кровати лежали, правда, не трое, а двое. Да и на пороге стоял человек, давно уже не питающий никаких иллюзий.

Мужчина лежал голый поверх одеяла, которым Амалия была укрыта только до колен. Сергей смотрел на ее тело, уже не такое мраморно-классическое, как семь лет назад, но все-таки привлекательное, смотрел на смуглое, длинное, рельефное тело ее партнера, разглядывал выразительные черты его лица и не чувствовал ничего. Ни боли, ни горечи, ни сожаления, ни хотя бы брезгливости.

Будь это пять лет, даже три года назад, неизвестно, что он сделал бы. Убил бы его, ее, обоих? Или вышвырнул бы его из постели, дрожа от ярости и желания, упал на его место и, еле успев расстегнуть штаны, набросился на Амалию? Все это было вполне вероятно.

Теперь он просто подумал: «Неужели кончено?» – и, подойдя к кровати, тряхнул Амалию за плечо.

– Вставай, – сказал он. – Только поживее, мне некогда.

Все, что происходило потом – ее возмущенные возгласы, страстные возгласы ее мужчины, латиноамериканца, как он успел этими возгласами сообщить, – беспокоило Сергея очень мало.

– Если б не Маруся, – сказал он, – никуда бы я тебя увозить от такого счастья не стал. Но к ней – увезу. А не пойдешь сама, поволоку по коридору за волосы. Живее одевайся.

В чем Амалии невозможно было отказать – это во мгновенном понимании того, что с ним можно себе позволить, а чего позволить нельзя. Семь лет ей можно было позволять себе с ним очень многое, и она позволяла. Теперь он не позволил бы ей ничего, и это она тоже сразу поняла.

Она перестала кричать, оделась и, не глядя на Сергея, пошла к двери.

Молчание она нарушила только в машине.

– Все равно я люблю не тебя, а его, – сказала Амалия. – А тебя никогда не любила. И с ним я пойду на край света, хотя он такой же нищий, как я. А с тобой – никуда.

Он не обернулся. Он почти не слышал, как она пытается оскорбить его и уязвить. Это было ему безразлично.

«Неужели все? – с горьким недоумением думал он. – Как оказалось просто… Что же я наделал с собой?»

Что он наделал с Анютой, думать в эти минуты было невозможно. Если бы он стал об этом думать, то разогнался бы да и врезался в первый же придорожный столб.

Анна смотрела, как тлеет в плоской пепельнице-ребусе сигарета ее мужа. Раньше он никогда не курил в спальне, а теперь стал курить. Она смотрела на него и понимала, что невозможно делать вид, будто между «раньше» и «теперь» ничего не было – не было этих мучительных бесконечных лет. Но она понимала это только своим повзрослевшим умом. А сердцем, которое было одинаковым и в семнадцать лет, и в сорок, она понимала совсем другое: что… Да ничего она не понимала сердцем! Она чувствовала только счастье оттого, что Сергей сжимает ее руку, что он курит в спальне и не рассказывает ей, наверное, даже десятой доли того, что происходило с ним в эти годы.

Но и того, что он коротко рассказал, было достаточно.

– Что же ты теперь будешь делать? – спросила Анна. – Ведь она все-таки мать и имеет право, а…

– Мне плевать на ее право, – резко перебил Сергей. – Извини, Анют… – тут же добавил он. – Но мне действительно плевать. Я не Страсбургский суд, чтобы защищать ее права.

– А если она подаст в суд? – уже совсем осторожно спросила Анна.

– Пусть подает. Марусе сейчас шестнадцать, пока суд да дело, исполнится восемнадцать, и никто ее ни к чему принудить не сможет. Да она и сама прекрасно все понимает: эта все-таки мать. Оттого и эффектная стрельба в подворотне.

– Странно, что она даже не попыталась с тобой как-нибудь договориться, – вздрогнув от воспоминания о стрельбе в подворотне, сказала Анна.

– Ничего странного. Она хорошо меня изучила, – усмехнулся Сергей, – и понимает, что договориться со мной, чтобы я отдал Марусю, – это не получится. Проще меня застрелить.

• Предыдущая
• 77/82
• Следующая