Чертова дюжина ангелов - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 40
- Предыдущая
- 40/82
- Следующая
– Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.
Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал отомкнул бар, вытащил на свет Божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.
– Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя, дурака, жалко.
– Что ты несешь? – возмутился Кришталь.
Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.
– Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас или потом?
– Потом – понимаю… а сейчас-то что?
– А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать «каретой» для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.
– Черт. – Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг понял его без слов – наливать себе в присутствии старшего по чину было бестактно, – и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.
– Да-да, – улыбнулся он с мрачной иронией, – опять… будем надеяться, что «Циклопа» мы на сей раз не угробим. Сейчас трудно найти приличный корабль.
– Вот черт, – повторил Кришталь.
– Я ждал вас… идемте в сад, там сейчас лучше всего.
Борис Соловец показался Хикки несколько постаревшим. Они не виделись почти год, и за это время грузный старик заметно сдал – обвисли щеки, взгляд стал немного рассеянным. Двигаясь за его мощной фигурой, Махтхольф подумал, что Соловец, возможно, болен. Все-таки годы, а ему было глубоко за сотню, дают о себе знать: время неумолимо, от старости не могут вылечить никакие врачи.
Соловец прошел через вымощенный розоватой плиткой дворик и толкнул решетчатую калитку. Чуткий нос Хикки поплыл в тонком аромате фруктовых деревьев. Под раскидистой яблоней хозяина ждал легкий резной столик с напитками и сладостями.
– Что будете пить?
– Водки, пожалуй. Чистой.
Соловец одобрительно крякнул и запустил руку в покрытое инеем ведерко. Хикки удобно устроился в кресле, разодрал кожуру сочного банана и вдруг подумал, что старик, пожалуй, оказался хитрее всех – до грядущего кошмара он, возможно, и не доживет. Эта мысль заставила его улыбнуться. Соловец вернул бутылку в ведерко и поднял на гостя проницательные черные глаза.
– У вас веселые нововсти?
– Ах, если бы… Новости у меня как раз не очень.
Четверть часа спустя, причастившись парой объемистых рюмок, старик немного порозовел и оживился. Теперь про него было трудно сказать, что старый пройдоха готовится дать дуба. Хикки навострил уши и разодрал новый банан.
– Ключевая фигура в этих конфликтах – Петух Дюваль… сам он старается не слишком светиться, и многие, действительно, и не подозревают, на чью, собственно, мельницу льют воду. А крутит всем именно он, Дюваль. Это ему выгодно, чтобы Золкин и Лоренцо с компанией грызли друг друга на всех маршрутах вокруг Облака, потому что так проще договариваться с таможней и чиновниками из технического надзора. Логика тут простая: они, сволочи, вообще чуть ли не гангстеры, а я вот хороший, добрый и законопослушный. Раз так, зачем меня трогать? Лучше их, негодяев… к тому же Золкин здорово попался с наркотой – дело не закрыто до сих пор, и одному Богу ведомо, чем вся эта лобода для него кончится.
– Но я слышал, что он и с корварцами не слишком-то дружит, – вставил Хикки, подливая словоохотливому хозяину еще водки.
Соловец умолк и пошевелил бугристым носом, на котором была нарисована многоцветная картина его долгой и нежной дружбы с горячительными напитками.
– Водка – страшное дело, – вдруг заявил он с глубочайшей убежденностью в голосе. – Но ты знаешь, когда в пятидесятом году я подцепил на Виоле прыгучую лихорадку, только водка меня и спасла. Да, да! Были у нас там трезвенники – все уж сгнили к чертям. А я… вот.
Не чокаясь, Соловец опрокинул в глотку почти полную рюмку, шумно выдохнул и запустил зубы в ярко-красное яблоко. Хикки терпеливо ждал.
– С корварцами там картина такая, – продолжил наконец старик, – лет так сорок назад его покойник папаша инициировал на Пангее принятие хитрого закона о внутриимперском грузообороте, согласно которому любой камион, уходящий с этой, буть она неладна, Пангеи, мог сопровождаться только имперским конвоем. Корварцы его тогда чуть не пришили. Закон этот отменили ровно через два года, но Дювалю-старшему хватило и того: он заработал столько, что мог больше не интересоваться политикой. Петуху на корварцев в общем-то плевать, да вот они его… сам понимаешь.
– Ну, ладно, – вздохнул Хикки. – А, кстати… Лерман – что это его так пучит в последнее время? Суды эти все… на кой черт, что ему неймется?
Соловец утробно хохотнул.
– Сам же сказал: пучит… Лерман денег занял, да так славно, что теперь вовек не рассчитаться. Он же, идиот, думал, что получит на Орегоне эксклюзивную лицензию, а ему – шиш под нос. Теперь вот судится. Хочет засудить конкурентов. Да кто ж ему позволит-то?!
Поболтав со старцем еще полчаса, Хикки решительно проглотил последнюю порцию и поднялся.
– Я заскочу еще на днях, – сказал он. – Дело, сами понимаете, серьезное.
Соловец ответил ему неожиданно трезвым проницательным взглядом.
– Ты, главное, не торопись. – посоветовал он. – Времени у тебя еще навалом. Согласен?
Хикки задумчиво покачал головой.
Ранним утром – над Портлендом еще только вставал безжалостно-белый диск летнего солнца – его фотолет взял курс на столицу. Хикки редко навещал Стоунвуд. Многочисленные дела держали его в Портленде, и он не видел необходимости летать в столицу ради развлечения. Было и другое: там, в шумящем мегаполисе Северного Рога люди жили несколько иначе, там царил Его Величество Закон, и тамошние обитатели не слишком-то привечали тех, кто крутился в галактической клоаке, которую сами они называли не иначе как Островом Ублюдков.
Под крыльями фотолета клубились сверкающие облака. Хикки, щурясь, посматривал вниз и хлебал крепкий кофе. Он откровенно не выспался и чувствовал, что энергии ему явно не хватает. Последние ночи он ложился не в спальне с Ирэн, а у себя в кабинете, заставленном огромными, под потолок, книжными шкафами; он открывал окно и долго лежал под пледом, глядя на противоположную стену. Его мысли были черны, как густая тропическая тьма, окутывавшая особняк. Эта ночь не слишком отличалась от предыдущих.
Хикки знал, что его ждет. Его, других… всех. Он лишь надеялся, что грядущее окажется не таким болезненным, как ему сейчас представлялось. Эта надежда толкала его вперед – надежда и еще понимание того, что он должен сделать все от него зависящее.
– В шестой коммерческий, – приказал он пилоту, когда впереди показался воздушный порт Стоунвуда.
На площадке за шестым терминалом его ожидал заказанный кар. Хикки глянул на часы – здесь было уже одиннадцать утра, – и подумал, что Золкин, вероятно, будет не слишком рад его видеть. За час до полудня у любого бизнесмена прорва дел, а тут еще и назойливый конкурент…
Он ошибся. Мрачноватый, с длинным лошадиным лицом и глубоко упрятанными глазами, Алекс Золкин встретил его вполне радушно.
– Давненько, давненько, мастер Махтхольф… Как дела на Острове?
– Благодарю, пока не тонем.
– Присаживайтесь, коллега, – Золкин указал Хикки на кресло и нажал что-то на столешнице. Потолок вдруг разъехался, пропуская в кабинет смягченные поляроидным колпаком солнечные лучи, и Хикки понял, для чего Золкину приспичило забираться на самый верх небоскреба.
Раскуривая сигару, Хикки бросил на него короткий взгляд. Стоунвудский магнат, владелец целого флота в сорок с лишним кораблей, Золкин выглядел не самым лучшим образом. Хикки знал, что ему глубоко плевать на цацки и тряпки – он по жизни был чуть ли не аскетом, – но Золкин все же производил впечатление мелкого маклера, проигравшегося раз и навсегда.
– Вы нечасто залетаете в наши края, – произнес он, терпеливо ожидая, когда Хикки погасит зажигалку.
- Предыдущая
- 40/82
- Следующая
