Господин Посредник - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/79
• Следующая

Подъезжая к нашему убежищу, я принял решение рассказать Энгарду все, что узнал от Каана и судьи. Во-первых, я чувствовал, что не вправе скрывать это, во-вторых, мне и самому требовались кое-какие комментарии от человека, хорошо знающего пеллийскую жизнь: слишком многое оставалось для меня совершенно непонятным.

Дерица я застал за беседой с Дайниз, здесь же, покусывая трубочку, сидел и Бэрд, на столе перед ним валялась какая-то газета.

– Быстро ты обернулся, – приветствовал меня Энгард. – Успешно?

– Более чем, – отозвался я, придвигая к столу плетеное кресло. – Неожиданные встречи, знаешь ли…

Бэрд вопросительно поднял бровь и вытащил из пасти свою погасшую трубку.

– Я встретил судью Лоалла, – объяснил я ему. – И где – прямо перед закусочной, в которой обитает Каан. Можно считать, что у нас появились сразу два союзника.

– Ты уверен? – встревожился Дериц. – С нашими делами непроверенные союзники могут быть не просто опасны…

– Нет-нет, – перебил его я. – У нас совпадают интересы. Лоалла – филин, причем один из самых высокопоставленных в их южной иерархии. Здесь соответственно он тоже желанный гость. К тому же он был другом моего господина – я же рассказывал тебе, что вопрос расследования его смерти замялся как бы сам собой, верно? Ладно… теперь слушайте меня.

Выслушав историю с храмом и сокровищами из Ханонго, Энгард нервно заерзал на стуле;

– И ты, конечно, хочешь, чтобы я скрыл эти новости от своего дорогого наставника? – спросил он, кривясь как от горького.

– Пока да. До тех пор, по крайней мере, пока нам не станут ясны его мотивы. И еще: пусть Каан и судья ведут свое собственное расследование. Я думаю, что у них это получится не хуже, чем у нас с тобой. Но мне сейчас важно вот что: я хочу наконец уяснить, каким образом все это вообще могло произойти?..

– Да, – понял меня Дериц, – человеку постороннему это постичь действительно сложно. Ну что ж, я расскажу тебе все, что знаю сам, а Дайниз меня поправит, если я ошибусь. Суть тут вот в чем: наш дорогой государь, да не упомянется имя его всуе, в последнее время изрядно повредился головой. С виду он вполне нормален, пышен и лопается от монаршего величия, но вот распоряжения у него случаются такие, что мне самому дурно делается. Ты хочешь спросить меня, как же так получается, что принцы крови, наследники трона и все прочее занимаются подлогами, хищениями и всякими махинациями, вовлекая в них высших королевских чиновников. Я отвечу… а что ж им, бедным, делать? Его величество папаша ограничил их содержание суммами, достаточными лишь для того, чтобы не околеть с голоду, запретил им – особым указом, между прочим, – занимать какие-либо государственные посты и уж тем более проявлять себя в какой-либо общественно полезной деятельности. Они должны сидеть в дворцовом Граде, гонять от тоски балду и лишь изредка выезжать на благотворительный бал. Любит у нас государь такие балы – хлебом его не корми. Нет, перемещаться по стране он им формально не запрещает – это уже вызвало бы пересуды и слухи, но что толку путешествовать с пустым карманом? А они, между прочим, молодые мужики, неглупые и хорошо образованные.

– А что будет, когда государь наконец свалится с копыт? – перебил я. – Я совершенно не разбираюсь в ваших законах престолонаследия. Кто станет преемником – старший? И что будет с остальными?

– Преемником станет Слэм, – неожиданно подал голос Бэрд. – Как самый безобидный из всей компании. А остальные образуют нечто вроде регентского совета и будут править Пеллией в реальности. Рвать друг друга им совершенно не с руки – Сенат любого прихлопнет, как муху.

– И начнется эпоха больших перемен, – вздохнул Энгард. – Но для того, чтобы подкупить сенаторов, нужны деньги. Под обещания эти люди ничего делать не станут. И заметь, подкупить нужно как минимум пятьдесят одного человека. А они что, милостыню просят? Не-ет, это представители древнейших и богатейших фамилий. Вот поэтому-то кто-то из них – я лично думаю, что все-таки Ренфро, – и придумал всю эту игру.

– Но в нее вмешался кто-то с севера, – хмыкнул я. – И теперь они уже и сами не знают, чем все это закончится. Да-а, о таком я и в романах не читывал. А вот интересно, сами-то они знают, с кем пришлось играть?

– Может быть, и нет, – снова заговорил Бэрд. – Хотя уж мы-то, к сожалению, не можем пока даже и догадываться об этом.

– А ни принцев, ни жрецов Вилларо на крючок не подвесит, – кисло резюмировал Дериц. – Поэтому ему нужен я. Ну что, понятно изложено?

– Вполне. Да, оч-чень забавно, прям мороз по коже…

Мы еще долго беседовали о пеллийской политике и ее укладе, часто непонятном и странном для меня, выросшего в государстве, в котором, с одной стороны, королевская власть не была ограничена ничем, а с другой – король, по сути, и шагу не мог ступить, чтобы не напороться на противоречивые желания и устремления тех или иных дворянских партий. Здесь все было иначе – король властвовал, а Сенат пристально следил за соблюдением невероятного количества древних правил и традиций, которые миллионом нитей пронизывали всю жизнь морского королевства.

Здесь не изобретали новых богов, но так же не исчезали и не забывались старые, даже, может быть, утерявшие былую силу и богатство. С развитием торговли и науки пришлось писать новые законы, но каждый из них тщательно приводился в соответствие с тысячами древних кодексов и уложений: в результате Пеллия породила целую касту профессиональных, блестяще образованных законников, занятых исключительно представительством своих нанимателей в судах и особых торговых коллегиях, настолько сложны и запутаны были пеллийские законы. У меня на родине мне не приходилось видеть ничего подобного; но, по чести говоря, и торговых империй я там не встречал. Очень богатым считался купчина, владеющий двумя-тремя кораблями и, может быть, небольшой полукустарной мануфактурой или угольной шахтой. У нас не было ни громадных портов, в которые ежедневно заходят сотни океанских судов, ни вечно чадящих заводов, ни гигантских, никогда не засыпающих верфей. Ничего похожего на «Бринлееф» в моем полушарии построить просто не могли… когда-то я был потрясен, увидев в Альдовааре городской водопровод, на котором день и ночь трудились четыре паровые машины, непрестанно качающие пресную воду в дома зажиточных горожан.

И, конечно же, я был поражен тем едва ли не расточительным богатством, которое отличало пеллийскую художественную традицию: мне казалось, что здесь украшали буквально все: от резных храмовых колонн, инкрустированных полупрозрачным морским камнем, до обычных сельских усадеб. Буквально всюду на глаза мне попадались то старые позеленевшие рельефы, изображавшие сцены религиозного содержания, то удивительные, кажущиеся сплетенными из мрамора фонтаны, то вдруг в глубине чьего-то парка мелькала за кованым забором странная статуя, в грубоватых линиях которой ощущалась олицетворенная фантазией мастера мощь. Наверное, во всех этих творениях сам пеллийский дух – немного заносчивый, самоуверенный и в то же время бесконечно пытливый и деятельный.

За время моего пребывания в столице я позволил себе лишь несколько пеших прогулок, но даже их было достаточно для того, чтобы с головой окунуться в этот причудливый мир, в котором вековые традиции неожиданно сплетались с современностью. От порта можно было подняться на холм Э-Ре-Бьеф, где короновался когда-то легендарный король Тийен, принявший Свод Свобод и Дозволений – основу пеллийского законодательства, – и там, двигаясь по утопающим в цветущих деревьях улочкам, глядеть на всегда коптящие трубы верфей, которые строят многомачтовые океанские гиганты, не боящиеся бурь. А на глаза мне то и дело попадались то древний бассейн на крохотной, мощенной темным камнем площади, то культовые ворота с маленькими бронзовыми жертвенниками, то старенький храмик, в облупившихся колоннах которого притаилась загадочная пыльная тень… Мое прошлое, такое вроде бы недавнее, уже стало казаться каким-то темным, беспокойным сном, прерванным, перерезанным сверкающей гладью бессмертного океана. Да и то: ведь я стал неотделим от моря, в Пеллии море было повсюду, его свежее дыхание свободно неслось над этими жаркими островами, врастая в человеческую плоть и, пожалуй, в самую душу.

• Предыдущая
• 29/79
• Следующая