Молодость без страховки - Богданова Анна Владимировна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/51
- Следующая
Итак, первые две недели после встречи с Авророй он не подавал виду, что полюбил её без памяти – той безответной, мучительной и отчаянной любовью, какая только могла случиться в данной ситуации. Он – добропорядочный семьянин, депутат Верховного Совета, заместитель посла, отец троих детей, и она – несмышлёная, наивная девчонка, ничего ещё не видевшая за свою короткую жизнь. Ничего хорошего, по крайней мере. Это Эмин Хосе сразу почему-то понял. Может, плачущие Аврорины глаза ему о том поведали, а может, графа о разводе в её анкете? – неизвестно, но заместитель Зухраба Маронова очень скоро уразумел, что Аврора несчастна, хоть и сама об этом не ведает. «С такой-то красотой только горы двигать! – думал он, механически перелистывая страницу толстого тома плодовитого французского романиста Александра Дюма-отца. – Какой властью можно обладать, имея такие внешние данные! И что удивительно! Эта милая девчушка даже не подозревает о собственной возможной силе!» Эмин Хосе, пребывая в сильном возбуждении, со злостью захлопнул книгу и решил, что именно на него возложена чуть ли не священная миссия – открыть новой сотруднице глаза. Именно он должен заставить её ценить себя. «А что, если Авророчка и не знает, насколько она хороша?!» – вдруг пришло на ум Ибн Заде, и он, подпрыгнув, перевернулся на другой бок. Взглянув на бесформенную тушу своей супруги, раскинувшуюся под лёгким летним одеялом на придвинутой соседней кровати, заместитель посла вскочил и принялся бесцельно блуждать по огромной пятикомнатной квартире, закатывая глаза и отмахиваясь так, словно над ухом у него настойчиво зудел настырный комар. Он пружинистыми шагами подошёл к жене и, включив ночник на её тумбочке, с интересом вгляделся ей в лицо – так, словно до сих пор никогда не видел его. И что поразительно! То, на что раньше (до знакомства с Авророй) Эмин Хосе не обращал ни малейшего внимания, что совершенно не волновало и не трогало его, теперь выводило из себя. Её отёчная, вечно красная гипертоническая физиономия с припухшими веками, носом, напоминающим поросячий пятачок, двойной подбородок и пористые щёки – всё это вдруг привело заместителя посла в состояние крайнего шока!
– Как! Как я мог прожить с ней почти тридцать лет?! – прошептал он, склонившись над женой. – Как я мог прижить от неё двоих детей?! – продолжал ужасаться заместитель посла.
Скажу вам честно: если б Ибн Заде не был лыс, как колено, то в ту роковую ночь он потерял бы все свои волосы от внезапно открывшейся ему правды жизни.
– О горе мне! – простонал он и выбежал вон из спальни.
Заливистый, очень напоминающий лошадиное ржание храп Лидии Сергеевны как никогда в ту ночь действовал на нервы Эмину Хосе.
Именно после той решающей ночи зампред осмелел, плюнул на приличия, поняв, что жизнь его и так уже загублена дальше некуда. И нечего ему терять, кроме своих цепей.
Если две предшествующие нижеописанному событию недели Ибн Хосе мучился, терзался и всё порывался вызвать Аврору к себе под предлогом разговора исключительно о работе (бедолага, уж полный решимости, дрожащей дланью тянулся к внутреннему телефону, но в самый последний момент решимость эта, подобно легкомысленной, ветреной девице, оставляла его – каждый раз рука Хосе Заде отдёргивалась и судорожно барабанила пальцами по полированному столу из красного дерева), то сегодня он не только отважился поговорить с «клоном» своей первой обожаемой супруги, но и пойти на крайне смелый, можно даже сказать, дерзкий, мальчишеский и в то же время геройский поступок, совершенно наплевав на своё солидное положение в обществе.
Он появился в посольстве раньше всех. Ибн Заде и вовсе спать в ту ночь не ложился, поскольку был ошарашен, повергнут, опрокинут неожиданно явившейся ему истиной, заставшей его за пустым перелистыванием Дюма-отца. И потом случайно брошенный взгляд на бесформенную распластавшуюся тушу своей второй половины – всё это в один момент внесло поразительные ясность и смысл в пустую, вялотекущую жизнь заместителя посла. Как тут уснуть, когда вдруг понимаешь, что все прежние годы были всего лишь жалкой пародией на жизнь, ничем не заполненным существованием?! Согласитесь, ведь жизнь без любви – это всё равно что толстая книга, лишённая глав, абзацев, предложений, слов – какого бы то ни было шрифта вообще. Единственным выходом для Хосе Заде было успеть вписать в неё свой текст – текст не придуманный, а пережитый, испытанный, продёрнутый сквозь себя, как нить через игольное ушко.
Итак, Эмин Хосе подъехал на персональной машине к посольству и, выкатившись из чёрной «Волги» с большой картонной коробкой, зашёл внутрь. На вахте сидел сонный Аладдин. Завидев начальство, он моментально прекратил зевать и встал по стойке «смирно».
– Здравствуй, здравствуй, Аладдин, – смущаясь, суетливо сказал Эмин Хосе. – А Марь Ванна ещё не пришла?
– Здравствуйте, дорогой нащь Эмин Ибн Хосе Заде! – воскликнул вахтёр, изо всех сил пытаясь казаться воплощением бодрости. – Какой Марь Вана?! Шести часов нет, а вы говорите – Марь Вана! Он приходит к девяти, да! И то опаздывает на пятнадцать минут! Э! Не-е! Я ничего плохого о нём сказать не могу! Марь Вана очень хорощий женщин! И фигура у него хорощий! Как будто его на станьке точиль кто-то, точиль, точиль и выточиль до нашего Марь Ванна!
– Аладдин! А ты не поможешь мне? – слишком уж смело, пожалуй, даже с наигранной решительностью спросил Эмин Заде.
– Хорощим челёвек грех не помочь, да! Как же не помочь нашему дорогому, наисправедливейшему, наидобрейшему, наилюбезнейшему Эмину Ибн Хосе Заде? – рассыпался вахтёр с приторно-сиропной улыбкой на устах.
– Спасибо, спасибо, Аладдин! Ты хороший человек. Найди мне где-нибудь тряпку – чистую половую тряпку! – скованно, не своим голосом попросил «наилюбезнейший».
– Будет вам тряпка, да! Самый большой! Самый чистый полёвой тряпка во всём посольстве! Э! Мамой клянусь! Чес слово! – зарёкся Алладин и полетел вверх по ковровой лестнице в поисках самой качественной во всём постпредстве тряпки.
Эмин Хосе, облегчённо вздохнув, пробрался к вожделенному щиту, на котором висели металлические стержни с особыми комбинациями вырезов для отпирания замков всех комнат и подсобок, и, сняв желанный ключ от двадцать пятого кабинета, торопливой, семенящей походкой припустился по направлению к приёмной.
Заняв своё рабочее место, он, беспокойно глядя на часы, ждал, когда же наконец Аладдин принесёт ему лучшую тряпку посольства.
– Вот! – с искренним огнём в глазах воскликнул вахтёр, просунув в кабинет зампреда штанину некогда полосатой мужской пижамы (вполне возможно, принадлежавшей супругу Марии Ивановны – отставному генералу Сергею Даниловичу Артухову).
– О! Спасибо, спасибо, Аладдин! Ты не представляешь, как ты помог мне! – и заместитель посла вскочил с кресла, выхватил у вахтёра тряпку, возбуждённо заметался вокруг длинного стола, делая вид, будто у него что-то пролилось и это что-то нужно непременно вытереть, а то, не ровён час, случится нешуточный потоп.
– Давайте я помогу, дорогой Эмин Ибн Хосе Заде! – подлетел к нему услужливый вахтёр.
– Нет, нет, нет! – испугался Эмин Хосе. – Ты ступай на свой пост! И смотри, чтоб ни один посторонний человек не зашёл в посольство. Тряпку я сам тебе занесу, – распорядился он.
– Да, конэшо! Правильно, да? И как я сам не подумала, что пост – он на то и пост (да?), чтоб её не оставлять!
Когда нудный и слишком уж старающийся угодить начальству Аладдин наконец ушёл, Ибн Хосе, подхватив коробку, ринулся по запасной лестнице на второй этаж к двадцать пятому кабинету.
Открыв дверь, он аккуратно и беззвучно прикрыл её за собой и, поставив коробку на пол, облегчённо вздохнул. В тот момент зампред напоминал шкодливого ученика средних классов, который тайно пробрался в кабинет директора, чтобы посмотреть ответы на предстоящую контрольную или исправить двойки в классном журнале.
Он снова взглянул на часы и заметался с коробкой по кабинету своей зазнобы, подобно тому, как воздушный шарик мечется в воздухе с сорванной ниткой. Эмин Хосе пристраивал серую коробку и так и сяк. Сначала поставил её у порога, но благоразумно убрал, поскольку в воображении его сразу возникла картина, как Аврора заходит в кабинет, спотыкается о его внушительный презент, падает и ломает ногу. «Тогда я не увижу её как минимум месяц, – размышлял он, – это если закрытый перелом и кости сразу срастутся, а если не сразу... И если перелом будет открытым?..» Ибн Хосе сразу же отверг вариант «с коробкой у порога», поскольку испугался столь долгой разлуки с любимой.
- Предыдущая
- 23/51
- Следующая
