Выбери любимый жанр

Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна - Страница 12


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

12

– Ой! Хороший ты парень, Володя! – окала она, зардевшись от смущения.

– Неплохой, мать, неплохой! – уверенно заявил он и, пользуясь моментом, попросил: – Мамаш, дай на чекушку!

– Да я б дала, а что, если Зинаида узнает? Она ж такая костричная!

– Откуда ей узнать? Они ж только завтра приедут!

– Ну да, ну да. Дам, – согласилась Авдотья Ивановна, взбираясь на высокую ступень трамвая, – а мне «красненького» купишь. Не люблю я водку – горькая она.

– Ха! Ха! Мамаша! Ты у меня натуральное золото! И в кого только Зинка такая кос-стричная уродилась?! – весело воскликнул Владимир Иванович, подмигивая дочери. – Аврик, что пригорюнилась? Как помылась? С лёгким паром!

– Хорошо помылась. Папа! А разве бывают тёти с тремя титьками?

– Оврор! Да чо это ты такое у тятьки-то спрашиваешь? – возмутилась Авдотья Ивановна, надёжно пряча билетик в лифчик.

– Я сегодня видела такую тётеньку в парилке – дак у неё три титьки было, – очень серьёзно подтвердила девочка.

– Правда, что ль?! – удивился Владимир Иванович и озадаченно спросил: – А почему ж тогда я её не видел?

– Потому что ты в мужской бане мылся! Вот почему! – рассмеялась Аврора.

– Конечно! Конечно! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук. – Я же в мужской бане... Ну да, ну да... Поэтому и не видел! – И Гаврилов ударил себя по лбу кулаком в знак собственной рассеянности и забывчивости.

Добравшись до дома, Авдотья Ивановна вызвалась варить щи, зять, вытряхнув из неё деньги на «чекушку», помчался в винный магазин, Аврора, проглотив вчерашнюю котлету с картошкой, отправилась гулять.

Спустя три часа бабка кукарекала под столом, Владимир Иванович дремал, расслабленный, на койке, Аврора трезвонила в дверь, рыдая белугой.

– Что? Что такое? Что у тебя с лицом? – Гаврилов тряс её за плечи, в ужасе глядя на кровоподтёк под глазом дочери.

Она молчала – Аврора вообще не имела привычки жаловаться.

– Кто тебя обидел? Скажи папе. Папа любому за дочь яйца оторвёт! Говори! – настаивал Владимир Иванович, но она молчала как рыба. – Если ты мне сию минуту не скажешь, кто тебя обидел, я тебе второй глаз подобью! Говори! – И он припёр её к стенке.

– Лена и Света Таращук, а потом ещё их старший брат пришё-ёл, – выла она. – У них мама на юливирном заводе работает и всякие колечки и брошки приносит. Они всем дарят, а мне нет. Я взяла и попросила...

– А они что? – вытягивал из неё отец.

– Они засмеялись и не дали...

– И что? Дальше что? Они тебе сразу морду бить? Или погодя?

– Нет, не сразу. Я сказала, что когда вырасту, у меня на каждом пальчике колечко будет! Даже на ногах! Вот. Они смеялись, смеялись, потом щипаться начали. А потом их старший брат пришёл и заступился за них. Всё, – с облегчением заключила она.

– И где эти хохлы живут? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук. – Это не у них мать такая толстая, рыжая, с такими здоровыми...

– Да, у них мать толстая и рыжая, – подтвердила Аврора, и Владимиру Ивановичу сразу стало понятно, где живут «эти хохлы» – а именно на первом этаже в соседнем доме – он не раз бывал там...

– Во, курва! Я её ублажаю, а её выродки мою дочь бьют! Ну подожди, змея подколодная! Аврик! Иди, умойся, поиграй и не расстраивайся, папа им всем покажет кузькину мать! – И Владимир Иванович, распалённый гневом, обуреваемый единственным желанием – восстановить справедливость и отомстить за дочь, долго не мог попасть ногами в ботинки, без конца плюясь и отбивая мелкую дробь костяшками пальцев по калошнице; через десять минут, возбуждённый и готовый к вендетте, он выбежал из квартиры.

Гаврилов обошёл дом неприятеля и, оценив ситуацию, засел в кусты разросшихся акаций в десяти метрах от окон Таращуков. Несмотря на свою болезненную горячность, необыкновенную вспыльчивость и поистине феноменальную невыдержанность, Владимиру Ивановичу на сей раз удалось сдержать ярость и острое желание напакостить за дело, не по пустяку (а это вообще святое!). Сегодня он пришёл к выводу, что месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным, и, сидя в засаде, развлекался, с чувством и упоением напевая под нос свой любимый романс «Гроздья акации» и подглядывая в окна первого этажа, в надежде увидеть, что какая-нибудь бабёнка решит переодеться.

Наконец над городом сгустились сумерки, Таращуки включили свет в комнате и на кухне. Гаврилову было прекрасно видно, как рыжая бестия накрывает на стол, как входит в комнату и зовёт мужа с детьми («выродками») ужинать, как супруг шаловливо хватает её за грудь – она хохочет...

– Во, курва! – не удержался Владимир Иванович и, сняв штаны, присел на корточки. – И чаво это мы там едим? Что это мы едим? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук, – бил он себя по коленке. – А-а! Макароны с тушёнкой. Оч-чень аппетитно! – с натугой выдавил он из себя, затем последовал настолько же неприличный звук, насколько аппетитными были, по всей видимости, макароны. – Сейчас я вам малину-то подпорчу! Подгажу малину-то! – выжал он из себя, и снова раздался непристойный звук.

И тут произошло совершенно, казалось бы, нереальное и скабрезное действо, которое, быть может, следовало и опустить в нашем повествовании, но автор считает это неправильным, даже невозможным, поскольку без нижеописанного эпизода многоуважаемому читателю не раскроется до конца ни образ Гаврилова, ни его любовь по отношению к нашей героине, которая в тот момент, когда родитель мстил за неё, вытащила бабку из-под стола и, ухватив старушку за бесчисленные юбки, кружила то по часовой стрелке, то против – пока та не рухнула на пол.

Владимир Иванович поднялся во весь рост и вдруг ка-ак шваркнет чем-то дурно пахнущим, насыщенно-коричневым в окно Таращукам. Запульнёт и снова садится на корточки – тужится, кряхтит, опять поднимается в полный рост и швыряет своей «убийственной» бомбой по врагам. Так он садился и вставал до тех пор, пока окончательно не изгадил (в прямом смысле этого слова) Таращукам оба окна, с наслаждением наблюдая, как подлое семейство переполошилось: рыжая бегает, словно заводная кукла, из кухни в комнату и обратно, её муж, размахивая руками, подпрыгивает за столом, точно ванька-встанька, а дети – те будто окаменели: вытаращились (оправдывая в этом свою фамилию) в окно и не шелохнутся.

– Во дураки! Ну и дур-раки! Даже в голову не придёт выключить свет и посмотреть, кто их дерьмом обстреливает! – от души хохотал Владимир Иванович. Однако радовался он недолго – Таращук-старший догадался вскоре выключить свет и посмотреть, кто изуродовал им окна, которые неделю назад жена тщательно вымыла «с газеткой», но обидчика за кустами не узрел.

Разъярённый хозяин выскочил на улицу в чём был, а был он в белой майке и белых панталонах до колен, и прямой наводкой полетел к акациям. Но Гаврилов уже успел скрыться с места преступления.

Он вернулся к себе, позвонил носом в дверь и потом долго мыл руки хозяйственным мылом, удивляясь:

– Надо ж, какое въедливое! Ну теперь они стёкла неделю драить будут! Мать! Где щи? – потребовал он. Израсходовав массу сил и энергии, Владимир Иванович дико проголодался.

– Ага, Володя. Я щас, – и Авдотья Ивановна поплыла в кухню. – Оврорка себя плохо вела – закружила меня, я и бухнулась об пол, вон всю руку разбила! – жаловалась она, ставя перед Гавриловым тарелку со щами. – Обругай её.

– Шалишь?! – радостно воскликнул Гаврилов. – Молодец, Аврик! Вся в отца! Что это такое? Жирок? Хорошо! – И он с жадностью зачерпнул ложкой жирок, взглянул на него и усомнился – странный он какой-то был – этот «жирок» – тоненький, серенький. – Что это такое? Что? – переспросил он. – Мать! Ну ты совсем плохая стала! Это ж, т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук, – трамвайный билет!

– Да ладно тебе, Володь! Всё шуткуешь!

– Аврик! Глянь сюда! Что это?

– Билет, – подтвердил Аврик.

– Я ж говорю – трамвайный билет. Вон и цена есть – три коп.

– Как он туда попал?.. – задумалась тёща. – Лешой знает!

12
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело