Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна - Страница 25
- Предыдущая
- 25/61
- Следующая
– А у нас Анжелка беременна! Двойней! Уже на десятой неделе! – похвасталась я.
– А на что брать-то? Денег-то нет! – Именно сейчас я поняла: Адочку уже ничто не может потрясти – даже такое грандиозное известие, что Огурцова беременна двойней вот уж как десять недель. Кузину интересовал лишь один вопрос – где взять деньги. Она полностью погрузилась в создание эксклюзивной формы для сотрудников аптеки «Моторкина и С?».
На улице уже сгущались сумерки – мы с Икки сидели около дома Мисс Бесконечности в Пулькиной «каракатице» горчичного цвета, которая всегда напоминала мне божью коровку, и поджидали Адочку с Анжелкой.
– Икки, скажи честно! Ведь ты переспала с официантом из «Ануфрия»?! – Пульхерия всю дорогу мучила подругу, но та секрета своего не выдавала, держалась как партизан, время от времени повторяя одно и то же: «Отстань!» или «В бассейне заразилась!»
Наконец вдалеке показалась худощавая фигура модельерши всех времен и народов в красном пончо, колпаке и рейтузах. Мне вдруг показалось на минуту, что кузину вот-вот подхватит ветер и унесет за тридевять земель.
– Холод собачий! – сообщила она, усаживаясь на переднее сиденье. От Адочки повеяло морозом, свежестью и хвоей. – Опять Фроденька одна! Слишком часто она одна остается в последнее время! Слишком!
– Огурцова снова опаздывает! – заметила Пулька.
– Икки! Нужно отомстить этому юристу-малолетке из «Ануфрия»! Ну, который с тебя 150 долларов за сексуальные услуги потребовал! Я подумала и решила, что ему это не должно сойти с рук! Не должно! Я придумала, откуда взять деньги на форму! Нужно, чтобы Пульхерия выписала рецепт с дорогущими препаратами, а ты бы его этой сопле предоставила! Предоставила бы этому молокососу! И пусть оплачивает! Пусть! А покупать бы ничего не стала! – брякнула Адочка.
– Я так и знала! – победоносно воскликнула Пулька. – И она мне всю дорогу лапшу на уши вешает, что заразилась в бассейне! Да ты отродясь в бассейн не ходила! Врушка!
Икки укоризненно посмотрела на мою сестрицу и незаметно покрутила пальцем у виска.
– А что, по-моему, хороший план! Чем вам мой план-то не нравится?! Сорвем с него куш – и формы сошьем, и проучим кровопийца! – настаивала кузина, а Икки посмотрела на меня – во взгляде промелькнул явный упрек.
– Не надо на меня смотреть! Нечего было рассказывать! Тебя так и распирало поведать всему миру о своих похождениях! – дала я отпор.
– Что за тайные игры?! Я не понимаю ничего! Вам что, форма не нужна? Не понимаю ничего!
– Вон, кажется, Анжелка идет! – прищурившись, проговорила Икки.
Я присмотрелась – вдалеке действительно шла Огурцова. Ее походка кардинально изменилась сразу после того, как она узнала, что оказалась в интересном положении. Будущая мать теперь переваливалась, словно утка, из стороны в сторону, выпятив вперед грудь вместе с желудком и животом – несомненно, она гордилась тем, что, будучи одинокой, носит у себя под сердцем не одного ребенка, а сразу двоих. Когда Анжела подошла совсем близко, то мне показалось, что Пулька ошиблась и подруга наша не на десятой, а на двадцатой неделе.
– Ой! А чой-то у нее такой живот? – опомнилась Адочка. – Анжела, что это у тебя живот такой огромный? Ты – беременная? Беременная? Или потолстела? А? – И моя сестрица ткнула указательным пальцем Огурцовой во чрево.
– Прекрати! А то еще кому-нибудь из них глазик выколешь! – возмутилась будущая мать-героиня и повернулась к нам спиной.
– Ой! Я не могу, ну какие же Анжелка с Икки обе дремучие! – воскликнула, захлебываясь от смеха, Пульхерия. – Ладно, выходите, я машину закрою.
– Зато ты у нас умная! – бубнили наперебой «дремучие», пока мы поднимались на лифте к самой активной обитательнице подъезда.
Очутившись на четвертом этаже, я сразу сообразила, в какой из квартир живет Зинаида Петрыжкина – ее дверь была распахнута настежь, взад-вперед торопливо ходил народ.
– Здесь будут выборы? – спросила я на всякий случай тучную женщину со стрижкой под «горшок» в байковом халате с вазой из цветного стекла, из которой торчали три искусственных красных гвоздики.
– А вы кто? – вопросом на вопрос ответила она и тупо уставилась на меня.
– Внучка Веры Петровны Сорокиной.
– Мы – группа поддержки, – объяснила Икки.
– Евдокия Павловна! Ну где ваза-то с цветами в конце концов?! Скоро церемония начнется, а вы шляетесь не пойми... – послышался голос Амура Александровича.
– Мурик, отчего ты используешь такие некорректные словесные единицы для выражения своих мыслей?!
– Прости, Лорик, но меня тут, кажется, никто не понимает! Я бьюсь как рыба об лед, а они ничего понимать не желают! Иван Иванович! Ну куда вы галошницу понесли?! Я ведь сказал – чуть-чуть к стенке придвинуть, чтобы проходу не мешала!
– Где ваза, где ваза?! Вот ваза! Тут группа поддержки пришла!
– Какая еще группа?
– Веры Петровны внучка с девками какими-то! – пронзительно прокричала Евдокия Павловна, и к нам сию же секунду выскочил бабушкин секретарь.
– О, Марья Лексевна! Здравствуйте! Рад вас видеть! Это ваши подруги, надо полагать? – И он осуждающе окинул взглядом наше содружество. – Так. Сейчас подниметесь на 12-й этаж в 45-ю квартиру, к Захарчукам, возьмете у них стулья. Что вы на меня так смотрите? У нас стульев не хватает! Трудно себе стул принести?!
– А они дадут? – усомнилась я.
– Скажите, от Рожкова. Ну все, идите, идите!
– Где бабушка-то?
– Как где? Готовится к торжественной части: одевается, речь повторяет, – пояснил Амур Александрович и вдруг как закричит: – Карп Игоревич! Я не пойму, куда вы дорожку утащили? Ее нужно от лифта к входной двери расстелить! Ничего не могут сделать! Зиновий! Проследи, дружок!
Мы поднялись на 12-й этаж, я робко позвонила в 45-ю квартиру. За дверью, к моему удивлению, не спросили: «Кто там?» (может, человеку, что вот так, с ходу, открывает незнакомым людям дверь, никто никогда не рассказывал с упоением захватывающих кровавых историй из телевизионных хроник? Может, этот человек столь отважен, потому что не читал первый русский детектив, написанный пророком нашим – Федором Михайловичем Достоевским о том, как Раскольников целый план разработал, как прикончить старуху-процентщицу, и специально даже петлю под пальто собственноручно для топора пришил). Звякнула цепочка, повернулся ключ, и на пороге вырос, вероятно, самый главный из семейства Захарчуков – крепкий, склонный к полноте мужчина лет сорока пяти в банном цвета чайной розы халате и в черной кепке на голове. Такое впечатление, что он только вылез из ванны, но внезапно ему захотелось пройтись после мытья, и первым делом для осуществления этого своего желания он нахлобучил кепку.
– Что? – спросил Захарчук.
– От Рожкова, – без лишних слов отозвалась я – прозвучало как пароль:
«– У вас продается славянский шкаф?
– Нет, шкаф продали, но есть никелированная кровать с тумбочкой».
Он молча повернулся и ушел, мы недоуменно переглянулись. Через мгновение неразговорчивый человек в кепке и банном халате выставил в коридор два стула, снова ушел, принес еще два и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.
Наконец мы, грохоча стульями, вошли в квартиру подъездной активистки. Квартира показалась мне несколько странной, как, впрочем, и ее обитательница, которая всегда ходила с четырьмя крупными бигуди на голове, в длинном вьетнамском халате с запахом с яркими зелеными, желтыми и красными розами и тапочках с массивными бульдожьими мордами. На кухню я не заглядывала, но в комнате повсюду были ковры: они висели на стенах, лежали на полу, устилали две кровати (вместо покрывал) и стояли по углам стоймя, свернутые в гигантские рулоны. В «стенке» все полки, даже предназначенные для книг, занимал хрусталь – вазы и вазочки, ладьи, салатницы, кувшины, графины, рюмки, стопки, стаканы, фужеры... Чего там только не было!
В данный момент, несмотря на филистерскую атмосферу, комната была похожа на избу-читальню 20-х годов прошлого века: неровными рядами стояли стулья и табуретки, у окна – стол, накрытый красным ситцем, на столе графин с водой, стакан и ваза с искусственными гвоздиками.
- Предыдущая
- 25/61
- Следующая
