Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна - Страница 35
- Предыдущая
- 35/61
- Следующая
– Ну как бы это помягче сказать... Во-первых, намного ниже тебя ростом! Вы с ним ужасно, ужасно смотритесь!
– Это не главное! – не отступала Икки.
– Но он страшный!
– А мужчина и не должен быть красивым, он должен быть немного симпатичнее обезьяны!
– Что о твоем Юдине никак не скажешь!
– Злая ты, Пулька! – На том обсуждение Иккиного жениха завершалось, а будущая бухгалтерша сказала мне как-то, что Пульхерия наша не только злая, но и завистливая, потому что у нее женихов и на горизонте не видать.
Что правда, то правда – у Пульки действительно не было потенциальных претендентов в мужья, но зато поклонников – хоть отбавляй. Возле нее вились женатые и многодетные, просто женатые и бездетные, закоренелые холостяки, разведенные много лет тому назад и совсем недавно, которые мечтали поплакать на ее груди; врачи-коллеги, доктора из других отделений, санитары, один медбрат, мужья и любовники ее пациенток, даже тот самый чудик-скульптор все еще мечтал ее лепить. Но все ограничивалось легким флиртом, в крайнем случае – связями исключительно для укрепления здоровья и повышения жизненного тонуса.
Все это время Пульхерию больше заботили не интрижки с противоположенным полом, а осуществление другой, совсем не касающейся мужчин цели, которая превратилась, пожалуй, из цели в заветную мечту. А именно: скинуть с должности заведующую гинекологическим отделением – Людмилу Васильевну Черепову, которую пристроили в больницу по блату, переведя из обычной районной женской консультации.
Полторы недели тому назад, в пятницу, медперсонал в предвкушении выходных вторую половину дня ходил по отделению расслабившись, работать никто не хотел – все думали только о том, как бы пораньше покинуть свой пост. Все, кроме Пульки – она тайно решила остаться на работе и посмотреть, что будет вечером. Интерес ее был совсем не случаен, а вызван небывалым доселе рвением заведующей гинекологическим отделением подежурить вместо доктора Мартыненко. «Здесь что-то не так!» – подумала Пульхерия и закрылась на ключ в своем кабинете.
В 16.00 Пулька услышала счастливый хохот Череповой возле своего кабинета, затем ослиное «и-го-го», которое принадлежало какому-то мужчине.
– Сейчас возьму ключ от люкса! А ты сходи в мой кабинет, там поднос с фруктами, коньяком и шампанским, – возбужденно, даже задыхаясь как-то, проговорила Людмила Васильевна, и снова счастливый смех, потом ослиное «и-го-го!» и восторженный шепот: – Ах! Какой ты нетерпеливый, Хамитик! Ступай! Встретимся в 408-м! Ну, перестань! Ну не тут! Хи, хи, хи!
– И-и-го-го!
«Так, так. Не зря я сегодня осталась! Хамитик, стало быть! Вот оно что! С новеньким санитаром связалась! Ну, ну!» – злорадствовала Пулька – ей оставалось только выждать удобный момент.
Как она потом мне объяснила, люксами в их отделении принято называть платные фешенебельные палаты, где за немалые деньги лечатся богатые пациентки. В люксах предусмотрены отдельные ванные, телевизоры, холодильники; стоят какие-то привезенные то ли из Англии, то ли из Германии специальные кровати – очень широкие, напоминающие арабские, но в то же время все в них предусмотрено для медицинских процедур (для капельниц и т.п.). А Хамит – он либо абиссинец, либо ассириец, либо азербайджанец (короче, на «а» начинается его национальность – теперь и не вспомнить), недавно поселился в Москве, и его дядя-анестезиолог сразу по приезде пристроил племянника к себе под крылышко – в больницу санитаром. По-русски Хамит разговаривать еще не научился, знает всего несколько слов – «да», «нэт», «конэчно», «хачу» и словосочетание «будет изделинь», причем «да» он употреблял не только в качестве положительного ответа, а порой как присказку с самыми различными интонационными оттенками, например: «нет, да!», что означало не просто отрицание, а отказ в квадрате, или «будет изделинь, да?» – этакое сомнение, стоит ли ему делать то или се или можно не затрудняться. Однако для общения с заведующей отделением этого скудного словесного арсенала оказалось вполне достаточно.
Через полчаса «разведывательная группа» гинекологического отделения в лице моей подруги Пульхерии осторожно приоткрыла дверь своего кабинета и высунула нос: в коридоре было довольно оживленно – как раз время, когда пациенток навещали их неверные мужья-лицемеры, дети и родители. Мимо, согнувшись в три погибели и держась за живот, проковыляла девица лет 25 с перемотанными эластичным бинтом ногами до колен. Тут Пулька не выдержала и прогремела, наплевав на то, что может испортить все дело:
– Хавкина! Ты почему как крючок идешь?! Ты так всю оставшуюся жизнь собираешься ходить?!
– У меня шов болит, – заныла девица.
– Немедленно выпрямись! Расправь плечи и сними бинты! Операцию десять дней назад сделали, а она все скрюченная ходит! Еще раз увижу, что ты ходишь и носом землю роешь – не выпишу через неделю!
– Но мне Людмила Васильевна велела так ходить! Она сказала, что шов может разойтись!
– Ну, она у меня сейчас попляшет! – стиснув зубы, прошептала Пулька и ринулась к люксу № 408. Ей так хотелось раскрыть дверь нараспашку и застать заведующую отделением в неловком положении – в смешном, глупом положении! Но тут она остудила свой пыл и подумала рационально – дверь распахнуть никак не удастся, потому что любовники наверняка не забыли закрыть ее изнутри, значит, нужно взять запасные ключи у медсестры на посту. Это во-первых. Во-вторых, врываться еще рано – с момента уединения Череповой с Хамитом прошло всего 30 минут, а раз они захватили поднос с коньяком и шампанским, то к плотским удовольствиям прибавится еще и сердечный разговор, и говорить, скорее всего, будет Людмила Васильевна, а санитар в паузах – вскрикивать в знак поддержки и понимания – «конэчно, да!», а когда дело дойдет до главного, ради чего, собственно, они и уединились в люксе № 408, он коротко и ясно скажет – «хачу, да!», хотя может и «будет изделинь, да!»...
Ну, а в-третьих, какой прок в том, что Пулька застукает их? Что и кому она сможет потом доказать? Еще, чего доброго, с работы вылетит! Следовательно, нужно пригласить кого-нибудь из руководства больницы. И подруга моя кинулась на второй этаж.
Все складывалось просто замечательно! В кабинете главврача больницы как раз только что закончился консилиум по вопросу, стоит ли делать какую-то наисложнейшую операцию одному очень важному и старому господину или у него может не выдержать сердце и от операции лучше воздержаться.
– Пульхерия Аполлинарьевна, как у вас дела в отделении? Как новая заведующая? – спросил, выходя из кабинета, главврач.
– Вы сами можете на нее взглянуть, Роберт Иванович! Ей-богу, не пожалеете! Пойдемте со мной, пойдемте!
– Да что у вас стряслось-то?! – удивился Роберт Иванович, но Пульхерия, наверное, выглядела в тот момент настолько возбужденной, что больше он ничего не стал спрашивать, а лишь попросил своего коллегу составить им компанию и пойти вместе с ними: – Голубчик, Лев Борисыч, поднимемся в гинекологию, а потом я снимки просмотрю.
И Пулька с главврачом больницы и голубчиком Львом Борисовичем устремились на шестой этаж.
– Катя, дай мне запасной ключ от 408-го люкса, – запыхавшись, попросила моя подруга медсестру, которая, вместо того чтобы быть вылепленной из глины или гипса чудиком-скульптором, пару месяцев назад сделала от него аборт. Катя широко раскрытыми глазами посмотрела на Роберта Ивановича, потом перевела взгляд на Льва Борисовича, залепетала что-то, но ключ в конце концов дала.
С тех пор, как заведующая гинекологическим отделением заперлась наедине с санитаром в люксе, прошло больше часа.
Пулька с замиранием сердца повернула ключ (а вдруг там не на что смотреть?!) и чуть-чуть приоткрыла дверь.
– Там было на что посмотреть, уверяю тебя! – рассказывала она мне вечером.
И они все втроем, выстроив головы вдоль щели по росту, принялись наблюдать за происходящим в люксе.
Черепова, в чем мать родила, сидела на арабской кровати, привезенной то ли из Германии, то ли из Англии, по-турецки сложив ноги, Хамит стоял на коленках в одних плавках, повторяя новое выученное им слово:
- Предыдущая
- 35/61
- Следующая
