Юность под залог - Богданова Анна Владимировна - Страница 33
- Предыдущая
- 33/53
- Следующая
– Не можем же мы все вместе жить в малогабаритке! – возмущалась Любашка. – Мне уже пора устраивать свою личную жизнь – поди, не девочка!
Если говорить об отношениях нашей героини со своим мужем, то они развивались как в итальянской трагикомедии. Метелкины то ругались порой до слез со стороны Авроры и якобы нечаянных, спонтанных рукоприкладств Юрика, то мирились, раскаиваясь в ссоре.
– Нет, Басенка! Я все же дурак! Это я во всем виноват! – едва не плача, признавал свою ошибку Юрий.
– Нет! Юраш! Ты тут ни при чем! Это я во всем виновата! – настаивала на своем Басенка.
Затем обычно молодые нахваливали друг друга.
– Ты хороший! Это я плохая! – самозабвенно кричала Аврора.
– Какая ж ты плохая?! Ты – святая! Это я полудурок!
И так далее. В точности по сценарию известной басни: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.
В мире молодые жили дня три, т. е. до того, когда Авроре снова пора было собираться на работу. Накрутив бигуди, она ложилась в постель с трепетным, любящим ее Юриком, а просыпалась рядом с монстром. Поутру Метелкин вдруг отчего-то резко переставал с ней разговаривать, ходил мрачнее тучи, выкуривая одну сигарету за другой. Стоило Авроре только уложить волосы, как благоверный накидывался на нее, подобно дикому зверю, и волок в ванную, пихал голову под струю теплой воды – так, что от прически не оставалось и следа. И начиналось все сначала:
– Юр! Ты дурак, что ли?! Куда я с мокрой головой-то пойду? Вообще ничего не соображаешь?!
– А зачем башку накрутила? Для кого? Чтоб красоваться сидеть? Чтоб мужики липли? Да?!
– Но я ж все-таки на сутки иду! И не развлекаться, а работать!
– Ты там, по-моему, только и делаешь, что развлекаешься!
– Придурок ты, Юрка! Я ж лицо всего одиннадцатого этажа! Иностранцы приезжают... Какое у них будет мнение о нашей стране, если за стойкой будет чумичка непричесанная сидеть?!
– А мне плевать, что они будут думать! Пускай за своими бабами смотрят!
– Я тебя ненавижу! – вне себя от злости кричала Аврора. – Вот куда я с мокрой головой?! Куда?
– Вон материн платок пуховый надень и вперед! – хохотал Юрик.
– Уйду я от тебя!
– Да куда ты денешься-то?! Басенка моя!
Но этим дело не ограничивалось. Когда Метелкин сказал жене, что та будет трудиться под его чутким руководством, он не шутил. Ревнуя супругу до безумия, до паранойи, он ухитрялся отпрашиваться с работы и летел на своем верном стальном друге прямиком к знаменитой, ныне не существующей гостинице... Он появлялся перед светлыми очами своей благоверной в самые что ни на есть неожиданные моменты. Как его пускали к ней? О! Для Юрика это не составляло никакой проблемы! Он изловчился и сумел стать хорошим приятелем четырех швейцаров, которые выходили в разные смены. У Метелкина был особый дар располагать к себе людей – он мог к любому влезть в душу, выведать о его горестях и бедах, посочувствовать и с таким же успехом вызвать жалость и сострадание к себе. У него, что называется, был хорошо подвешен язык, несмотря на то что он не прочитал до конца ни одной книги за свою жизнь.
Шло время. У Авроры сложился определенный круг поклонников и воздыхателей. Солист вокально-инструментального ансамбля из Югославии – высокий, темноволосый, голубоглазый, одним словом, очень интересный молодой человек, который каждый раз, приезжая в Москву, дарил ей флакон французских духов и все звал замуж.
Хоккейная команда из Канады в полном составе была сражена красотой нашей героини – каждый из них порывался увезти ее к себе на родину, а Аврора вместе с ничего не подозревающим мужем с огромным и неестественным для женщины интересом смотрела на их игру по телевидению. Только когда Метелкина явилась домой с сумками подарков наперевес и клюшкой под мышкой, сплошь испещренной автографами и пожеланиями, для Юрика вдруг все разъяснилось, все стало понятным:
– Ах! Вот почему ты хоккей смотрела до полуночи! Своими хмыриками любовалась! Кто? Скажи, кто из них к тебе приставал?! А?
– Да никто ко мне не пристает, кроме тебя!
– Да?! А кто клюшку подарил? Говори!
– Подарили и подарили. Когда клиент уезжает, обязательно на прощание что-нибудь дарит. У них так принято! Понимаешь? И им совершенно все равно, кто будет сидеть на моем месте. Хоть Райка – горничная!
– Давай, давай, заливай! Стала б ты прихорашиваться перед сменой! Стала б волосы накручивать! Как же! Ага! – распалялся Юрик и, придя в дикую ярость, переломил раритетную клюшку о коленку. – Ой-ой! – застонал он от боли, а Аврора убежала смеяться на кухню.
Успех Авроры был каким-то непостижимым, нереальным, феерическим – она нравилась всем гостям: в нее влюблялись, сходили с ума, добивались расположения, делали предложения руки и сердца. Но, с другой стороны, ее ненавидел весь женский коллектив гостиницы, за исключением напарницы Златы – беззлобной, простой девицы, у которой было все, что ей требовалось, – муж, маленькая дочка и тихое семейное счастье.
Дело дошло до того... Нет, для тех времен это просто неслыханно!
В номере напротив Аврориной стойки всегда (раз в месяц) останавливались две немки лет под тридцать. Одну звали Розой, другую – Кларой. Обе они были белесые, длинные, худые, как жерди, с плоскими задницами.
– Аврора!
– Аврора! – кричали они наперебой. Кстати, имя нашей героини они выговаривали хоть и с характерной для немецкой речи резкостью, но безукоризненно чисто. – Мы тебе белье прифез! Ити мерить будешь!
– Ну что вы, мне как-то неудобно!
– Ити!
– Ити! – зазывали они ее в номер, разложив на широченной арабской постели лифчики и трусы небесной красоты. Подобного белья Аврора не видела никогда в своей жизни. Она вообще не представляла, что бюстгальтер может быть какого-то иного цвета, кроме белого, черного или телесного. На кровати в номере немок было разбросано белье всех тонов и оттенков – от нежно-лимонного, ночного синего до цвета запекшейся крови. А модели! Что это были за модели! Даже имея неуемную фантазию, Аврора не могла предположить, что в мире существуют лифчики с декоративными дырками на сосках, с костяными и стальными косточками, без бретелек... Грации и полуграции, комбинации, чулки со всевозможными рисунками, колготки – все это лежало перед ней, как в сказке.
– Фибирай!
– Што кочешь!
– Нет-нет, я заплачу! Сколько стоит вот этот бюстгальтер? – И она с невероятной трепетностью, даже с какой-то боязнью, подцепила светло-зеленый лиф.
– Мерий!
– Мерий!
– Бес цены!
– Так тепе оттатим!
– Так!
– Ты только мерий!
– Мерий! – настаивали они.
– Только вы отвернитесь!
– Конешно!
– Конешно! – И немки делали вид, что отвернулись. Аврора мерила – они подглядывали, подмигивая друг другу.
– Как? Хорошо? – спрашивала наивная администраторша.
– Отлишно!
– Какая у тепя коша!
– А какая фигура?
– Тошеная! – И Клара робко дотрагивалась до Аврориной руки – будто девушка того и гляди растает на глазах.
– А фолос (волос) как плестит!
– Ты чем моешь фолос?
– Яичным шампунем в тюбике, – проговорила Аврора, и в эту минуту дверь распахнулась, словно кто-то хотел застать их врасплох...
На пороге стоял Метелкин в своем вишневом шлеме и недоуменно переводил взгляд с жены на немок и обратно.
– Ой! А чего это вы тут делаете? – тупо спросил он.
– Белье меряем! Что ты за мной следишь?! И как тебя только швейцар пропускает?! – рассердилась Аврора.
– А-а, – разочарованно протянул Юрик. – А я-то думал... – Да, он надеялся застать жену в объятиях какого-нибудь (как он сам выражался) хмырика. – Басенка! Басенка! Возьми вон тот! Вон тот красный лифчик! Мне нравится! – посоветовал он и закрыл дверь.
– Это есть кто?
– Мой муж.
– Красифый.
– Но мушина.
– Прикоди фечером трусы мерить!
– Прикоди!
– А это запирай! И рот, рот – красный – тоше!
– Запирай и красный!
– Тепе ошень, ошень идет!
- Предыдущая
- 33/53
- Следующая
