Босиком по снегу - Брикер Мария - Страница 18
- Предыдущая
- 18/63
- Следующая
– Ну что, француз, плохо тебе? – засмеялась она. – Водички дать?
– Угу, буду премного благодарен, – улыбнулся Михаэль, открыл второй глаз и присел на кровати. Соня принесла ему воды и села рядом. – Спасибо, дорогая, ты спасла мне жизнь, – вернув ей пустой стакан, поблагодарил Михаил. – А Тортила где?
– На коврике в гостиной дрыхнет, – усмехнулась Соня. – Ну и горазды же вы пить, мужики! Я вас вчера еле-еле угомонила. Это же надо было, запивать водку с коньяком шампанским.
– Да ты тоже, подружка, хороша. Кто после второго бокала божественного напитка завопил: «Хочу в номера!» – подколол Крюгер. – А потом: «Киньте жребий, господа, я готова…»
– Не было этого, – нахмурилась Соня.
– Было, было, – засмеялся Михаил.
– Я же вас сразу предупредила, что мне пить нельзя. Ну да ладно, весело было, и слава богу. Давно я так не развлекалась! Кстати, я так понимаю, что жребий вы отказались кидать, судя по тому, что спала я одна на диване в гостиной, – немного обиженно уточнила Соня.
– Мы испугались, что счастливца постигнет неминуемая смерть от рук претендента.
– Красиво изъясняешься, Крюгер. Адресок оставишь, я приеду к тебе в Париж, и мы устроим романтическую прогулку по Елисейским Полям. Давно мечтала побывать во Франции. Ты, кстати, женат? Вчера в ответ на этот вопрос ты упорно молчал.
– Сегодня отвечу – уже трижды нет.
– Боже мой, какой ты непостоянный, пожалуй, я не приеду к тебе в Париж.
– А ты изменилась, Соня, – задумчиво глядя на нее, сказал Михаил.
– Боже мой, Крюгер, – притворно возмутилась женщина, – только не говори, что я постарела!
– Что ты, напротив.
– Помолодела, значит, – усмехнулась она.
– Просто ты стала совсем другой. Как ты жила все эти годы?
– Великолепно! – немного резко ответила она и встала. – Пойдем, там, кажется, Сергей проснулся, как бы нам без завтрака не остаться.
– Соня…
– Послушай, Михаил, – холодно прервала она его, – ты был совершенно прав – я изменилась и уже давно не та Сонечка, которую ты когда-то… знал. Поэтому не порть все, ладно? Ведь так все хорошо. Встреча старых друзей по институту. Друзей, понимаешь?
– Прости, – тихо сказал он, – прости, если сможешь.
– За что, Крюгер?! Ты разве в чем-то вчера провинился? Если нашкодил, то, так и быть, прощаю. Пойдем, тебе надо перекусить, но если ты не поторопишься, то Тортила все сожрет – слышишь непрекращающийся хруст тостов и чавкающие звуки из гостиной? – Она улыбнулась ему и выскользнула из спальни.
– За что? – тихо хмыкнул он ей вслед. – За то, что я был последней скотиной.
«Хотя, – расслабленно подумал Михаил и сладко потянулся, – а что, собственно, я такого сделал? Ничего особенного. Просто женился на другой».
Он никогда ее не любил, ему всегда нравились девушки другого плана: независимые, гордые, своенравные, в конце концов. А кем была она? Невзрачная застенчивая девочка без собственного мнения, робкая и покладистая. Она была его тенью, удобной и необременительной. Он позволял ей себя любить, но никогда ничего не обещал, а она надеялась… На что? Он забыл ее, как только пересек границу, и лишь легкий неприятный осадок от ее бурной истерики остался в душе до сих пор. Ни разу он не вспомнил о ней. Что же тогда вчера заставило его сердце так сильно забиться, когда он услышал ее имя? И почему сегодня, глядя на нее, слыша ее голос, ощущая ее запах, ему вдруг захотелось вернуть все назад и вновь быть с ней рядом? Да, она стала другой, независимой, сильной, красивой… Но хотелось-то ему повернуть время вспять и быть рядом не с новой Сонечкой, а с той, прошлой, тихой и податливой девочкой, той, которая осталась в его юности. «Странная штука жизнь!» – удивился Михаил, натянул джинсы и вышел в гостиную.
Москва, сентябрь 1987 года
Три месяца пролетели в бесконечных заботах, хлопотах и поиске работы. Нина и не заметила, что кончилось лето и осень окрасила природу в сочные яркие краски. Дни стали заметно короче, но погода по-прежнему стояла теплая и солнечная.
Катерина Матвеевна, мать Томы, приняла ее хорошо. Они быстро нашли общий язык и стали близки, как родные люди. С дочкой Томы пришлось искать контакт гораздо дольше. Невозможно худенькая, маленькая не по возрасту, анемичная, с большими темными глазами и длинными каштановыми кудряшками – у Нины сердце надорвалось, когда она впервые увидела ребенка. Девочка была похожа на Маугли: диковата, замкнута, пуглива и неулыбчива. Малышка могла залезть под диван и просидеть там до вечера, испугавшись неловкого резкого движения Нины. Она почти не разговаривала, предпочитала ползать, а не ходить ножками, часто плакала, просыпалась по ночам, кушала неохотно. Нина понимала, что девочка так плохо развита для своих трех лет, потому что с ней некому было заниматься: ведь Катерина Матвеевна тяжело болела и даже себя обслужить была не в состоянии. Маленький ребенок долгое время был предоставлен сам себе, но Ниночка рассчитывала изменить ситуацию и, не жалея времени и сил, занималась с малышкой: читала ей сказки и стихи, учила ходить, рисовать, лепить, пользоваться вилкой и ложкой, пить из чашки… Через месяц активных занятий девочка стала делать первые успехи и проявлять робкий интерес ко всему новому. Регулярные прогулки на воздухе улучшили ее аппетит и сон, пришло в норму и психическое состояние ребенка, малышка потянулась навстречу ласке и любви, стала проситься на ручки, больше не уворачивалась от поцелуев и объятий, научилась радоваться, перестала сторониться своих сверстников во дворе. Единственное, что ее по-прежнему пугало, – это расческа. Уговорить ребенка расчесать длинные спутанные пряди удавалось Нине с большим трудом. Вот и сейчас, аккуратно смывая шампунь с густых волос ребенка, Ниночка напряженно думала о том, что же предпринять и чем отвлечь девочку, чтобы она согласилась на неприятную процедуру.
Сквозь шум воды она услышала звонок в дверь…
– Нина! – закричала Катерина Матвеевна из комнаты. – Нина! В дверь звонят! Ты что, не слышишь? Иди открой!
– Да иду я, тетя Катя! Юлька в каше с ног до головы вымазалась, купаю я ее! – раздраженно прокричала Нина. Ребенок громко заплакал, выпуская изо рта разноцветные пузыри. – Юлька, а ну выплюнь, паршивка, – охнула Нина. – Зачем мыло откусила? Горе ты мое луковое! Что ревешь? Не вкусно? А я ведь тебе говорила, что мыло есть нельзя. Говорила или нет?
– Нина! В дверь звонят! Открой!
– Господи боже! Ну иду я, иду! – Нина выключила воду, замотала ребенка в полотенце, подхватила на руки и бросилась открывать дверь.
– Что там, Нина? Кто пришел? Почтальон, да? Пенсию принесли?
– Да, почтальон! – отозвалась Нина. – Здравствуйте, проходите в комнату. Катерина Матвеевна очень плохо себя чувствует. Совсем не встает.
– Нина, я описалась! – заверещала из комнаты Катерина Матвеевна. – Щиплет сильно, Ниночка!
– Этого только не хватало! – расстроилась Нина. – Извините, мне надо ее переодеть – пролежни у нее, а моча кожу разъедает, – объяснила она. – Или вы торопитесь?
– Ничего, я подожду, – мягко сказала почтальонша. – Давайте девчонку пока подержу.
– Спасибо вам, – поблагодарила Нина, вручила ребенка женщине и бросилась в комнату. – Тетя Катя, – с укоризной сказала она, – ну почему вы меня не позвали? Я вам судно для чего купила?
– Не злись, Ниночка. Побоялась, что ты дверь не успеешь открыть, и мы пенсию не получим. Денег-то нет ни копейки. На что мы жить будем?
– Тетя Катя, не переживайте – со следующей недели я работать пойду, меня уборщицей согласились взять. Юльку в садик по состоянию здоровья не берут, так я по ночам договорилась работать.
– Ох, как бы ты не надорвалась, милая, – устало вздохнула Катерина Матвеевна.
– Ничего, тетя Катя, я сильная, справлюсь, – улыбнулась Нина. Она все закончила, вернулась в прихожую и забрала ребенка. – Что с вами? – изумленно глядя в лицо женщине, спросила Нина – почтальонша сконфужено отводила покрасневшие глаза, сморкалась и молчала. – Отвечайте! – побелевшими губами спросила Нина. – Отвечайте, кому говорю!
- Предыдущая
- 18/63
- Следующая
