До конца своих дней - Бенедикт Барбара - Страница 13

• Предыдущая
• 13/91
• Следующая

И ветви дубов надо подрезать, думала Гинни,-а то они сдирают с крыши дранку. А глициния забралась по столбам веранды на второй этаж. Так и кажется, что ее лианы вот-вот задушат дом. Надо бы их обрезать.

Невозмутимо переступив через сломанную ступеньку, Эдита-Энн вслед за отцом прошла в дом. Судя по спокойствию дяди Джервиса и его дочери, дом впал в это запущенное состояние уже давно. «Папа, как ты позволил такому случиться?» – с тоской подумала Гинни.

Ланс погладил ее по руке.

– Мужайся, милая, – сказал он, – я с тобой. Вместе мы со всем справимся.

Его слова звучали пугающе – Гинни на секунду померещилось, что в доме ее ждет страшный людоед. Но в прихожей стоял только камердинер ее отца Гомер. Как же он сгорбился и постарел! Как и сам дом, негр состарился гораздо больше, чем ему полагалось бы за пять лет. Гинни смотрела на великолепную парадную лестницу, которой когда-то так гордилась мама. Дубовые перила уже давно не покрывали лаком, и на всем лежал слой пыли. Гинни казалось, что, если она остановится, пыль покроет ее как саваном.

Дядя Джервис разбирал почту на столике возле входной двери, а Эдита-Энн исподтишка заглядывала ему через плечо. Потом оба нахмурились, по-видимому увидев письмо, которого опасались.

– Что, еще один счет? – раздался скрипучий голос. Они повернулись к вошедшему, очевидно, захваченное врасплох. Если бы Джервис не воскликнул: «Джон!» – Гинни никогда не узнала бы в нем отца.

При виде этого сгорбившегося и опиравшегося на трость старика у нее мучительно перехватило дыхание. Папа всегда держался так прямо и гордо. Годы изменили его даже больше, чем дядю Джервиса, Если Джервис располнел, то Джош усох. Грязная белая рубашка висела у него на плечах, как помятый белый флаг капитуляции, а в туго стянутых в поясе брюках свободно поместился бы еще один человек. Помятое лицо говорило о злоупотреблении алкоголем, но, если у Джервиса морщины скрывались в жирных подушках щек, у Джона они, казалось, были высечены в черепных костях.

Он совсем не был похож на человека, которого помнила Гинни, на человека, которого она предполагала увидеть на пристани. Ей даже показалось, что это вовсе не папа, что сейчас кто-нибудь рассмеется я скажет: «Ловко мы тебя разыграли!»

Но никто ничего не говорил никто даже не пошевелился. Все ждали, что скажет Джон.

Тяжело опершись на трость, он обвел всех по очереди внимательным взглядом. Под этим взглядом присутствующие ерзали, как ожидающие наказания, нашалившие дети. Когда отец поглядел на Гинни, Ланс отпустил ее руку, оставив ее один на один с его изучающим взглядом.

Гинни робко улыбнулась, но на лице отца не появилось ответной улыбки. Он смотрел на нее так, словно она была одной из накрытых чехлами статуй в прихожей.

– Привезли, значит, – проскрипел он наконец, поворачиваясь к брату. – Только гляди, чтобы она еще чего-нибудь не натворила.

После этого он сказал Гомеру, чтобы тот принес бутылку виски, и заковылял в свой кабинет.

«Он не хочет меня знать!» – беззвучно воскликнула Гинни. Вопреки всем ее надеждам папа все еще не простил ее.

Она вспомнила ту ночь, когда они смотрели друг на друга над бездыханным телом мамы. Тогда-то у него на глаза и опустилась эта завеса, точно он навсегда закрыл для нее свой ум и свое сердце.

– Папа! – воскликнула Гинни вслед отцу, так же, как она воскликнула той ночью, но он, как и тогда, остался глух к ее мольбе. Дверь в кабинет закрылась, отец словно захлопнул ее перед носом Гинни.

Этот звук вывел дядю Джервиса из оцепенения.

– Я смотрю, Джон опять в дурном настроении.

Опять в дурном настроении? Гинни стояла, закусив губу и изо всех сил удерживаясь от слез. Она с радостью ухватилась за это объяснение. Конечно, человек может быть в дурном настроении! Может, его тяготит эта жара, и он плохо себя чувствует? Но это же пройдет! Вот отдохнет папа и обязательно прижмет ее к груди. В конце концов она его единственный ребенок, не может быть, чтобы он не был рад ее видеть! Дядя Джервис повернулся к Лансу.

– Надеюсь, грубость моего брата не помешает тебе остаться к ужину?

Ланс опять взял Гинни под руку и улыбнулся ей.

– Да я не уеду ни за что на свете!

– Вот и прекрасно.

Дядя Джервис хлопнул в ладоши и облизнулся, словно уже садился за обеденный стол.

– Собираемся в гостиной в семь часов. Ужин будет в восемь. Мы с тобой тем временем поболтаем, – сказал он, улыбаясь Лансу и показывая рукой на дверь библиотеки, – а девочки поднимутся наверх. Нашей Гиневре-Элизабет наверняка хочется передохнуть с дороги.

Оба мужчины с таким ожиданием воззрились на Гинни, что у нее не хватило сердца возразить. Да она и в самом деле устала. Ей будет нелегко даже подняться по лестнице, тем более что она, видимо, должна это сделать в сопровождении кузины.

Эдита-Энн пошла вперед как хозяйка дома.

– Ты будешь теперь спать здесь, – предупредила она Гинни, останавливаясь перед первой же дверью на втором этаже.

– Нет, я буду жить в своей старой комнате! – воспротивилась Гинни.

– Это невозможно. Там протекает потолок.

– Тогда найди мне другую комнату. Здесь даже не поместится моя мебель.

– Твой мебели уже нет, – с неловким видом проговорила Эдита-Энн. – Дядя Джон ее продал после того, как ты уехала в Бостон.

Гинни молча вошла в крошечную комнату. Это был тяжелый удар, и она не хотела, чтобы Эдита-Энн видела, какую боль ей причинили ее слова. Нет, одним дурным настроением нельзя объяснить то, что отец безжалостно продал очаровательную мебель, которую ей купила мама.

Она твердила себе, что и тут должно быть разумное объяснение. Может быть, папа собирался купить новую, более красивую мебель и гардины. Неужели он в самом деле до сих пор ее не простил? Она этого просто не перенесет.

С натужной улыбкой Гинни осмотрела комнату. Комната была маленькой – она правильно помнила, – но у окна стоял очаровательный диванчик. Жаль только, что подушки так потерты.

– Скажи, чтобы Делфи и Сади пришли мне помочь, – сказала она, решив притвориться, что все в порядке. – Я так устала, что никогда в жизни сама не стащу с себя это платье.

– У нас осталось очень мало рабов, и они все заняты. Придется тебе раздеваться самой, – почти грубо отозвалась Эдита-Энн.

– Самой? – изумленно повернулась к ней Гинни. – Ты, наверно, шутишь? Да я это платье без помощи ни за что не сниму!

Эдита-Энн пожала плечами.

– Придется научиться. Помогать тебе некому.

– Вот как? – Гинни собиралась проявить мужество и без жалоб перенести неприятные сюрпризы, но тут она не выдержала: – Уж не хочешь ли ты сказать, что все служанки заняты уборкой? Прихожая тонет в пыли.

Эдита-Энн покраснела, но тут же огрызнулась.

– Я хочу сказать, – сказала она, направляясь к двери, – что тебе больше не удастся разыгрывать принцессу.

Гинни с яростью смотрела в спину Эдиты-Энн. Что они себе с дядей Джервисом вообразили? С какой стати они командуют в нашем доме? Если Гинни потребует услуги хотя бы ста рабов, они не имеют права ей отказывать.

Гинни потянула за веревку звонка. И решила, что в этой комнате она ни за что не останется. Что это за мебель поставила сюда Эдита-Энн? Этот огромный дубовый шкаф, этот поцарапанный секретер – все они в свое время были отправлены в заслуженную ссылку на чердак. Прошло несколько минут, но никто не пришел на звонок. Тогда она решила воззвать к отцу. Пусть знает, что творится у него в доме, что его дочери отказывают в служанке, которая помогла бы ей раздеться.

Гинни сбежала вниз по лестнице и уже подняла руку, чтобы постучать в дверь его кабинета, но тут вспомнила, как холодно он ее встретил. А что, если из-за дурного настроения... или еще почему-нибудь... он скажет ей убираться долой с его глаз? Что тогда делать?

И тут она услышала голоса, доносящиеся из библиотеки, и вспомнила, что дядя Джервис и Ланс ушли туда поболтать. Может быть, имеет смысл сначала поговорить с дядей? В присутствии гостя он вряд ли посмеет отказать ей в ее законных требованиях. В крайнем случае можно будет воззвать к Лансу. Уж конечно, ее верный Ланцелот не откажется прийти к ней на помощь.

• Предыдущая
• 13/91
• Следующая