Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/62
• Следующая

—  — Я тебе уже говорил: сидя здесь, я ни в чем разобраться не смогу.

—  — А как же Фриц? Он что, этого не понимает? — Таня шагнула вперед. — Если хочешь знать, ты даже похож на него внешне — только без очков. Даже имя — и то похоже!

—  — Да при чем здесь имя?

—  — При том: если он может быть здесь счастлив, значит и ты сможешь!

—  — Не значит.

—  — Господи, ну что тебе еще сказать? — было видно, что Таня старается успокоиться. — Подумай еще раз, может …

—  — Я уже подписал Постановление — ты знаешь.

Таня шагнула вперед и опустилась на край кровати.

—  — Знаю. — тихо сказала она. — А я подписала бумажку, что остаюсь.

Стало тихо.

Первым нарушил молчание Франц:

—  — Слушай, если б ты согласилась уйти со мной, то, может, мы смогли бы уговорить Фрица …

—  — Я тебе говорила сто раз — я боюсь.

—  — Боишься чего?

—  — Всего: боли, голода, пыток, унижений … Боюсь неизвестности.

—  — Кто сказал, что на Четвертом Ярусе тебя будут пытать? Да по всем теориям Фрица …

—  — Не знаю я ваших дурацких теорий. И не хочу знать — ни одна теория не может предсказать того, что будет дальше.

Франц откинулся на подушку.

—  — Трудно с тобой. Ты не слушаешься голоса разума.

—  — А ты? — Таня гневно повернулась к нему. — Ты слушаешься? Только законченный идиот попрется отсюда неизвестно куда!

—  — Ты можешь разговаровать спокойно? Или хотя бы вежливо?

Таня опять встала и отошла к окну.

—  — Извини. — и после долгого молчание. — Я, наверно, пойду — мы с тобой не договоримся …

—  — Подожди. — Францу стало страшно, что она действительно уйдет. — Подожди, я согласен — никакие теории не могут предсказать того, что будет на Четвертом Ярусе. Но предчувствия … предчувствиям-то ведь ты веришь?

—  — У меня нет предчувствий насчет Четвертого Яруса. — голос Тани звучал глухо и бесстрастно.

—  — А у меня есть — насчет Третьего. Я чувствую фальшивку.

—  — Ты не умеешь чувствовать. Ты умеешь только наблюдать и делать выводы.

—  — Называй это, как хочешь, — но здесь слишком чисто, слишком тепло … Этот Фриц — слишком дружелюбен и слишком увлечен своей наукой … А при этом не понимает и половины из того, что происходит вокруг! Здесь есть что-то от Первого Яруса: медсестры и врачи, разговаривающие на никому не известном языке, какие-то таблетки …

Таня резко обернулась и подошла к кровати.

—  — Ну, тогда все сходится: если Третий Ярус похож на Первый, то тогда Четвертый будет похож на Второй. Это как раз то, во что они здесь верят! — Она опять села на край постели и склонилась над Францем. — Может, все-таки, останешься?

—  — Знаешь, чем наш разговор отличается от партии в шахматы?

—  — Чем? — непонимающе переспросила Таня.

—  — Тем, что после троекратного повторения позиции шахматные игроки автоматически соглашаются на ничью.

Какое-то мгновение Таня молчала, склонившись в темноте над Францем, потом громко всхлипнула.

—  — Ты … ты …

На его лицо закапали слезы — это была неудачная шутка.

—  — Извини меня, малыш, — торопливо сказал Франц, — я не хотел тебя обидеть. — он притянул ее к себе за шею.

Осторожно, чтобы избежать щелчка, Таня закрыла дверь. Теперь: два пролета вниз по лестнице, двенадцать шагов до машины, двадцать два километра до Города. А сколько лет до конца жизни? Ей всего тридцать три — остатка жизни может хватить надолго.

"Без Малыша — НЕ ХОЧУ ЖИТЬ!

Тогда иди с ним вместе.

А идти с ним — НЕ МОГУ! Легко ему говорить, когда он не знает, как эта гадина мучила меня на Втором Ярусе."

Она медленно пошла в кромешной темноте коридора, ведя рукой по стене, чтобы не пропустить вход на лестницу.

"А что ему до того?… Она ему, вроде, даже понравилась.

Перестань, ну что ты городишь!

А чего он оттолкнул ее в сторону, когда те начали стрелять?

Добрый он, оттого и оттолкнул. А ты — дура! Скажи спасибо, что он не помнит, что ты тогда в Лифте наговорила!

Пускай вспоминает — мне до этого дела нет. Все равно он меня бросил!"

На улице было темно, моросил дождь. Таня тихонько прикрыла дверцу машины и пристегнулась, потом в последний раз посмотрела на черную глыбу больничного корпуса и окно францевой палаты. Вот оно, рукой подать — на стекле блестят дождевые капли. Какое у него было мирное лицо, когда она уходила … Секунд десять Таня сидела, бессильно уронив руки на руль и опустив голову. Все, пора. Она завела мотор и плавно, на малых оборотах, тронулась с места.

"Господи, как теперь жить?

А так — как раньше. До того, как встретила Малыша. И не кривляйся, пожалуйста: выживешь. Поплачешь, помучаешься — и выживешь. Помнишь, как от тебя Иван ушел? А до этого — Сашка?

Да, по сравнению с Малышом, Сашка и Иван — просто недоделки! Что ты их равняешь!

Не в том дело, что недоделки — дело в тебе! Ты всю жизнь прожила одна — и выжила. А Сашка и Иван, а теперь Малыш, — даны тебе от щедрот … Много ли, мало — но это избыток, добавок, подарок … несущественный для выживания."

Выхватываемое фарами из темноты, девственно пустое шоссе набегало на машину монотонной нитью. Воздух со свистом разбивался о ветровое стекло. Не сводя взгляда с дороги, Таня протянула руку назад и зажгла лампу под потолком кабины. Затем, вытянув шею, посмотрела на себя в зеркало заднего обзора: на левой скуле лихорадочный румянец, на правой — красноватый шрам вылез из под толстого слоя грима, под глазами — черные круги и разводы туши. Кошмар … «Ладно, сначала отплачусь, потом отосплюсь … поскорей бы до дома добраться.» Таня выключила свет и нажала посильней на акселератор — машина, урча мощным мотором, плавно ускорилась до ста двадцати.

«А зачем же ты своему Малышу изменяла, если так его любишь?»

«Господи, только б не было дома этого … красавца-мужчины. Дура я, дура … сто, тысячу раз дура … Зачем дала ему ключи? А вдруг он сейчас заявился и ждет? — на мгновение ее захлестнула паника, — Нет, он, помнится, собирался за Город с ночевкой …»

Таня облегченно вздохнула.

«А-а, молчишь … нечего сказать? Что, может, Малыш тебе как мужчина не подходил? Нет, сама говорила: с ним — лучше всех! Может, он тебе внешне не нравился? Тоже нет: самый красивый, самый лучший. Может, у него характер вредный? Опять же нет: самый добрый, самый умный, самый веселый! Господи, как ты могла спутаться с этим абсолютно чужим тебе человеком? Зачем?!»

«А и вправду, зачем?» — неожиданно холодно подумала Таня.

Танины воспоминания. Часть 1

Сколько она себя помнила — у нее либо никого не было, либо сразу двое. А то и трое … Впрочем, трое бывало не очень часто — пожалуй, даже реже, чем никого. Точнее сказать, только четыре раза и бывало … и, раскрытые окна бил прохладный сухой воздух. Ни встречного, ни попутного

Странно, она никогда не считала себя шлюхой … да и никто, вроде бы, не считал, кроме сашкиной маменьки. Просто: опытная женщина.

И ей никогда не приходилось лгать: зачем лгать, когда можно просто не отвечать на вопросы? Она овладела этим приемом очень быстро. К примеру, спрашивает он вечером: «Где ты была в два? Я тебе на работу звонил, а тебя нет.» А ты ему отвечаешь: «Давай потом поговорим, у меня сейчас голова болит.» Если произнести слово «потом» правильным голосом, то человек сразу отстает.

В первый раз она изменила своему возлюбленному, когда ей не было и восемнадцати. Хотя, строго говоря, можно ли считать это изменой? — она ведь с возлюбленным этим ни разу не спала и даже не целовалась. Да что там целоваться … объяснения между ними — и того не произошло! Надо же, какой дурой была: влюбилась по уши, чуть в обмороки не падала — а не смогла уложить его в постель! Таня работала тогда в маленькой архитектурно-реставрационной конторе и одновременно училась на вечернем — времени не хватало катастрофически. И при всем при том: специально вскакивала каждое утро на четверть часа раньше, припиралась на работу и ждала, пока примчится Колька на своем мотоцикле!… Он всегда приезжал минут за десять до начала рабочего дня: говорил, что движение не такое сильное, — вот она и старалась … Однако ничего из этих утренних тет-а-тетов не получалось: буркнут друг другу здрасьте и засядут за работу, как хомяки за семечки. Колькин стол располагался позади таниного, и та кожей спины чувствовала присутствие своего возлюбленного. Хуже того: как только с улицы доносился звук приближавшегося мотоцикла (комната, где они сидели, находилась на первом этаже), ее сердце поднималось к горлу и оставалось там, пока не приходили остальные сослуживцы. Потом текучка дня засасывала Таню, и она на время забывала о своих переживаниях — до тех пор, пока не кончался рабочий день и Колька, одев свою кожаную тужурку, не направлялся к выходу. И тогда ее волной захлестывало отчаяние, ибо он уходил от нее в Неизвестный Мир Других Девушек — более симпатичных лицом и с намного большей, чем у нее, грудью! Господи, ну не дура ли?…

• Предыдущая
• 46/62
• Следующая