Похититель душ - Бенсон Энн - Страница 98
- Предыдущая
- 98/127
- Следующая
Теперь я вспомнила показания Прелати: «Слова, которые мы использовали, звучали так: я вызываю тебя, Баррон, Сатана, Вельзевул, именем Отца, Сына и Святого Духа, именем Божьей Матери и всех святых на небесах, явись перед нами лично, заговори с нами и исполни нашу волю».
– Вы получите письменную копию обвинений, как только она будет составлена, – сказал Жан де Малеструа Жилю де Ре. – Вы понимаете, в чем эти граждане вас обвиняют?
Голос Жиля прозвучал неестественно спокойно. Он слегка приподнял подбородок и негромко сказал:
– Я объявляю все обвинения несостоятельными и требую, чтобы их сняли.
Я вскрикнула вместе со всеми. Боже мой! Никто не ожидал, что он попытается отвергнуть обвинения и откажется признать правомерность суда над собой. Судьи и обвинители принялись что-то взволнованно обсуждать, сблизив головы, чтобы никто их не слышал. Когда они снова выпрямились на своих местах, Жан де Малеструа с отвращением посмотрел на Жиля де Ре и сказал:
– Подобные обвинения не выдвигаются без оснований. И не нужно считать нас недоумками. У нас имеется достаточное количество свидетельств, многие из которых не подвергаются сомнениям, того, что вы виновны в названных преступлениях.
– Ложь и клевета! – громко заявил Жиль де Ре. – Клянусь собственной душой!
– Следите за своими клятвами, месье, чтобы не подвергнуть опасности душу.
– Какого дьявола? Все ваши обвинения ни на чем не основываются!
И снова его слова были встречены дружным вздохом. Его преосвященство взял ситуацию под контроль, заявив:
– Суд так не думает. И рассматривает вероятность того, что в обвинениях, выдвинутых в ваш адрес, содержится правда. Более того, учитывая природу данного дела и свидетельские показания против вас, суд считает ваше поведение легкомысленным и отнимающим у нас время. И еще, – добавил он, – ваши возражения не были представлены в письменной форме.
Жиль оказался к этому не готов, и заявление епископа застало его врасплох.
– Но… мне не дали возможность это сделать! – возмутился он.
Он поднял вверх руки, показывая, что у него нет ни бумаги, ни пера.
– Закон требует, чтобы любые заявления были представлены в письменной форме.
– Это возмутительно!
– Ни в коей мере, милорд, – ответил Жан де Малеструа с едва заметной улыбкой. – Таков закон, которому много лет.
– В таком случае все будет записано! – выкрикнул обвиняемый. – Моей собственной рукой, если потребуется! Я прошу вас дать мне все необходимое.
Все судьи на мгновение замерли на своих местах. Наконец его преосвященство проговорил:
– Советую вам воспользоваться услугами адвоката для этих целей. Но, должен вам сказать, вы только зря потратите свое время, поскольку мы не примем вашего заявления, как бы старательно оно ни было составлено.
– Это для меня неприемлемо!
Жан де Малеструа медленно поднялся со своего места; я видела, что руки у него слегка дрожат, но он твердо уперся ими в стол. Его голос прозвучал очень резко.
– Ваше мнение по данному вопросу нас не интересует, – заявил он. – Все происходящее должно быть приемлемо для Бога и герцога. – Помолчав немного, он предложил объяснение, звучавшее как утешение, уже более спокойным тоном. – Будьте уверены, милорд, мы отказываемся выслушать ваши возражения вовсе не движимые злобой или нежеланием выказать вам сочувствие – мы делаем это, потому что вера и здравый смысл требуют, чтобы мы следовали дорогой, которую избрали.
– Но это все ложь и святотатство – нет никакого дела. Враги, желающие разрушить мою репутацию в глазах Бога и короля, вступили в сговор и пытаются меня уничтожить. Они хотят завладеть моей собственностью.
Он сказал правду, хотя ни один из судей никогда бы не признал этого. Милорд Жиль, казалось, вот-вот взорвется. Он покраснел, одна рука скользнула к кинжалу, висевшему у него на поясе, и все стражники одновременно положили руки на рукояти своих мечей.
– Я объявляю ваш суд некомпетентным, – выкрикнул он, – и забираю все свои предыдущие заявления, кроме клятвы верности нашему Богу, которую никто не может отрицать и которая дает мне право предстать перед судом Бога!
Услышав эти слова, де Тушеронд, не в силах сдержать свой гнев, вскочил и швырнул в милорда презрение, которое тот показал присутствующим.
– Суд будет праведным. И справедливым. Клянусь спасением своей души, что все, сказанное в этих обвинениях, основано на правдивых свидетельствах. А теперь поклянитесь той же надеждой на вечную награду, что ваши слова будут такими же честными.
Ответом ему было молчание.
– Я сказал, поклянитесь!
– Я не стану этого делать. Я не признаю полномочия вашего суда над собой.
– Клянитесь!
– Никогда!
– Я приказываю вам дать клятву под страхом отлучения от церкви!
Молчание Жиля де Ре оглушало, точно бой колоколов.
Жан де Малеструа встал со своего места и с силой опустил молоток на стол. Не дожидаясь, когда стихнет грохот, он проговорил:
– Суд откладывается до следующего вторника, одиннадцатого октября, и тогда вы, месье, должны будете дать клятву в истинности или ложности своих показаний, иначе лишитесь даже надежды на вечное спасение.
Он показал на Жиля де Ре, который ответил ему лишь высокомерной усмешкой. Вперед выступила стража и отвела его в личные апартаменты, чтобы он обдумал чрезвычайно сложное положение, в котором оказался.
Новость об этом столкновении пронеслась, точно лесной пожар, по лагерям вокруг города. Несчастные пострадавшие заговорили о том, чтобы взять правосудие в свои руки, заставив Шапейона отправить герцогу несколько срочных посланий, в которых он сообщал о возможном бунте. В течение следующих дней между его преосвященством и советниками проходили бесконечные совещания на предмет того, что следует делать дальше. Мои сестры и я большую часть понедельника потратили на то, чтобы обеспечить их всем необходимым для плодотворного завершения работы.
Однако, несмотря на все усилия – несомненно значительные, судя по количеству требуемой еды, – они, похоже, не сумели прийти ни к какому определенному решению. Во вторник, когда суд должен был продолжиться, мы собрались снова, ожидая, что перед нами развернутся еще более драматические события. Но, к нашему изумлению, один из писцов сделал следующее заявление:
– Судебное заседание откладывается до четверга, тринадцатого октября, когда в три часа дня мы продолжим слушание этого дела и всех, имеющих к нему отношение, как того требует закон.
Пока мы ждали, когда разойдется толпа, я посмотрела вниз с нашего наблюдательного поста и увидела поднятые вверх руки и открытые рты.
«Это дело поглотит нас всех», – подумала я тогда.
Когда вечером я принесла Жану де Малеструа ужин, наш разговор проходил под бесконечные крики, которые ни на мгновение не стихали. Шторы и гобелены на окнах не слишком помогали, даже на такой высоте.
Я отодвинула в сторону штору и посмотрела вниз, на волнующуюся толпу.
– Глядя на них, я вспомнила толпу, которая собралась из-за Девы.
Его преосвященство подошел ко мне и тоже взглянул вниз.
– Как же хочется все это забыть.
Разумеется, рассчитывать на подобный исход не приходилось. Ошибки всегда останутся в памяти, в то время как приятные вещи забываются под гнетом забот и бед. Благодарение Богу, Жан де Малеструа не имел отношения к казни Девы. И тем не менее он не мог не разделять сожаления других священнослужителей, что все сложилось не так, как должно было. В те дни я провела всего четыре года на службе у его преосвященства и еще не выполняла свои нынешние обязанности. Во мне Жан де Малеструа нашел покладистого помощника, который требовался ему для выполнения мелких поручений, а в те времена я была очень покладистой. Так что в тот ужасный день 1431 года я оказалась на месте, какое никогда бы не получила в иной ситуации.
Боль от смерти Этьена продолжала наполнять мое сердце и ум, но суд и казнь Жанны д'Арк заставили меня о ней забыть, пусть и на время. Его преосвященство клянется, что имелись серьезные и уважительные причины верить в то, что она была замешана в колдовстве. Я же считаю, что эта уверенность вызвана желанием отречься от участия в данном деле. Его грехом, в котором он, скорее всего, так и не покаялся, явилось бездействие.
- Предыдущая
- 98/127
- Следующая
