Как я был экстрасенсом - Дивов Олег Игоревич - Страница 5

К сегодняшнему дню я собрал небольшую по объему, но симпатичную коллекцию свидетельств о реально имевших место пророческих видениях. Ничего особенного – вещие сны или обморочные проколы реальности вроде моего армейского опыта. Собирал я эту лабуду не намеренно, по случаю, и интересовался в первую очередь не сутью видения, а последующей эмоциональной реакцией невольного провидца. Именно невольного, профессионалы мне не любопытны. Критерий-то отбора самый простой – я искал подобных себе.

Таковых оказалось немного. В большинстве своем люди, которым вдруг являлось нечто, да еще и имело наглость потом сбыться (разброс от нескольких часов до года), переживали не только обычный, э-э… бытовой, скажем так, испуг – я ведь тоже ошалел, когда у меня сбылось, – но и серьезный долговременный шок. Чаще всего страх возможного безумия. Иногда сопряженный с ломкой некоторых устоявшихся представлений о природе окружающего мира. Потом, конечно, человек успокаивался, но для этого требовался значительный период. И в процессе интервью я несколько раз отмечал: страхи не вытеснены полностью.

Некое противоречие, да? Я вроде бы желаю каждому хоть разок пережить момент предвидения, и тут же начинаю распространяться о возможных неприятных последствиях. А вот никакого противоречия. Кто предупрежден о методах вторжения неведомого в обыденную жизнь, тот и вооружен против возможных страхов. Допустим, не так хорошо подготовлен к аномальной ситуации, как был в свое время я. Но все-таки сможет ее адекватно воспринять, не позволить ей нанести себе травму.

А я-то как оказался подготовленным? Вот, более или менее оказался. Слегка. Рассказываю.

Если ты родился не таким, как все,– готовься к приключениям. Они тебя сами найдут, и очень скоро. В результате ты наберешься опыта, который нормальному человеку просто недоступен. Одна только беда с этим опытом: нужен ли он тебе настолько уникальный – жестокий, унизительный, психотравмирующий, – тебя не спросят. Получишь, и все тут. Не таким – положено.

Рождаться не таким интереснее всего было в Советском Союзе. Вот уж, считай, развеселое детство обеспечено. Ублюдочное общество, построенное на жесткой нивелировке любых межчеловеческих отношений, предлагающее на все случаи жизни готовые схемы, как нельзя лучше способствовало закалке характеров у не таких. Конечно, в процессе закалки характер иногда здорово гнулся, а то и загибался вовсе. Но зато из выстоявших можно было потом делать гвозди. То есть, по ряду важнейших характеристик они приближались к людям советским нормальным, тем, что с двумя руками, ногами, глазами (малозаметные дефекты, носимые в голове и под одеждой – не считаются), а кое в чем уже ощутимо превосходили их.

Иногда в не такие зачисляли евреев. Сделать это было непросто, требовались сосредоточенные усилия взрослых, из чего я заключаю, что зачисляли, подонки, осознанно и намеренно. Ребенок ведь не понимает, чем нормальный еврей – с двумя руками, ногами и так далее, – отличается от другого нормального советского ребенка. Нынешняя моя непрошибаемая толерантность к евреям отчасти, наверное, объясняется тем, что я видел, как их – нормальных! – в школе травили, если вдруг надоедало травить не таких. И когда я дал в лоб Либкинду – а это было вообще первое, что я сделал в первый свой день в первом классе, – то огреб парень отнюдь не за пятую графу. Просто увидев меня, Либкинд неожиданно выпалил: «Он не будет рядом со мной сидеть!». Мне исполнилось всего лишь семь лет, и я подобных заявочек не то, что от какого-то Либкинда – от Шварценеггера бы не потерпел. Я уже выработал модель поведения, сводящую на нет исходные слабости не такого.

Как жаль, что потом я эту модель утратил, а слабости мои расцвели махровым цветом. Но тут уж ничего не поделаешь, за все надо платить.

Я происходил из закрытой касты одноглазых. Нас редко выводили за ворота специализированного детского сада, но когда это случалось, некоторые особо нервные прохожие откровенно шарахались. Понятное дело: идешь себе, никого не трогаешь – вдруг из-за угла выворачивает колонной по два штук тридцать четырехлетних очкариков, и у каждого один глаз пластырем залеплен. Белая горячка вышла на прогулку.

Мало того, что мы были подслеповатые, так все еще сплошь с монокулярным зрением. А это, дамы и господа, эдакая штука, что если нужно, допустим, топором по полену жахнуть, то за один удар три раза переключаешься. В верхней точке левым глазом работаешь; когда топор пошел вниз – оценка и коррекция траектории правым; и наконец, за полметра до соударения железа с деревом, лучше всего оба глаза прикрыть, оно само попадет. Это потому что с двух рук. С одной руки можно и одним глазом прицелиться. А когда нужно с двух – либо вешайся, либо переключайся. Иначе уводит топор. Дважды в одно место не тяпнешь ни за что. Полное рассогласование зрительной и двигательной функций. Как я с автомобилем управляюсь, никто не понимает. Из тех, естественно, кто знает о моей проблеме, остальным-то невдомек. А я баранку держу неправильно, и все дела. Левая рука в положении «десять часов», правая на «шести». Или вообще одну левую на «двенадцать» – и почесал себе. Так одни только чайники держат, но мне плевать: как раз левый глаз у меня ведущий.

А тогда, в детском саду, в нашу одноглазую группу загадочным образом затесался мальчишка с почти нормальным зрением. Ребенок кого-то из детсадовской обслуги, устроенный по блату на халявные «усиленные» харчи. Чуть старше нас, крупнее, сильнее, а главное – без видимых дефектов. И за несколько месяцев – пока родители одноглазых не встали на уши, – он успел нам дать первый урок того, как весело быть не такими. До сих пор отлично помню имя этого урода. Нет, не потому, что он отбирал игрушки или бил всех напропалую, хотя это и было его основным занятием. Вовсе нет. Я просто запомнил то чудовищное презрение, с которым он, человек без явной патологии, относился к нам, убогим и неправильным. Это презрение имело четко обозначенную вербальную форму. Детеныш шести лет от роду доходчиво объяснил целой группе, что они – не такие, и поэтому должны знать свое место. Ну, понятно, какое.

То-то из очкариков получаются самые отпетые драчуны. Психологи говорят: компенсация. Но это вывод, сделанный без учета давления внешних факторов, как будто малыш живет в вакууме. Если брать реальные условия, скорее речь может идти не о компенсации, а об ответе. «Неправильный» ребенок, обладающий явным интеллектуальным превосходством над сверстниками, будет ими с большой вероятностью заколочен в нишу книжного червя. Тот же, но глуповатый, стремительно психопатизируется и начнет друзей по песочнице конкретно убивать. Поубивает немного, а дальше одно из трех: либо он вправит товарищам мозги и займет в стае место «нормального», либо создаст вокруг себя полосу отчуждения, либо пробьется в лидеры.

Мой приятель Саня Такнеджан (что я там говорил о национальной терпимости детей?), второй помимо меня на всю округу не такой, ярко выраженным интеллектуалом не был, и в качестве защитной реакции выдавал удар по морде. Причем именно по ней. Оглядываясь назад, я хихикаю – интересно, не пытался ли Саня таким образом малость доработать «нормальные» человеческие лица? Чисто бессознательно привести их в соответствие со своим внешним обликом? Бедняга тяжко страдал из-за «заячьей губы». Он пережил несколько операций, и более или менее нормальную речь ему едва-едва поставили годам к десяти. В нашей общей на два двора песочнице я был единственным, кто разбирал его тексты. Не потому что я такой умный, а потому что осознанно научился внимательно слушать и понимать человека, лишенного возможности полноценно общаться. В благодарность Саня иногда помогал мне разбираться с обидчиками. Возможно, именно его кулак (башмак, лопатка, ведерко, позднее доска от песочницы) позволил мне легко и непринужденно занять в стае достойное место. Уж больно просто оно мне досталось. Хотя… Только с годами начинаешь понимать, какой же ты был на самом деле. Я, например, был на редкость отважный мальчишка. Не просто так по жизни смелый, а именно отважный, способный в критической ситуации вести себя достойно и быстро принимать решения. Только с одной загадочной особенностью. Большинство детей стремится войти с м-м… оппонентом в ближний бой, кидается напролом, размахивая кулаками. Я, напротив, всегда строил драку – совершенно инстинктивно, – на отбрасывании противника (желательно так, чтобы он упал). Одним ударом отрезвить, привести в чувство, показать, что связываться со мной не стоит.