Выбери любимый жанр

Спящее золото, кн. 2: Стражи Медного леса - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 61

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– Иди,– сказала Аспла, обернувшись к Эрнольву и выпустив его руку.– Дальше я не должна тебя провожать. Я не должна была и выводить тебя из горы, но ведь я обещала помочь увидеться с Лисицей. Я не могу привести его сюда. Но теперь ты найдешь его сам. Амулет поможет тебе. Я видела у него такой же и знаю, что они тянутся друг к другу.

Эрнольв смотрел на девушку-ведьму, стараясь разглядеть лицо, но в полумраке пещеры оно расплывалось, заволакивалось серой тенью, виднелось только зеленоватое мерцание узких, по-звериному настороженных и по-человечески грустных глаз. Все странное, неуловимое, необъяснимое существо сосредоточилось и отразилось в них. Эрнольв хотел что-то сказать, как-то поблагодарить ее, но не находил слов. Какие человеческие слова имеют цену в этом медленно дышащем мире?

– А что будет… с теми?– спросил он, неуверенно кивнув назад, где узкий черный проход уходил в глубину горы. Эрнольв вспомнил своих зачарованных товарищей, и ему снова стало страшно. Это мертвые ничего не боятся. А живым страшно, и потому страх – тоже доказательство жизни.

Аспла передернула костлявыми плечиками:

– Съедят.

Эрнольв хотел спросить, кто съест, но не решился. Он и сам знал, но назвать имя не смог бы – для этого не было слов в человеческом языке.

– Иди.– Аспла кивнула на выход из пещеры.– Иди своей дорогой. Мы сплели заклятья, живая молния с неба разрушила их, мы сплели новые. У нас свои дела, а у вас, людей, свои. Мы не ходим по вашим тропам. Делайте свое дело.

Эрнольв поправил плащ и пояс, шагнул к выходу и стал осторожно спускаться в долину по крутому заснеженному склону. Башмаки скользили на мокрых камнях, он цеплялся за колючие ветки можжевельника, а из головы все не шли последние слова Асплы. У людей свои тропы, у не-людей – свои. И каждый должен делать свое дело.

Торбьерн Запевала, от натуги красный, как спелый шиповник, снова затрубил в рог. Ингирид поморщилась: ей надоел этот бесполезный рев над ухом. Уже давно никто не отзывался: ни Арнвид, ни Эрнольв, ни Рагмунд Запасливый. То ли отряды разошлись слишком далеко, то ли… остальные нашли что-то такое, чем не спешат делиться. Если бы там была опасность, то мигом затрубили бы, позвали бы на помощь!

– Что-то погода портится!– бормотал Торбьерн Запевала, поплотнее натягивая на голову меховой колпак.– Как бы снег не пошел!

– А вон там идет!– Один из хирдманов указал на небо. Чуть севернее тучи висели над самой землей, белое марево под ними недвусмысленно указывало на снегопад.– Если ветер повернет – и до нас донесется.

Ветер дул так сильно, что у Ингирид застыли и руки в рукавицах, и нос, хотя она и старалась получше прикрыть лицо капюшоном.

– О, да там усадьба!– вдруг заорал один из хирдманов, ехавших впереди.– Усадьба, разбей меня гром!

Понукая лошадей, Ингирид и Торбьерн вырвались вперед. Внизу, в широкой долине, пересеченной ручьем, лежала усадьба. Настоящая человеческая усадьба, с каменной стеной, с тремя или четырьмя дерновыми крышами больших домов, с мелкими каморками и разными хозяйственными постройками. Ингирид ощутила нетерпеливый зуд: так давно она не отдыхала в человеческом доме, не сидела под крышей, у огня!

– Скорее!– сердито закричала она, как будто Торбьерн и его люди нарочно задерживали.– Поедем туда!

До усадьбы было довольно далеко – сначала вниз с горы, потом по долине через лес,– но все же ясность цели придавала бодрости, и дружина Торбьерна Запевалы подхлестнула коней.

– Едут, едут!– закричал Гроди. Подросток сидел на верхушке высокой старой сосны, прижавшись к рыжему стволу, и был почти не виден – точь-в-точь сосновый тролль. Его тонкий голосок едва долетал до двора усадьбы.– Их мало, человек сто.

– Смотри дальше!– крикнул в ответ Вигмар.– Может быть, они разделились?

– Нет, больше нет!– долетело с верхушки дерева.

– А если сто, так мы их разобьем!– уверенно сказал Гуннвальд.– Нас восемьдесят четыре, и мы у себя дома!

– Ведь не зря говорят: лучше биться на своей земле, чем на чужой!– подхватил Эйгуд хельд, один из соседей, приглашенный на праздник и приведший в Золотой Ручей почти два десятка родичей и хирдманов.– Конечно, разделились, они ведь не знают здешних дорог. А по отдельности мы перебьем их сколько есть.

– Пошли встречать гостей!– бодро позвал Вигмар и призывно взмахнул Поющим Жалом.

Восемь десятков мужчин, еще вчера пировавших на свадьбе, быстро втянулись в перелесок, подобрались к другой опушке и заняли там места, прячась за соснами, за камнями, в можжевельнике. Темные плащи и меховые накидки делали воинов почти невидимыми. Каждый держал наготове лук с наложенной стрелой. Едва фьялли покажутся из леса, как десятка полтора будет сбито с седел и никогда уже больше не сядет на коней.

Вигмар тоже ждал, сжимая в руках лук и прислонив Поющее Жало к стволу возле себя. Он был спокоен, уверен и даже доволен. Он так долго бегал от фьяллей, то в одиночку, то с целой дружиной, уходил все дальше и дальше от серого камня, отмечавшего нарушенную ныне границу земли квиттов. Но вот бегство наконец кончилось. Через несколько мгновений он встретит врагов лицом к лицу, встретит с оружием. Слишком много накопилось неоплаченных долгов и нарушенных обычаев, но сейчас многое из этого будет исправлено. Ни люди, ни боги не упрекнут его, не скажут, что в войне квиттов и фьяллей он пренебрег честью, нарушил долг. Хотелось бы знать, увидит ли он сейчас того одноглазого фьялля, который зачем-то так хочет снова встретиться? Встреча выйдет такой, как они когда-то и уговаривались: дружина на дружину. И никакие прежние разговоры не помешают им скрестить оружие. Квитт и фьялль ничего не сделали друг другу, но их племена – в войне, и каждый должен принять на себя часть этой войны. А разве нельзя сказать того же о каждом квитте и каждом фьялле, о любых двух, которые никогда прежде не встречались, но сейчас постараются убить друг друга? И у кого-то ведь получится…

Под ветвями на склоне горы, отделенном от перелеска широкой прогалиной, замелькало что-то живое. Еще рано. На опушку выехал мужчина в меховой шапке, с красным щитом наготове. И сейчас еще рано. Фьялль придержал коня, потом поехал вперед, вглядываясь в сосняк за прогалиной. Вигмар задержал дыхание, словно фьялль мог его услышать. В тишине раздавался лишь негромкий стук конских копыт и шорох ветвей, задевающих за плечи.

Казалось, все было спокойно. Следом за первым из леса показалось еще десятка полтора всадников. Теперь пора. И Вигмар протяжно свистнул. Не успел звук умолкнуть, как его подхватила песня двух десятков стрел. Передние ряды фьяллей дрогнули: не меньше десяти повалились с седел или рухнули на шеи лошадей; заржали кони, взлетели крики изумления и боли. В кого-то вонзилось по две стрелы, кто?то был ранен, кого-то раненый конь бешено нес прочь, не слушаясь узды.

Квитты снова выпустили стрелы; опомнившиеся фьялли отвечали тем же. Разворачивая коней, они опять скрывались в чаще, но стрелы и копья настигали беглецов и там. Два небольших отряда под предводительством Гуннвальда и Эйгуда вдоль опушки подобрались к самому склону и уже вступили в битву. Вигмар снова свистнул, зовя квиттов вперед.

На прогалине и в лесу завязалась битва. Это был странный бой: разорванный на клочки мелких схваток, он был почти не виден, звон железа и крики гасли в шорохе ветвей и свисте ветра. Но по силе яростного накала не уступил бы никакому другому: каждый из квиттов и фьяллей наконец-то встретился лицом к лицу с противником, которого так долго искал и ждал. Война, проросшая из нескольких невзначай сказанных слов, из жадности одних и заносчивости других, война, выношенная и взлелеянная Торбрандом конунгом, раздутая из искры Бьяртмаром и Ульвхедином, бросила свой пламенный отблеск на каждое человеческое лицо, отразилась холодной молнией в каждом поднятом клинке.

– Золотой ручей!– во весь голос орал Вигмар, выискивая взглядом новых врагов, и из-за деревьев ему отвечали голоса невидимых товарищей. Имя усадьбы, имя ручья, таящего от захватчиков богатства Квиттинга, служило не просто боевым кличем – оно напоминало каждому, за что тот бьется. За то, на чем держится земля и племя, за то, что в свое время возродит погибших и вырастит новых воинов. Земля поддержит тех, кто заслонит ее собой.