Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 5

Княжна учащенно дышала от волнения и прижимала руки к груди; князь Скородум хмурился, стараясь лучше расслышать и понять, какими страхами грозит его любимой дочери эта безумная вестница Надвечного Мира. А Шепотуха тянула дальше:

– Вижу я и третью дорогу… Дорогу по осколкам… И красный человек встретится тебе…

– Что же дальше? – поспешно спросила Дарована, не в силах терпеть это напряженное ожидание. – Кто он?

Но старуха молчала, точно у нее кончились слова, и только трясла головой.

– Ты наговорила так много, а мы хотели знать только об одном, – сказал князь Скородум, подойдя к костру и обнимая дочь за плечи. – Что же ты скажешь про княжича Светловоя?

– Пусть княжич подойдет! – велела в ответ старуха.

Все оглянулись к толпе речевинов, где стоял среди своих кметей Светловой. Под десятками взглядов он медленно подошел, подал старухе свой волос. Лицо у него было спокойное до равнодушия. Пламя ярко вспыхнуло. Шепотуха послушала голоса огня и заговорила. Теперь ее голос звучал ровно, как будто она видела перед собой прямую и ясную дорогу.

– Ликом ты светел, княжич, потомок Сварога, но семя думы тяжелой точит тебя, ест твое сердце. Сам ты не знаешь, но помысел твой уже есть дело недоброе. Ты хочешь взять себе то, что принадлежит всем.

– Да нет же! – возразил Светловой, едва старуха замолчала. – Ничего я такого не хочу…

– Хочешь! – непреклонно повторила Шепотуха. – Взор твой смотрит в свет, но ноги идут во тьму. Глаза твои на свет глядят, а тьма тебя за руку ведет. Берегись!

Стоявшие вокруг ничего не понимали. Понимала одна Смеяна, не сводившая со старухи очарованных глаз. Княжич Светловой стремится за Лелей, но путь его направляет Вела, темная и недобрая хозяйка подземной воды, мать засух. Ведун ее рода, Творян, еще дома говорил ей о черном зерне, затаившемся в душе Светловоя. Так сказала ему Вода, а теперь и Огонь подтверждает пугающее пророчество.

Устав с дороги, в этот вечер Смеяна рано отправилась спать, но долго не могла уснуть. Сквозь щели оконных заслонок она видела огненные отблески со двора – священный огонь будет гореть все двенадцать дней новогодних праздников, до Велесова дня. Стоило Смеяне закрыть глаза, как те же отблески вспыхивали перед ее взором. Неприятные слова старухи не давали ей покоя, она ворочалась, мечтая, чтобы скорее пришло утро, чтобы наконец что-то начало происходить. Самые большие опасности казались ей лучше, чем ожидание их.

Сквозь темную чащу ночного леса свет большого костра на поляне был виден далеко, но если бы кто-нибудь и заметил его, то не посмел бы подойти. Не то люди справляют в лесу конец старого года, не то лешие… «Лешие» князя Держимира жарили над костром двух застреленных утром оленей, но разговоры все время прерывались, и каждый невольно вслушивался в тишину зимнего леса. Дозоры не дремали, обеспечивая безопасность стану, но каждый боялся не тайком подобравшихся врагов, а чего-то совсем другого. Хуже ничего и не придумаешь – ночевать в глухом лесу в самом конце старого года, когда вся нечисть и нежить входит в наибольшую силу. И сейчас, раз уж их сюда занесло, десятки сильных вооруженных мужчин видели своего главного защитника в немолодой усталой женщине с серебряными подвесками в виде лягушиных лапок на одежде.

Чародейка сидела на еловых лапах перед костром. Между нею и огнем тремя лучами блестели клинки трех мечей. Звенила раскладывала на клинках и на земле между ними какие-то тонкие высохшие косточки, бормотала что-то, закрыв глаза.

Князь Держимир стоял позади нее и смотрел на пламенеющие клинки. Средний меч принадлежал ему. Он вглядывался в огненные блики на клинке, сквозь которые проступали темные пятна. Эти пятна оставила засохшая жертвенная кровь – тоже его собственная. Кровь князя – самая угодная жертва Перуну*. Держимир вглядывался до боли в глазах, кровь и пламя сплетались в непонятные знаки. И он ждал, чувствуя, как сильно истомлен ожиданием. Если сейчас боги откажут ему в удаче, то найдет ли он в себе силы продолжать все это? Ведь говорят, что выше головы не прыгнешь, злой судьбы не переспоришь.

– Я вижу! – вдруг громко, исступленно закричала Звенила. – Я вижу знак воли богов! – Ее вытянутая рука указывала на средний меч. – Я вижу резу* дороги и резу удачи! Удача ждет тебя, княже! Теперь ты добьешься ее, Огонь говорит ясно!

Держимир вскинул голову, щурясь от рези в глазах. Кмети бросили свои дела и столпились вокруг, стараясь ничего не упустить. А Звенила, стоя на коленях, схватила руку князя и бешено трясла, как будто хотела разбудить.

– Я клянусь тебе именем Перуна, именем Грома и Молнии, – я вижу знак удачи! – кричала она, и в голосе ее звучало такое дикое торжество, что становилось ясно: она сама не очень-то верила в такое счастливое предзнаменование, но теперь говорит правду. – Ты добудешь ее! Твой меч и мое слово – мы добудем твою удачу! Добудем!

Держимир молчал, пламя гудело, словно подтверждало слова чародейки. Байан-А-Тан вдруг выхватил с пояса нож и полоснул себя по запястью. Подняв руку над огнем, он дал нескольким крупным каплям крови стечь в пламя. Один за другим, по кругу, кмети стали делать то же самое, жертвуя Перуну и Огню свою кровь за исполнение добрых предзнаменований. У них одна судьба с князем и одна удача на всех.

Наутро, пока велишинцы еще спали, в город прискакал гонец из Славена.

– Княгиня Жизнеслава занемогла, из горницы* не выходит, не встает! – объявил он встревоженному Светловою. – Просит тебя, княжич, с невестой и со всей дружиной скорее домой возвращаться.

– Да как же теперь ехать? – изумился Кремень. – Дай Велес здоровья нашей княгине, да только сейчас пора не для разъездов.

– Верно, верно! – сочувствующе закивал князь Скородум. – Жаль княгиню, да ведь сейчас ехать опасно.

Люди в гриднице переглядывались, качали головами, озабоченно поджимая губы. В последние дни месяца студена* никто не выходит из дому без большой надобности, а пускаться в дальний путь и вовсе безумие. В дни безвременья между смертью старого и рождением нового года, в дни младенчества нового солнца, когда новорожденный Золотой Ягненок едва держится на ногах и лучи его почти не достигают земного мира, нечисть гуляет по земле в небывалой силе. И тем более опасно жениху отправляться в дорогу с невестой – нечисть стережет всякого, чья судьба на переломе: нареченных, молодоженов, беременных женщин, новорожденных детей.

Но Светловой, тревожась о матери, ни о чем таком не думал.

– Нет, надо ехать! – уговаривал он Скородума и Кременя. – Матушка моя меня ждет! Надо ехать! Ты, князь Скородум, с княжной оставайтесь, конечно, зачем вам зимней нечисти в пасть соваться, а я поеду!

– Поедем и мы, батюшка! – подала голос княжна Дарована, сочувственно глядя на Светловоя. – Уж вместе, так вместе.

Дружинам был отдан приказ собираться в дорогу. Решительно никто этому не обрадовался.

– Дави меня Полуночник, если князюшка наш не нарочно это все придумал, – бормотал себе под нос Миломир. – Нарочно гонца прислал, чтобы жених и невеста не слишком долго думали.

– Да что ты? – Товарищи ему не верили. – Княгиня наша всегда была здоровьем слаба. Не станет князь такого выдумывать! Не может он хотеть, чтобы его сын с невестой в безвременье ехал! Эдак совсем не доехать можно – ни сына, ни невесты!

Миломир не спорил, но оставался при своем мнении. И по крайней мере один человек в Светловоевой дружине был с ним полностью согласен.

Около полудня длинный обоз – князь Скородум с дружиной, княжной и ее прислугой, с приданым, дружина Светловоя и Кременя – выехал из Велишина. Впереди их ждал маленький речевинский городок Журченец, где Светловой ночевал по пути сюда в последний раз, и Кремень надеялся попасть туда засветло.

День выдался серым и хмурым, все широкое ложе Истира было засыпано снегом, на котором еще виднелись вчерашние следы Светловоевой дружины. Лес по обоим берегам дремал в сугробах, а вдали сероватый снег сливался с серыми снеговыми облаками. Перун спал в снежной туче, и весь мир спал, видя во сне весеннее пробуждение. Но до него еще было так далеко!