Авантюрист - Дяченко Марина и Сергей - Страница 12

О, прекрасная Ивилина! Твои формы…

Сколько может стоить дом со всем содержимым? А еще поместье? Если отдавать целиком – выйдет дешевле, но распродавать все это великолепие в розницу хлопотно и долго, где прикажете искать, например, покупателя на этот роскошный ночной горшок?..

Ивилина переменила позу; под белым шелком колыхнулись груди, как две огромные капли, смолистые капли со ствола исполинской сосны, мне показалось, что я даже запах ощущаю – свежести, смолы и леса…

С другой стороны, кто сможет купить все это одновременно, какой богач, какой золотой мешок? Не выйдет ли ненужных кривотолков, не пожелает ли герцог Тристаг, к примеру, получить часть денег в виде налога на продажу?..

– Как вы прекрасны!

Кто это сказал? Неужели это я опустился до банальности?! Да и голос прозвучал как-то тускло – как будто я залез не в спальню к роскошной даме, а на отсыревший безрадостный сеновал…

Ивилина таинственно улыбнулась. Я должен любить ее, подумал я с испугом. Иначе выходит, что я корыстолюбивый расчетливый соблазнитель, негодяй и прочее. Я немедленно должен ею восхититься!..

С опаской ступая по необычайно ворсистому ковру, я приблизился к возлежащей даме. На белой ночной сорочке имелся кокетливый черный бантик – знак траура по мужу.

…А кстати, сколько времени продлится траур? Успею ли я жениться на ней за оставшиеся десять месяцев?

Я мысленно застонал. Опустился на колени, едва не задев некстати подвернувшийся горшок; Ивилина протянула мне руку, пальцы пахли незнакомыми духами, я поцеловал розовую ладонь, а затем, подумав, легонько укусил красавицу за мизинец.

– Ах, – сказала Ивилина. – Шалун… Насмешник, Ретано, откуда ты взялся, чудо, я не в силах противиться… силе, исходящей от тебя страсти…

Я часто задышал. Во мне боролись двое – неистовый любовник и холодный оценщик, и ни один не мог победить. И оба ужасно мешали друг другу.

– Сегодня… ты такой… ты молчишь. И я замираю… Когда ты молчишь и вот так смотришь, Ретано, мое сердце уходит в пятки, ты пугаешь меня, Ретано… это сладкий страх…

Любовник, неся потери, все же теснил оценщика с занимаемых позиций. Мои руки сами собой легли на теплые плечи зеленоглазой красавицы; Ивилина вздрогнула, полураскрыла губы, и этот ее порыв доконал оценщика надежно и навсегда.

– Рета-ано…

– Любовь моя…

У ее губ был свой собственный, одуряющий запах. Вся одежда, оказавшаяся на мне в тот момент, оказалась вдруг лишней.

– Рета-ано…

На короткий миг я забыл, где нахожусь. И о том, кто такая Ивилина, и о собственных стесненных обстоятельствах; этот момент стоил жизни – но именно в эту минуту в дверь спальни оглушительно забарабанили тяжелые неделикатные кулаки:

– Госпожа Дэр! Откройте, немедленно откройте, госпожа Дэр!

Губы моей прелестницы мгновенно сделались холодными и безжизненными. Тонкие пальчики капканом сдавили мне запястье.

– Ретано… О нет. Скорее…

Дверь, казалось, готова была слететь с петель. Торопиться, на мой взгляд, было уже некуда.

– Бегите, Рекотарс… Ради Неба… Скорее прочь…

Ивилина метнулась к окну, выглянула вниз, испуганно отшатнулась, прошептала со слезами в голосе:

– Сторожат… Это Крод, это он, скотина… – и мне, уже без слез, с плохо сдерживаемой злостью: – Вы погубили меня! В постель!

Последнее распоряжение настолько не вязалось с происходящим, что я заколебался.

– В постель! – прошипела Ивилина, теряя остатки томности. – Чтобы не нашли… с головой!

Как был, в одном сапоге и рубахе нараспашку, я кинулся под балдахин и зарылся в груду одеял, а расторопная Ивилина подкинула мне вслед недостающие части моего гардероба.

– В чем дело? – громко спросил ее спокойный сонный голосок.

Стук оборвался.

– Немедленно откройте дверь, – с торжеством потребовали снаружи. – Есть сведения, что в дом пробрался вор!

Под одеялами нечем было дышать. Я, конечно, мечтал оказаться в этой постели – но не в таком же виде!

– Вы разбудили меня, – с упреком сообщила Ивилина, лихорадочно уничтожая следы моего пребывания. – Я с трудом заснула… Меня преследовали кошмары, поэтому я заснула при свечах…

– Немедленно откройте!!

Хотел бы я знать, что за самодовольный мужлан имел право так грубо и бесцеремонно вторгаться в личные дела моей Ивилины.

Звякнул, отодвигаясь, засов. Комната сразу наполнилась тяжелыми шагами – вошедших было человек пять, не меньше. Моя шпага была тут же, под одеялом, – но дотянуться до рукояти означало выдать себя.

– В чем дело, Крод? – спросила Ивилина уже возмущенно. – Какое право вы имеете обращаться со мной подобным образом?

Вот-вот, подумал я уныло. Как по-моему, так и дверь отпирать не следовало. Дверь крепкая, авось бы устояла…

– Здесь душеприказчик вашего покойного мужа, с ним нотариус, – Крод был, судя по голосу, старше пятидесяти, – и я, как единственный родственник покойника, обязан способствовать тому, чтобы условия завещания соблюдены были в точности…

Последовала пауза. При слове «завещание» даже у меня сам собой подобрался живот.

– Условия? – негромко спросила Ивилина; она изо всех сил старалась держать себя в руках, но голос ее все равно выдал. Об условиях мужниного завещания она слышала, как и я, впервые.

– Подай бумаги! – велел кому-то другой, властный голос; по-видимому, это и был душеприказчик. После минутной тишины ко мне под одеяло донесся явственный шелест бумаги.

– Ты не говорил мне, Крод, – изменившимся голосом сказала Ивилина. Душеприказчик ее мужа издал горлом странный звук – не то усмехнулся, не то чихнул.

Снова зашелестела бумага.

– Вот, – торжественно заявил душеприказчик. – По сему документу все имущество господина Рэгги Дэра, а также угодья, а также дом, а также поместье… переходит в собственность его жены, госпожи Ивилины Дэр… Да, «…владеть и пользоваться вышеуказанными богатствами в том случае, если на протяжении десяти лет со дня смерти мужа своего она сохранит целомудрие, не вступит в новый брак и не изменит памяти мужа, совершив блудодейство… Если же такой факт будет иметь место, то все имущество господина Рэгги Дэра, а также… а также… и поместье… переходит во владение его троюродного брата, господина Тагги Крода, и в собственность его детей и внуков, если таковые будут…»

Я лежал в дамской шелковой постели, под толстым слоем одеял, и мне было тоскливо. Тоненькая струйка воздуха едва просачивалась сквозь горы кружев, и пахла она не духами и благовониями – паленым пахла воздушная струйка, жареной судьбой несчастного Ретано Рекотарса.

Если во владениях герцога Тристага запрещены дуэли – может быть, здесь предусмотрено и специальное наказание для ловеласов?..

Пауза затягивалась.

– Проклятый ревнивец, – шепотом сказала Ивилина. – Негодяй… Ревнивая тварь!

– Ищите, – удовлетворенно приказал кому-то Тагги Крод. Достойно восхищения, подумал я мрачно. Ты богач, дяденька, ты честно заработал наследство от троюродного братца…

– Ищите! – истерично выкрикнула Ивилина. – Ищите всюду! Взялись унижать женщину – так унижайте до конца, чего там, раз уж собственный муж опустился до подобного завещания – не считайтесь с моей стыдливостью! С моим целомудрием! С моим отдыхом, в конце концов. Ищите!

– Да ищите же! – прикрикнул Крод на кого-то, кто смутился, по-видимому, от горячих слов Ивилины.

Заскрипели дверцы шкафа. Жалобно звякнули склянки на туалетном столике; кто-то, кряхтя почти над самым моим ухом, наклонился и заглянул под кровать.

– Ищите! – крикнула Ивилина сквозь слезы; спустя секунду ее тело обрушилось на меня сверху. Со стороны это выглядело, наверное, очень трогательно: несчастная женщина повалилась, рыдая, в подушки.

Никогда в жизни на мою долю не выпадало ТАКИХ испытаний!

Я был в постели с прекрасной женщиной, ее тело, прикрытое одной только шелковой сорочкой, содрогалось от рыданий и плотнее прижимало меня к тюфяку. Разделявший нас слой одеял казался лишним – в то же время по комнате, тяжело ступая, бродили сыщики и заглядывали во все щели в поисках прелюбодея, то есть меня.