Долина совести - Дяченко Марина и Сергей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/78
- Следующая
– С чего ты взяла, что я с тобой не разговариваю?
– Почему ты отворачиваешься, когда меня видишь? Кто ты вообще такой? Где бы ты был, если бы не встретил меня в поезде?.. А, может, ты вообще все разыграл? И с самого начала готовился, ехал поступать…
– Я в медицинский пойду!
– Ага… Давай, ври. Еще учебник с собой притащил… Может, у тебя там детектив в обложке от «Химии»…
– Ты соображаешь, что говоришь? Я еще монолог на второй тур… я еще не выучил!
– Ага, ага… Далеко пойдешь. Только ко мне больше не подходи, понял? Обманщик, трепач…
– Это я-то?!
– Все, пока. Считай, что мы незнакомы…
Агнию окончательно срезали на третьем туре. Она уехала не прощаясь.
Ему ставили пятерки – одну за другой.
– По-моему, они меня с кем-то путают, – всякий раз говорил он маме.
После трех туров оказалось, что надо сдавать еще историю и писать сочинение; Влад думал, что провалится хотя бы на истории – но ошибся. Из трех вопросов он приблизительно знал лишь один, однако на деле хватило и половины. Выслушав несколько сбивчивых фраз, экзаменатор кивнул и поставил «четыре».
И тогда только, стоя посреди летней загазованной улицы, Влад впервые ощутил, что неотвратимо поступает. Что двери в институт, такие узкие для многих, не просто распахнулись перед ним – они его втягивают насильно, как пылесос бумажку.
Был конец июля. На другой день после экзамена по истории Влад проснулся – и первым дело подумал, что там, в оставленном городе, наконец-то все уже решилось.
Скорее всего, Димка уже выписался из больницы, а это значит – все. Нити порваны, мосты сожжены, Влад больше никогда не увидит своего самого лучшего, самого правильного друга.
А что такое звонок по телефону? Просто один звонок?
Переговорный пункт был совсем рядом. Два квартала по улице вниз.
Влад постоял перед вращающимися стеклянными дверями. Вошел; в помещении было прохладно, в деревянных кабинках топтались люди, их приглушенные голоса сплетались в общий негромкий гомон. У кассы стояла очередь человек в пять-шесть; Влад пристроился к ее хвосту.
Собственно, что мешает ему позвонить… нет, не Димке, а Димкиным родителям? Услышать от них, что сын уже здоров? Или хотя бы выздоравливает?
Обещал ли он Димке, что не будет звонить его родителям? Влад никак не мог вспомнить. Кажется, про родителей в их договоре ничего не было.
«Мы заключили с тобой договор, в котором ты представляешь себя, а я – всех тех, кто к тебе привязан…»
Пару лет назад, когда Влад убежал из лагеря, ребята хворали самое большее дней десять… А с момента отъезда прошло уже три недели.
Значит, они уже здоровы. Свободны – от Влада. Ну хоть раз, может быть, вспомнили?
Ему вдруг стало так обидно, что на глаза навернулись слезы. Им хорошо, они свободны и все вместе. А он – будто меченый какой-то, прокаженный, что ему, всю жизнь теперь бежать от людей?! Никого не полюби, ни с кем не подружись…
«И, Влад, если ты вернешься… тогда ты мне – не друг. Понимаешь?»
Димка только о себе думает. А как он, Влад, будет теперь без него всю оставшуюся жизнь – он задумался?!
– Молодой человек, заснули? Разговор заказывать будете?
– А… – Влад разглядывал немолодое лицо за толстой переборкой из оргстекла. – Я… нет. Извините.
На последнем экзамене уцелевшие абитуриенты – а их было очень немного, в несколько раз меньше, чем перед началом испытаний – загнаны были в просторную аудиторию, где на черной доске, точно такой же, как у Влада в школе, написаны были предлагаемые темы.
Влад смотрел, как они читают свою судьбу. Как мучительно щурятся девчонки, прежде скрывавшие от экзаменаторов свою близорукость. Как бледнеют ребята. Как они сидят, смирные, притихшие, и еще раз перечитывают меловые надписи на черной доске, и с ужасом глядят на листы линованной бумаги у себя на столах – каждый листочек, подобно приговору, запятнан зловещей лиловой печатью.
– Все смотрят на доску, а ты – по сторонам? – негромко спросила преподавательница неизвестно каких наук, приставленная наблюдать за сочиняющими.
– По сторонам интереснее, – честно признался Влад.
Преподавательница покачала головой и пробормотала под нос таинственную фразу:
– Актерская природа…
Абитуриенты определились. Кто-то раздумывал, грызя пластмассовый кончик ручки. Кто-то уже строчил на листке с печатью. Одна девчонка заранее плакала; надзирающая преподавательница отвлеклась от Владовой природы и пошла ее утешать. Тогда Влад решил наконец посмотреть на доску.
Две темы были стандартные, по литературе за десятый и девятый класс. Третья, хоть и свободная, но тоже стандартная до невозможности: «Кем быть? Каким быть?»
Влад усмехнулся. На листке, предназначенном для черновика, нарисовал точку и надписал название родного города. В другом углу листа нарисовал точку побольше и написал: «Столица»; провел от руки прямую линию. Написал красиво, как на уроке черчения: «1000 км».
Сможет ли мама бросить работу? И переехать в другой город?
Это означает – продать квартиру? Это означает – вообще все потерять? Ради того, чтобы Влад овладевал сомнительной профессией ради какой-то там славы в будущем?
На проведенном отрезке, ближе к родному городу, Влад нарисовал Старгород с его мединститутом и тети-Вериными родственниками.
…А химию он совсем забросил. И биологию… и физику… Как он будет поступать?! Это не стишки читать и не танцевать под баян, как медведь на детском празднике… А вдруг он не поступит?!
А не поступит – и не беда. Армия потерпит еще годик… Главное – пережить это лето. Июль уже пережили кое-как…
Через пару дней начнутся экзамены и у Димки, и у Ждана, и у Марфы; Влад вздохнул. Притянул к себе листок, предназначенный для чистовика; взялся писать сразу начисто, слова приходили сами, Влад счастливо усмехался; надзирающая преподавательница бросала не него удивленные взгляды – вероятно, среди бледных абитуриентских лиц блаженная физиономия Влада бросалась в глаза, как помидор на льду.
«Кем я хочу быть? – вопрошал бумагу Влад. – Петухом на большом птичьем дворе. Чтобы вокруг было много белых, пушистых, безответных кур. И чтобы из соседнего двора иногда прилетал соседский петух, мы бы с ним дружили и дрались. Я хотел бы сидеть на заборе – над всеми… всеми любимый и никому ничем не обязанный. Так и прожить всю жизнь – никуда не ездить, ничему не учиться, топтать кур и не бояться кухаркиного ножа. Вот кем я хочу быть… а каким быть – свободным. Я хочу быть свободным, и чтобы те, кого я люблю, были свободны от меня…»
Влад спохватился. Перечитал написанное, хотел зачеркнуть – но вспомнил, что в чистовике исправления не разрешаются. Махнул рукой – какая разница… Это его сочинение – прощание с театральным институтом, который хотел его в себя поступить, но который получит шиш с маслом, а не Влада. Лучше бы Агнию приняли…
«А вообще-то я пошутил, – дописал он. – Я не хочу быть актером. Я поступал в ваш институт просто так, ради интереса. Спасибо за внимание».
Он поставил точку, поднялся и, оставив «сочинение» на экзаменаторском столе, пошел к выходу.
– Погоди! – нервно сказала надзирающая преподавательница. Встала в дверях, почти перегородив дорогу:
– Погоди… Трудные темы? Ты не дописал? Ты чего-то не понял? Не надо нервничать. Я могу принести новый листок, и ты заново напишешь, время еще есть…
– Спасибо, – сказал Влад с сожалением. – Я полностью раскрыл тему… больше мне сказать нечего.
И, выйдя на улицу, вдруг подумал: а почему незнакомая тетушка так о нем печется? Он же впервые в жизни ее видит…
– Тебя зачислили, – сказала мама.
С утра они были в музее изобразительного искусства. Потом замечательно погуляли по зеленым склонам городского парка, а вечером – в двадцать два десять – у них поезд на Старгород. Влад уже взял билеты.
- Предыдущая
- 18/78
- Следующая
