Превращение - Берг Кэрол - Страница 3

• Предыдущая
• 3/96
• Следующая

Отчет Дургана о послеобеденных событиях был несколько невнятен. Должно быть, из-за ковра, к которому он прижимался подбородком. То, что он пал ниц, возможно, было несколько чересчур в данной ситуации, но речь шла о его жизни. Выслушав историю целиком, принц ослабил хватку и отодвинул меня в сторону. Я, как полагалось, упал на колени и скрестил руки на груди, умоляя желудок вернуться на свое привычное место.

Эззарианские прорицатели учат, что в момент затишья перед готовым разразиться несчастьем, внимательный слушатель может различить постукивание костей жертвы. В данном случае его различил бы и булыжник. После того, как принц отдал приказ вызвать лорда Вейни, стук костей походил на грохот обвала.

Меня отправили за ворота ожидать прибытия молодого лорда. Ночь была холодной, а на мне не было ни плаща, ни башмаков. И ни костер стражников у ворот, ни пламя факелов ни стенах не могли растопить холод, поселившийся внутри меня. Наверное, принц посчитал, что вид моей персоны лишит его бестолкового приятеля присутствия духа, но я сомневаюсь, что именно я вогнал его в такой ужас, что даже лицо его посерело. Он осознавал, что с ним покончено.

Принц, завернутый в свой меховой плащ, встретил нас во дворе. Он протянул руку трепещущему лорду Вейни, помогая ему спешиться.

— Видишь, я отправил этого раба за ворота встречать тебя. Без всякого опасения, что он сбежит. И это все благодаря тебе, Вейни.

Юный лорд тупо воззрился на принца, который, рассмеявшись, взял его за руку и повел в сторону кухонных построек и мастерских.

— Пойдем, я хочу отблагодарить тебя за заботу.

Несмотря на его смех, похожий скорее на скрежет, лорд Вейни едва ли чувствовал себя непринужденно. Кроме двух слуг с факелами и двоих сопровождающих, рядом с ним шагали четверо солдат в мундирах и весело болтающий принц. Я шел за солдатами, обхватив руками бока и проклиная зиму, королевскую власть и свою жизнь.

Ужасные предчувствия окрепли во мне, когда мы шагнули внутрь кузницы. Жар ревущего пламени опалил мне щеку, вызвав новый приступ боли, от которого раскаленный воздух заколебался, принимая очертания сокола и льва, изображения которых я понесу на своем лице до могилы. Кузнец стоял наготове.

Вейни пытался вырваться, пока его привязывали к столбу, но сил его явно недоставало. Тогда он принялся умолять, в лице его не было ни кровинки.

— Александр… Ваше высочество… Вы должны понять. Мой отец… унижение… погонщик рабов…

Кузнец вынул из огня самое большое клеймо, и мольбы лорда перешли в невнятное поскуливание.

Я не хотел этого видеть. Два часа назад я и сам был близок к тому, чтобы жалобно завыть, а ведь кузнец обошелся со мной милосердно. Я закрыл глаза и оказался совсем не готов к дальнейшему, а кузнец уже совал мне в руку тяжелую железную рукоять инструмента.

— Давай, — скомандовал принц, усмехнувшись и скрестив руки на груди в ожидании. — Вейни не хочет быть погонщиком рабов. Он думает, что это низшая степень падения. Покажи ему, как он заблуждается.

— Прошу вас, господин, — от нахлынувших чувств я едва мог говорить.

Горящий взгляд янтарных глаз скользнул по мне. Я хотел было отвернуться, зная, что сейчас любое действие или слово не принесут мне добра. Но есть вещи, свершить которые невозможно, независимо от кары, которая последует за их невыполнение.

— Оставь эти бабские эззарианские ужимки. Я даю тебе возможность отомстить. Раб, без сомнения, жаждет мести.

Я удержался от слов, но не отвернулся. Я не мог допустить, чтобы он неверно истолковал мои намерения. Глядя прямо в его горящие яростью глаза, я поднял мерзкое орудие, намереваясь швырнуть его обратно в огонь. Но прежде чем я успел разжать руку, принц с хохотом обхватил мою кисть своей мощной рукой и с силой прижал раскаленный докрасна кусок железа к лицу Вейни.

Вопли Вейни и запах паленого мяса еще долго чудились мне этой ночью, уже после того, как меня заперли в ледяной тьме подвала под домом для рабов. Я зарылся в грязную солому и попытался восстановить в душе то подобие мира и гармонии, которые я старался построить уже более шестнадцати лет. Но меня захлестывала ненависть к Александру. Я не мог осуждать лорда Вейни, не знал, чем он заслужил подобное отношение принца. Но как я мог не презирать принца, который изувечил одного человека и лишил чести, достоинства и половины лица другого, заставив их расплачиваться за его недомыслие?

Дня через три-четыре принцу Александру понадобился человек, умеющий читать. И не просто человек, а кто-то, на кого он мог положиться. Дворцовые писцы пользовались дурной славой шпионов и интриганов, вольно распоряжающихся поступающей к ним конфиденциальной информацией. Но Александр выбрал меня вовсе не потому, что доверял мне. Он просто мог вырвать мне язык, перескажи я хоть слово из того, что прочту. Я понимал это. Предательство ожесточает.

Я спал, когда Дурган спустил в подвал деревянную лестницу и принялся вопить, вызывая меня из моей убогой дыры. За годы, полные подобных наказаний, я научился извлекать пользу из часов заточения. Я приучил себя спать в любых обстоятельствах: изнемогая от зноя, замерзая, в оковах, связанным, в вечной сырости, боли, грязи и паразитах. На голодный желудок было сложнее всего, но голодом морили редко: рабы слишком дорого стоили, чтобы бездумно уничтожать их. Как правило, я не давал моим хозяевам повода превышать обычную норму колотушек и унижений, которая помогала им чувствовать себя счастливыми. Но сейчас я опасался, что все-таки зашел слишком далеко и мне не удастся так просто отделаться, однако, несмотря на беспокойство, я сумел проспать большую часть времени.

— Вон там бочка с водой, а твоя туника висит на крючке, — пробурчал Дурган, когда я, щурясь и дрожа, вылез на свет божий. — Приведи себя в порядок. За бочкой лежит нож — отрежь волосы. И не надейся, что я не проверю, остался ли нож на прежнем месте.

Я вздохнул и сделал, как мне было велено. Нож оказался тупым, и я морщился от каждого его прикосновения. Как это ни смешно, но приказание отрезать волосы оказалось наиболее обидным среди прочих мелких прелестей рабской жизни. Оно было таким бессмысленным.

— Ступай прямо в покои принца, — Дурган ни словом не намекнул, зачем я понадобился. Шел ли я прислуживать за обедом или на казнь — он понятия не имел, а если бы и имел, не сказал бы.

Я пробежал через суматошный слякотный двор к кухням, смыл грязь с ног в лохани у двери и стал подниматься по лестнице, с сожалением оставляя за спиной чудесные кухонные запахи и волны живительного тепла, исходящие от топящихся печей. Может быть, удастся задержаться на обратном пути. Едва ли принц приказал бы вымыть меня, если б решил казнить.

Я постучал в дверь, украшенную золотыми листьями, кляня себя за то, что нарушил самое твердое из своих правил — не загадывать наперед.

— Входи.

Прежде чем пасть на колени и опустить долу глаза, я успел заметить, что в комнате только двое: принц и еще один человек. Этот человек был гораздо старше принца: морщинистое лицо, тонкие седые волосы выбиваются из косы, а мышцы на руках выглядят так, будто он в свободное время жонглирует валунами.

Александр откинулся на парчовую подушку.

— Кто там? А… — Это «а» не означало приговора, но оно и не говорило «Ладно, я забуду твой проступок». У него была долгая память. — Подойди сюда и читай.

Дерзийская знать не учится ни читать, ни писать, а если и учится, то держит это в строжайшем секрете. Дерзийцы всегда были расой воителей, и хотя они и ценят образованность своих ученых и купцов, они ценят их так же, как и дрессированных собачек или птиц, приученных доставлять почту адресату. Они относятся к ним, как к фокусникам, превращающим кроликов в цветы и заставляющим исчезать с глаз публики знойных красоток. Сами они не намерены овладевать подобным искусством.

Я коснулся головой ковра, поднялся и снова опустился на колени рядом с подушкой принца, протягивающего мне свиток. Я начал читать хриплым голосом, ведь уже прошла почти неделя, как я ни с кем не разговаривал, но после того, как я прочел абзац, голос зазвучал нормально.

• Предыдущая
• 3/96
• Следующая