Превращение - Берг Кэрол - Страница 7

• Предыдущая
• 7/96
• Следующая

— Уходи, Дмитрий! Пока мой отец не сказал иначе, я все еще твой принц. Следи за тем, что произносит твой гадкий язык, а не то я прикажу отрезать его.

— Сандер…

— Уходи!

Рядом с моей головой остановились два поношенных башмака, сшитых из тончайшей кожи.

— Пришел твой раб, Александр. Взвешивай тщательно все слова, которые он поместит затем на бумагу. Я очень тебя люблю, но я не стану закрывать тебя собой от гнева Айвона. И не надейся.

Масляная лампа полетела вслед Дмитрию и разбилась о закрывшуюся дверь. Я догадался, что это было, по попавшим мне на спину острым осколкам, кускам меди и аромату персикового масла, растекшегося позади меня. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы остаться неподвижным. Был день. Лампа не была зажжена.

— Наглец, гнусный хрыч! — Я понадеялся, что это относится к Дмитрию.

Я не отрывал голову от ковра и предпочел бы оставаться так хоть целый день, лишь бы не дать принцу увидеть клеймо его семейства, уже явственно проступившее на моем лице: стоящего на задних лапах льва, угрожающего сожрать мой левый глаз и сокола, хлопающего крыльями на моей щеке. Мне было достаточно и разговора, который я только что слышал — подобные разговоры не следует слушать рабам.

Капельки масла медленно сползали по моим ногам. Что может быть сложнее, загадочнее и удивительнее человеческого разума, превращающего этот мир в совершенно, абсолютно безумное место?

— Иди, возьми перо, эззариец, — его ярость перешла в горькую сдержанность. Это было еще хуже.

— В комнате с картами, ваше высочество? — Я задал вопрос четко, а не хриплым шепотом, но не поднимая лица.

— Нет. Прямо здесь, — он указал на маленький столик у окна рядом с собой. Столик был сделан из темной вишни, совсем простенький и изящный, не похожий на остальные, пышные и вычурные, столы в его комнатах. Он не подходил к обстановке, но очень понравился мне. Ящик столика легко выдвинулся. Внутри лежал маленький острый ножик и стопка белой бумаги. Пока я разводил чернила и затачивал три пера, лежавшие на крышке стола, принц рассеянно водил рукой по его зеркально гладкой поверхности, бормоча:

— Будь ты проклят, Дмитрий. Будь ты проклят.

— Все готово, мой господин.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Александр оторвался от окна и сложил руки на груди, его челюсти сжались от сдерживаемой злости. Когда он заговорил, его слова походили на первые градины, падающие из зимней тучи. Эти тяжелые, больно бьющие градины заставляют крестьян бежать на улицу за детьми и животными и загонять их в дом, чтобы укрыть от ярости надвигающегося урагана.

«Сир!

Я принимаю ваши упреки, касающиеся моего решения понизить статус лорда Вейни. Это был безрассудный поступок, идущий вразрез с интересами Империи Дерзи и позорящий меня, вашего сына и наследника, и более того, вас, моего отца, и наших вассалов. Подобные последствия не входили, и не могли входить в мои планы. Причинить малейший вред, бросить хотя бы легкую тень на Ваше бесспорно славное правление или Вашу достойнейшую персону, сама мысль об этом столь кощунственна, что у меня отсох бы язык, попытайся я выразить ее вслух. Клянусь своей жизнью и честью, я не допущу впредь подобных проступков.

Но что толкнуло меня на безрассудное действие? Вейни попытался сознательно и хитроумно нанести урон собственности своего принца. А это не что иное, как предательство. Попустительствовать подобному преступлению — значит способствовать будущим конфликтам или даже открытому восстанию. Наказанием за предательство служит смерть или обращение в рабство. Так учили меня вы, ваше величество. Не я, а Вейни единственный опозорил свою семью.

Что до прочих обстоятельств, они только подтверждают мою правоту. Если семейство Вейни верные вассалы, обойденные милостью Императора, как они заявляют, то почему же лорд Сьерж позволяет себе шпионить за сыном Императора? На самом деле, это еще одно предательство, дополняющее первое. За него должно платить.

Я писал кузену как частное лицо, и я не стану извиняться за свои слова.

Я принял вашего келидского посла со всей вежливостью и выслушал от него ваши упреки. Самым обидным мне показалось то, что вы выбрали для этой миссии чужака. Осмелюсь заявить, что я по-прежнему против предложенного вами долгосрочного сотрудничества с келидцами. Они могут быть ценными союзниками и носителями культуры, достойной нашего уважения, но когда речь идет об управлении Империей, я хотел бы видеть во главе государства только вас, сир. И ни одного из тех иноземцев, что покупают мир ценой гибели своего короля.

С величайшим почтением и глубоким смирением,

Александр, принц Азахстана.»

Шедевр. Я был в восторге от дипломатических талантов Александра и едва не высказал вслух свои комплименты. Напомнить о закованном в цепи короле келидцев, признаться в собственной глупости в таких гордых словах… Мне хотелось встать и зааплодировать ему. Наверное, он гораздо умнее, чем показался мне с первого взгляда. Возможно, он вынес из происшедшего необходимый урок.

Я стряхнул песок с бумаги и приготовил воск для печати. Александр так сильно прижал кольцо к письму, что выдавил им почти весь воск.

Пока я прибирал стол, сметая в том числе и осыпавшиеся с меня маслянистые осколки лампы, Александр говорил со слугой за дверью. Мгновенье спустя появился его дядя Дмитрий. Войдя, он официально поклонился и выразил удивление, что его так скоро позвали снова.

— У меня к тебе поручение, дядя.

— Что такое?

— Я хочу, чтобы ты передал мой ответ отцу.

— Ты смеешься?!

— Нисколько. Я никому больше не могу доверять, отправляя свою почту. Но ты не посмеешь доставить письмо со сломанной печатью самому Императору, будь он твой брат или нет. Ты единственный, кому я доверяю, значит, тебе придется это сделать, — он впихнул письмо в грубую лапу дядюшки.

Дерзийский воин был в ярости:

— Ты, юный идиот…

— Не перечь мне, дядя. Сегодня не подходящий для этого день. Я хочу, чтобы ты отправился не позже, чем через час.

Дмитрий снова поклонился:

— Мой господин, — он вышел из комнаты. Не хотел бы я сейчас оказаться на месте какого-нибудь из его рабов.

Принц не препятствовал моей уборке, даже когда я, прибрав на столе, приблизился к той подушке, откинувшись на которую сидел он сам. Он снова не отрываясь глядел в окно и барабанил по ноге.

Появившийся затем человек был так пухл, что его золотые штаны и куртка едва не расходились по швам. Человека, склонного к морской болезни, могло бы затошнить от перекатывающихся под золотистым атласом волн плоти. Жидкая косица невероятного рыжего цвета украшала сбоку розовый шар головы, хотя было очевидно, что этот воин не садился на коня уже целую вечность. К моему изумлению, он поклонился принцу с грацией стройного юноши.

— Ваше высочество, да снизойдет на вас благостное дыхание Атоса в этот славный день! Скажите, как мои жалкие способности могут пригодиться моему великодушному господину? — Речь его была пышна как он сам.

— Сегодня вечером у нас будут особые гости. Я хочу, чтобы каждого из этих почтенных господ Дома Мезраха лично пригласил мой главный управляющий. Сам.

Цветущая физиономия несколько поблекла:

— Я сам…

— Да, ты сам, Фендуляр, сам. Этих господ будет человек девятнадцать. Ты заверишь каждого из них в моем расположении, передашь мои самые теплые пожелания, выразишь мое искреннее уважение к ним, мое желание дружить с ними, разделять все их горести, приобщаться их мудрости… Сам придумаешь, как польстить каждому из них. Ты в этом деле мастер.

Толстяк снова поклонился:

— Ваше высочество, это слишком великодушно…

— Скажешь им, что я прошу их прибыть как можно быстрее, чтобы представить их Императорскому эмиссару, келидцу Корелию. Они должны быть в моей приемной не позже чем через четыре часа, считая от следующего удара часов.

• Предыдущая
• 7/96
• Следующая