Vita Nostra - Дяченко Марина и Сергей - Страница 44

• Предыдущая
• 44/97
• Следующая

Она могла бы спросить, что ждет их всех на экзамене через полтора года. И что за профессиональные склонности она выявила, и какова будет ее профессия. Она могла задать сотню вопросов, на которые не желал отвечать Портнов, которые ставили в тупик ее однокурсников. Но она спросила:

— Вы случайно не знаете… Я… тогда, на зимних каникулах… никого не убила?

Горбун не удивился.

— Нет. Кстати, тот эпизод очень характерен… Первый случай в вашей жизни, когда ваша информационная составляющая серьезно надорвала материю. К сожалению, бесконтрольно, спонтанно и очень опасно. Вы переживали?

Сашка отвела глаза.

— Понимаю. Если вы думаете, что из вас растят монстра-убийцу, вы ошибаетесь.

— А кого из меня растят? — вырвалось у Сашки.

Горбун повел плечами, будто разминая затекшую спину:

— Рано, девочка. Рано вам это знать. Вы пока еще рабыня формы, гипсовая отливка с кое-каким воображением… С памятью, с характером… Да. Вот эту вещь я вам отдам в пользование, — рука с очень длинными бледными пальцами коснулась плеера. — Если захотите, можете когда-нибудь слушать просто музыку. Это можно. А вот этот диск, — на преподавательский стол лег бумажный конвертик, — этот диск я даю лично вам для работы. Берегите, пожалуйста. Вы уже не первокурсница, знаете, как важны бывают некоторые вещи. И еще: прежде, чем мы начнем заниматься, я хочу поговорить с вами о деликатных материях. Вам надо, Сашенька, вам желательно расстаться с девственностью: она становится серьезным тормозом для вашего развития.

Сашка вспыхнула так, что у нее заболели щеки.

— Какое это… имеет… значение?

— Все имеет значение. Вы будете меняться не только изнутри, но и… по-всякому будете меняться, Сашенька. Имеет значение ваш чувственный опыт, ваш гормональный статус… Ну и физиология, да. Информационный баланс вашего тела. Я ценю ваше серьезное отношение к жизни, вашу сдержанность. Ваше целомудрие. Но работа есть работа. Речь не идет о том, чтобы сегодня, завтра… Время еще есть… Но подумайте в этом направлении. Хорошо?

Ласточки еще не улетели. Кружились над двором, может быть, в последний раз. Носились стайками подросшие птенцы.

Сашка прикинула расстояние до общаги — через двор. Каждый день оно было разным. Случалось преодолеть его за два шага (ощущение падения и ветер в ушах). А бывало, что идти через двор приходилось часами, будто через пустыню. Сумка оттягивала плечо, а Сашка шла и шла, шагала к крыльцу, которое отодвигалось, становилось все дальше…

Она поправила ремень на плече. Побалансировала на месте, ловя равновесие. Сделала первый шаг; ласточки проносились мимо лица, почти состригая брови острыми кончиками крыльев.

Вот липа. Вот скамейка. Вот крыльцо. Сашка поставила ногу на нижнюю ступеньку, чуть придержала, чтобы крыльцо не выскользнуло. Все. Она дошла. С каждым разом все легче; наверное, Портнов прав, и скоро она окончательно войдет в норму… вернее, в «то состояние, что представляется нормой на данном этапе».

Ключа от двадцать первой комнаты, так долго бывшей в Сашкином единоличном пользовании, не было на щите. Сашка привычно нащупала дверной проем, ведущий на лестницу. Повернула голову — и встретилась взглядом с парнем-первокурсником.

Коротко стриженый, очень бледный. Блондин, а глаза темные. Смотрит с ужасом. Сашка улыбнулась, желая успокоить его.

— Привет. С поступлением.

— Привет. Что с тобой?

— Ничего… А что?

Парень облизнул губы:

— Ничего… Ну, я пойду?

— Меня зовут Саша, — сказала Сашка неожиданно для себя.

— А меня Егор.

— Удачи, Егор, — пожелала Сашка.

И, осторожно ощупывая каждую ступеньку, двинулась вверх по лестнице.

Ее соседки-первокурсницы уже вернулись с занятий. Сашка вошла без стука; на полу стояли открытые чемоданы. Одна соседка, Вика, черноволосая и кудрявая, развешивала вещи в шкафу. Другая — Лена, полная и белая, как булочка, сидела на кровати с выражением крайнего отчаяния на круглом, голубоглазом, почти кукольном лице. Рядом на покрывале лежал текстовый модуль с цифрой «1» на обложке.

Сашка потянула воздух носом:

— Курили? Учтите, девки, застану в комнате с сигаретой — выброшу вместе с ней в окошко. Есть туалет, там и дымите.

Вика не ответила. Лена сгорбилась на кровати, обхватив руками пухлые плечи. Сашка прошла к своему столу, подняла сумку, желая вытащить плеер. Узор царапин на столешнице напомнил ей о чем-то. Моментально — само по себе — провернулось в голове мысленное упражнение из прошлогодних; когда Сашка положила, наконец, плеер на стол, за окном было ощутимо темнее, и в комнате за ее спиной что-то изменилось.

Она повернула голову. Новые соседки стояли бок о бок и смотрели на нее с ужасом.

— Дело житейское, — сказала Сашка. — Задумалась. Не обращайте внимания.

— Саша, — сквозь слезы пробормотала Лена. — Скажи, пожалуйста, что с нами будет? Мы будем такими же, как вы?!

Сашка ухмыльнулась:

— Ничего страшного. Просто переживите первый семестр… И старайтесь, как можете. Вам же лучше будет.

Взгляды первокурсников служили ей зеркалом. Она видела свое отражение в чужих глазах: изломанная, полностью погруженная в себя. Иногда замирающая на середине движения. Отрешенная. С пугающим пристальным взглядом. Они смотрели на нее, не умея скрыть страх — и порой отвращение.

Сашка не обижалась. Эти ребята переживали трудные времена: их угрозами и шантажом загнали в Торпу. На них навалили непосильную учебную нагрузку. Наконец, они окружены были уродами: больными, физически увечными, даже, кажется, сумасшедшими.

Нет, они, конечно, пытались держаться и делали вид, что ничего не происходит. Кто-то привез гитару, кто-то — магнитофон. Общежитье гудело, пило, веселилось; третьекурсники, как ни странно, тоже принимали участие в гулянках. Выйдя из комнаты с полотенцем на плече, Сашка увидела, как Захар, Костин сосед по комнате, целуется в коридоре с кем-то из свеженьких девчонок. Лампочка не то перегорела, не то ее выкрутили; смех, шепот, топот ног — девчонка сбежала на кухню, Захар пошел следом, а Сашка побрела в душевую.

Вода бежала по-настоящему горячая, как дома, и Сашка немного ожила. Растерлась полотенцем. Намотала «тюрбан» на мокрые волосы. Вот и прошел первый день занятий; домашних заданий — выше крыши, но завтра — индивидуальные со Стерхом, и она в первый раз понесет ему сдавать отработанный материал…

При мысли о плеере со вложенным в него диском Сашку пробирал озноб даже в горячей, полной пара душевой. Надев халат, придерживая на голове полотенце, она побрела в комнату — время было позднее, а работа, как известно, не волк и сама по себе никуда не денется.

Соседки убежали куда-то — плакаться на жизнь, как думалось Сашке. Она подсушила волосы, легла поверх покрывала, положила плеер на живот и задумалась.

Сегодня на занятии Николай Валерьевич впервые надел на нее наушники и включил плеер. И Сашка — впервые — услышала это.

На диске была тишина. Глубокая, плотная, поглощающая все вокруг. Желающая поглотить и Сашку; она пришла в ужас и забилась, как муха на липучке, изо всех сил удерживаясь на краю, не желая падать в это мягкое всеобъемлющее ничто, не соглашаясь впускать в себя чужое многозначительное молчание.

Николай Валерьевич что-то говорил — она видела, как шевелятся его губы. Она не слышала ни птиц за окном, ни шелеста лип, ни далеких шагов в коридоре — все было залито тишиной, как битумом.

Первый трек на диске длился десять с половиной минут. Сашка покрылась потом, как после многокилометровой пробежки. Блузка прилипла к спине.

— Саша, это делается не так, — ласково сказал горбун, снимая с нее наушники. — Вы не должны сопротивляться. Вы должны впустить и пропустить через себя. Потихоньку, не сразу. Без этого первого шага мы не сможем сделать второй, потом третий. А их впереди тысячи. Вот у нас прошло занятие впустую, экзамен стал ближе на один день, кто знает, может, этого дня как раз и не хватит для полной подготовки?

• Предыдущая
• 44/97
• Следующая