Vita Nostra - Дяченко Марина и Сергей - Страница 6

• Предыдущая
• 6/97
• Следующая

У въезда на пляж стояла «Скорая». Сашка остановилась, влипнув подошвами в мягкий асфальт.

И почти сразу увидела маму. Мама ковыляла по гальке, накинув на плечи полотенце, рядом с носилками, на которых лежал очень бледный человек, в котором трудно было узнать веселого жизнелюба Валентина.

Сашка села на балюстраду.

Носилки погрузили в машину. Врач что-то отрывисто сказал маме, та закивала и что-то спросила. Врач помотал головой и влез в кабину. Машина, просигналив на толпу, отъехала, развернулась на пятачке перед пансионатом, двинулась вверх по Улице, Ведущей к Морю…

«Очень плохо, но еще не ужасно».

— Что с ним, мама?

Мама обернулась. В глазах ее были горе и паника.

— Больница номер шесть, — проговорила она, как заклинание. — Я сейчас… только переоденусь и надо ехать… Это инфаркт, Санечка, это инфаркт… Боже мой, Боже мой…

И, как слепая, двинулась сквозь толпу заинтригованных пляжников.

Мама ночевала в городской больнице. Почти все наличные деньги ушли врачам и медсестрам, и мама с почты позвонила сотруднице, чтобы та прислала еще перевод. Сашка провела ночь одна в комнате, без сна. На будильник надежды не было.

В три часа она вышла из дома. Где-то догуливали дискотеки, где-то светились огни кафе. Сашка спустилась к темному морю и села у воды прямо на гальку.

Далеко, почти у самого горизонта, шел теплоход. В палисадниках за Сашкиной спиной визжали цикады. Море полизывало пляж, стягивало с берега мелкие камушки и возвращало снова, шлифовало, натирая друг о друга. У моря было время. И терпения морю не занимать.

Без пятнадцати четыре Сашка стащила с себя одежду и вошла в воду, содрогаясь от холода. Поплыла, то и дело оборачивалась, будто ожидая, что вот-вот из воды поднимет голову неведомое чудовище в темных очках.

Хлопнула по буйку. Посмотрела на небо; там начинался рассвет. Посмотрела под воду — туда уходил, еле различимый, железный трос якоря.

Вернулась на берег, и, едва успев набросить на плечи полотенце, зашлась в приступе рвоты. Пять монет вылетели одна за другой, оставив резь в горле и затихающие судороги в желудке. Раскатились на гальке, прячась в щели между камнями.

Мама вернулась после полудня, очень усталая и очень сосредоточенная. Валентину стало лучше — инфаркта все-таки не было, помощь подоспела вовремя, а потому никакой опасности пациенту больше не угрожало.

— Все будет хорошо, — повторила мама отрешенно. — Спать я хочу, Сашка, умираю просто… Если хочешь — иди на пляж сама. Я посплю.

— Как он там? — спросила Сашка. — Может, телеграмму каким-нибудь родственникам…

— Уже прилетели родственники, — все так же отрешенно сообщила мама. — Жена к нему прилетела из Москвы. Все будет хорошо… Ну, иди.

Сашка сняла купальник с веревки на балконе и вышла из дома. Идти на пляж ей не хотелось, и она отправилась бродить по парку, скудному, пыльному, но все-таки дававшему тень.

«Очень плохо, но не ужасно». Страх, потрясение, испорченный отдых… Но, с другой стороны, кто такой Валентин? Еще неделю назад — случайный мамин знакомый. Конечно, мама так радовалась, но ведь их отношения с самого начала были обречены. Пляжный роман…

Сашка села на скамейку. Узкая аллея была усыпана черными стручками акаций. Горечь и обида за маму разъедали, как кислота. Курортный роман, какая пошлость, да на что он рассчитывал… И зачем ему мучить приличную женщину, познакомился бы с девицей, каких полно здесь, сережка в пупке, и джинсы обрезаны выше попы…

Лучше бы он умер, подумала Сашка мрачно.

«Очень плохо, но не ужасно». А Сашка ведь поверила, что беда случится с мамой. Таким осязаемым было предчувствие. Страх… С тех пор, как она впервые увидела человека в темных очках, страх держит ее в горсти, как она сама держит монеты. Чуть отпустит — и сожмет… «Это научит тебя дисциплине». Да уж, научило. Теперь она безо всякого будильника будет вставать в полчетвертого. Или вообще не будет спать. Потому что был тот момент, была «Скорая» у входа на пляж, было чувство, что все пропало на свете, все-все-все…

Она перевела дыхание. Завтра утром она доплывет до буйка, и послезавтра, перед отъездом, тоже. А потом вернется в город и все забудет. Школа, будни, выпускной класс, репетиторы, поступление…

Она сидела на скамейке, разглядывая пригоршню монет на ладони. Двадцать девять штук — с одинаковым круглым знаком, с цифрой «ноль». Тяжелые и маленькие — диаметром, как старые советские копейки.

В поезде монеты рассыпались.

Сашка лежала на верхней боковой полке и смотрела в окно напротив. Карман джинсовых шортов оказался расстегнутым, монеты высыпались и раскатились с веселым стуком чуть не по всему плацкартному вагону. Сашка слетела с полки в одно мгновение.

— Ой! — сказала маленькая девочка, соседка из купе напротив. — Денежки!

Сашка, присев на корточки, собирала золотые кругляшки, выковыривала из-под чьих-то чемоданов, чуть не сбила с ног проводницу, разносившую чай.

— Поосторожнее, девушка!

Девочка подняла монетку и теперь с интересом разглядывала.

— Мама, это золото?

— Нет, — сказала ее мать, не отрываясь от книги. — Это такой сплав… Отдай.

Сашка уже стояла рядом с протянутой рукой. Девочка с неохотой вернула игрушку. Отвернувшись к окну, Сашка пересчитала монеты; их должно было быть тридцать семь, но насчитывалось тридцать шесть.

— Простите, вы монетку не видели?

В соседних купе покачали головами. Сашка метнулась по вагону — вперед-назад, снова чуть не врезалась в проводницу; на крайнем боковом месте, у выхода в тамбур, мужчина в сине-красном спортивном костюме задумчиво рассматривал округлый знак на аверсе. Если на него долго смотреть — он кажется объемным.

— Это моя, — Сашка протянула руку. — Я уронила.

Мужчина поднял голову. Глянул на Сашку оценивающе. Снова посмотрел на монету:

— Что это?

— Сувенир. Отдайте, пожалуйста.

— Интересно, — мужчина не торопился выполнять ее просьбу. — Где взяла?

— Подарили.

Мужчина хмыкнул.

— Слушай, я ее куплю у тебя. Десять долларов хватит?

— Нет. Она не продается.

— Двадцать долларов?

Сашка нервничала. К разговору прислушивалась женщина, сидевшая на соседнем боковом месте, за столиком напротив.

— Это моя монета, — сказала Сашка твердо. — Отдайте ее мне, пожалуйста.

— Был у меня знакомый, — мужчина перевел взгляд с Сашки на монету и обратно. — Черный археолог, двадцать лет ему. Тоже все копался в Крыму в каких-то ямах… Зарабатывал, помню. А потом его зарезали. Куда-то он сунулся, понимаешь, куда не следовало.

— Я ни в каких ямах не копалась, — Сашка смотрела на его ладонь. — Это мне подарили. Это мое.

Их взгляды встретились. Мужчина хотел что-то сказать, по-прежнему неторопливо и снисходительно, — но осекся. Сашка готова была в этот момент драться за монету, кричать, рыдать, скандалить, царапать ему лицо; наверное, эта ее готовность прочиталась во взгляде.

— Как хочешь.

Золотая кругляшка упала в протянутую Сашкину ладонь. Сашка судорожно сжала пальцы и так, задержав дыхание, вернулась в маме.

Та сидела на своем месте, безучастно глядя в окно и ничего вокруг не замечая.

Осень наступила в октябре, сразу и надолго. Красные кленовые листья прилипли к мокрому асфальту, как плоские морские звезды. Сашка жила между школой и курсами при университете: задавали очень много — конспекты, сочинения, контрольные. Ни на что другое не оставалось времени, занятыми оказались даже воскресенья, и это Сашку устраивало. Она обнаружила, что загруженный работой мозг наотрез отказывается верить в таинственных незнакомцев с их заданиями, в золотые монеты, являющиеся на свет из желудка. Даже море, доброе летнее море с красным буйком на волнах казалось нереальным, а уже все, связанное с ним — и подавно.

И мама ожила. С окончанием лета закончилась и депрессия, тем более, что работы в их конторе было, как всегда, невпроворот. Обе они, запертые в ежедневной круговерти, запретили себе думать о несбыточном — каждая о своем. И до поры до времени это замечательно удавалось.

• Предыдущая
• 6/97
• Следующая