Сын Авонара - Берг Кэрол - Страница 5
- Предыдущая
- 5/116
- Следующая
– Расскажи мне о маге, Сейри. Когда он умер, что-то произошло. Что-то изменилось в мире, я должен понять, что именно.
И я перестала умолять. Перестала разговаривать. Перестала слушать. И Дарзид перестал приходить, и настал день, когда я старалась остановить схватки, пыталась удержать ребенка в себе хотя бы еще немного, потому что знала – мне никогда не носить его на руках. Но природа берет свое, и он родился. Закон тоже требует своего, и мой сын погиб от ножа моего брата. Доктор – его голова была обмотана черным тюрбаном, и его равнодушное лицо нависало надо мной подобно бесстрастной луне – приказал прислужнице отнести ребенка к Томасу. Мне даже не позволили взглянуть на него до тех пор, пока Дарзид, суровый и отстраненный, словно алхимик, наблюдающий за реакцией в пробирке, не принес его обратно, маленького мальчика, бледного и безжизненного, омытого и уложенного в корзину, прекрасного, если бы не грубый порез, алеющий на хрупкой шейке. Потом они снова забрали его и тоже сожгли, объявив, что последний чародей покинул этот мир.
Зачем они взяли на себя труд омыть его? Этого я так и не поняла.
Когда все было сделано так, как предписывает закон, они оставили меня одну в холодной комнате. Десять лет прошло с того последнего дня, но сон все оживал снова и снова…
Четвертый год правления короля Эварда
Все было тихо.
Огромный, с приземистыми башнями дворец в Монтевиале, обиталище более чем тысячи придворных, слуг, солдат и самого лейранского короля, должно быть, опустел. Никаких шепотков у меня под дверью. Ни стука каблуков, ни бряцания оружия, означающих смену караула. Никакого звона посуды в столовой или звяканья упряжи во дворе под моим маленьким окошком. Даже немая Мадди, служившая мне все дни заточения и умело и нежно помогавшая при родах, исчезла.
Я поднялась с сырой постели, дрожа от невысохшего пота. Убийство заняло совсем мало времени – Томас ожидал в соседней комнате, как пояснил мне Дарзид. Я нашла брошенное полотенце и как сумела вытерлась им, приспособила обрывки простыни, чтобы остановить кровотечение. Потом из сундука у окна извлекла просторный балахон Мадди, накинула его поверх своего испачканного платья и плотно запахнула.
Дверь больше не была заперта. Узником был ребенок Кейрона, а не его жена. Меня собирались перевезти в замок Томаса, дом моего детства, и оставить под надзором брата и его капризной семнадцатилетней жены. Хотя мне больше не за что было бороться, я была не готова согласиться на верную смерть.
Мне нечего было взять с собой. Каждая тряпка, каждая безделушка, пергамент, книга или рисунок были сожжены. Золотой медальон с засушенными розовыми лепестками внутри, обручальное кольцо – негодяи забрали все. «Не думай ни о чем. Просто иди». Я дам волю боли, ненависти и горю, когда уйду отсюда. И я ушла из комнаты, ушла из дворца, ушла из своей прежней жизни.
Было странно выйти на дневной свет. Долгие месяцы время висело неподвижно, его ход отмечали лишь изменения, происходящие с моим телом. И все эти месяцы я существовала в равнодушных объятиях смерти, а в дворцовых садах суровая зима сменилась влажной весной. Жизнь продолжалась для сотен садовников, подстригающих деревья вдоль проезжей дороги, по которой я шла. Крокусы уже отцвели, сырой ветер раскачивал головки нарциссов и анемонов.
Мимо проехали два всадника, они немного обогнали меня и развернулись, когда я добралась до первого кольца стены. Томас с Дарзидом.
– Сейри, проклятая дура, ну и куда тебя понесло? – заговорил Томас в своей обычной манере хозяина дома.
Я шла дальше. Они оба подстегнули коней и снова оказались передо мной, перегородив дорогу.
– Я к тебе обращаюсь, Сейри. Тебе вредно сейчас вставать.
Слова прорвали мое намеренное молчание – так раскаленная лава выплескивается из жерла вулкана.
– С каких это пор ты стал печься обо мне и моем здоровье?
Мой брат был старше меня на неполный год, мы были близки почти как близнецы, так всегда говорили наши няньки, но горячие капли, стекающие сейчас по моим ногам, напомнили о разделяющей нас пропасти. Руки ныли, мечтая о кинжале или луке с отравленной стрелой.
– Я не хочу, чтобы моя сестра сдохла под забором, словно шлюха, родившая на улице.
– Тогда тебе придется тащить меня на себе, братец, рискуя замарать твои чудесные штаны кровью. Такой же, как та, что покрывает твои руки, эта кровь останется на них навечно. – Я вышла в сад за первой стеной, надеясь успеть миновать ворота раньше, чем упаду. Колени дрожали. «Я имею право на кровную месть даже в отношении кровного родственника. Кровь за кровь». Месть – мой долг.
– Сейри, вернись!
Томас приказал Дарзиду ехать за мной, пока сам он приведет слуг с паланкином. И капитан тащился за мной, а я уже выходила через ворота в дневную суету Монтевиаля. Все смешалось: запах навоза и свежеиспеченного хлеба, суетливые торговцы и спешащие гонцы, матроны в лентах, грохот колес, крики возниц, пытающихся проехать по грязным, запруженным толпой улицам. Как лишь одна черная зима могла превратить привычное зрелище в омерзительную картину?
– Отойди, девка. Ты что, глухая?
Дарзид невозмутимо смотрел со спины черной лошади, как стражник толкает меня жезлом. Когда-то я считала Дарзида другом, но потом поняла: если бы меня сжигали вместе с Кейроном, он наблюдал бы с тем же холодным любопытством.
Сворачивая в кривой переулок, ведущий на столичный рынок, я задела нагруженную яблоками тачку, но я с трудом осознавала, что яблоки катятся по всей улице, какая-то лошадь встает на дыбы, телега с сеном опрокидывается. У меня за спиной раздавались проклятия и щелканье хлыста. Но мой истерзанный разум уже не мог вспомнить имени разгневанного всадника. Сосредоточиться так трудно…
Пока я брела вдоль прилавков, заваленных рулонами тканей, мотками веревок, горами медных горшков, циновками, на которых лежала влажная блестящая рыба, телегами с фруктами и сеном, клетками с кудахчущими курами, сгустившиеся облака закрыли солнце. Я задрожала от холода. В середине ряда торговцев провизией горбатый старик наливал похлебку каждому, кто подходил к нему с медной монетой и кружкой. Я была истерзана. Опустошена. Но когда старик со своим половником повернулся ко мне, я смогла сказать:
– У меня нет денег, добрый человек. Мне нечего тебе дать. Нечего. – И мир завертелся и уплыл из-под ног.
Запахи сырого полотна и плесени прорвались сквозь беспорядочные сны. У меня под подбородком было колючее одеяло, я лежала на чем-то жестком и шатком. Пока я силилась открыть глаза навстречу мутному свету, мою шею неловко наклонили и у моего рта оказалась теплая металлическая кружка, чуть подрагивающая и источающая аромат подогретого вина. Несколько душистых капель попали мне в рот. Остальное потекло по подбородку.
– Бедная девочка, – произнес голос из полумрака, скрипучий жесткий голос, непонятно кому принадлежащий.
– Кто она может быть, как ты думаешь? Она не похожа на уличную девку, одета слишком просто. – Второй голос явно принадлежал старику.
– Что ты, конечно, она не проститутка. Посмотри на руки. – Две теплые шершавые ладони погладили мои пальцы. Как я замерзла! – Это руки знатной дамы. Что же нам с ней делать, Иона?
– Мы же не можем ее бросить, правда? Она же… – Голос старика сорвался.
– Того же возраста, что была бы наша Дженни. – Значит, голос принадлежит пожилой женщине. – Оставим ее на ночь. Кажется, ей сейчас все равно, какой у нас дом и проснется ли она завтра там же, где заснула.
– Что ж, тогда в путь.
Пока я металась между сном и явью, постель, на которой я лежала, пришла в движение, закачалась и загрохотала по булыжной мостовой. Старушка нежно гладила меня по волосам и рукам, а дождь мягко барабанил в холщовую крышу.
– Как ты узнала, дорогая?
– Она сильно дрожала и совсем побелела. Я думала, это просто лихорадка. Но потом она стала во сне хвататься за грудь и плакать от боли, тогда я все поняла. Прошло меньше суток, она потеряла море крови, не знаю, поправится ли. Если бы мы оставили ее на рынке, она бы наверняка погибла. Ты сделал доброе дело, дед.
- Предыдущая
- 5/116
- Следующая
