Алатырь-камень - Елманов Валерий Иванович - Страница 25

– Да у меня его отродясь не было. Вон, секира отцова, и все.

– Ну, секиру в сторону, а сам рожей в снег зарывайся.

– А не ссекут рязанцы?

– Да за что? – простодушно удивлялся Торопыга и бил себя кулаком в грудь. – На меня погляди! Жив ведь! А я ведь тоже с братьями и отцом три года назад на сече был. Под Ростиславлем нас всех и повязали, а рубить никого не стали. Князь нас даже в холопы обельные своим ратникам брать воспретил. – И подвел итог: – Таких, как мы, князь Константин не трогает, потому как понимает – подневольные. Повелели бояре, мы и пошли.

– Вот-вот, – кивал бородач, вдохновленный возможной перспективой спасения. – Я-то уж ладно, а вот сынов своих жалко. Все трое у меня тут. А куда денешься, коли Глеб Зереемеевич повелел? – сокрушенно разводил он руками. – Никуда ж не денешься.

– Ништо, – хлопал его по плечу Николка. – Все хорошо будет. Мы с тобой еще после встретимся да над страхами твоими посмеемся. Будь покоен, и сам жив останешься, и сыны твои тоже. Вот боярам да княжеским дружинникам – это да. Им и впрямь достанется, чтоб против князя нашего не вставали.

– Так ты… кто? – тут же насторожился мужик, мгновенно уловив слово «нашего».

Николка замялся, мысленно обругал себя на все корки, но затем с бесшабашной отвагой, свойственной юности, решился.

– Кто-кто, – передразнил он своего собеседника. – Сам, что ли, не понял? Потому и говорю как на духу – делай, что я советую. И не только сам с сынами, но и всем закажи. Как увидите, что наши полки пошли угорщину с немцами ломить, так сразу секиры, мечи, копья в стороны и рожами в снег.

– Побожись! – потребовал бородач, еще терзаемый сомнениями.

– Вот тебе крест! – размашисто осенил себя двумя перстами Торопыга.

– А еще потолковать с тобой можно ли? Таких, как я, много. Народ в сомнении пребывает. Меня-то они, может статься, и не послушают, а вот тебя…

– А слуг боярских или княжеских не приведешь? – подозрительно осведомился Николка.

– Да что ж мы, неужто без креста вовсе?! – возмутился мужик. – Какие слуги, когда тут о животе нашем речь идет! Чай, не без ума. Понимаем, что да как…

– Ладно, веди, – махнул рукой Торопыга.

Поэтому ни для Николки, ни для его друзей не было ничего удивительного в том, что едва лишь чаша весов слегка склонилась на сторону рязанских полков, как ратники пешего галицкого ополчения тут же начали бросать в стороны все, чем они были вооружены, и плюхаться в сугробы, закрывая головы руками. Сигналом к этому послужила отборная рязанская конница, которая выскочила с флангов и легко, почти играючи взрезала отряды галицких бояр, а потом устремилась в охват, сжимая в железном кольце венгерских и немецких рыцарей.

Им между тем и так приходилось несладко, хотя поначалу все шло так, как и планировал Фильней. Вогнутая середина пешего строя рязанцев при первом же столкновении с бравыми профессионалами покорно стала подаваться назад, хотя порядок при этом еще держала. Правда, полностью разрезать противника надвое у крестоносцев фон Хеймбурга не получилось. Чем глубже они вламывались, тем ожесточеннее становилось сопротивление русичей, но ландмейстер успокаивал себя мыслью о том, что это уже агония. Еще немного, совсем чуть-чуть, и все – схизматики побегут.

А потом неожиданно послышался громовой клич:

– Косари!

Фон Хеймбург даже не успел удивиться, а уж тем более понять, в чем же дело, когда кони его боевых товарищей стали с жалобным ржанием один за другим валиться на грязную снеговую кашу, превращая ее в темно-бурую, почти черную.

А ловкие воины, прячась за длинными овальными щитами своих товарищей, стоящих в передних рядах, продолжали орудовать косами, насаженными на длиннющие шесты, подсекая конские ноги и взрезая брюхо у тех, которые не были прикрыты снизу металлической рубашкой.

Фон Хеймбург хотел было крикнуть, чтобы уцелевшие рыцари немедленно поворачивали коней, но тут точно такая же участь постигла и его самого. Он со всего маху грянулся оземь, получил чудовищной силы удар по голове и потерял сознание.

Мудрая мысль об отступлении пришла в голову не только ему одному. Кровавая жатва была в разгаре и среди венгерских рыцарей, которым тоже доводилось несладко. Но те из них, кто сумел во главе с воеводой Фильнеем выскочить из мясорубки, в которую стала превращаться битва, лоб в лоб столкнулись с всадниками, вынырнувшими откуда-то сбоку, из-за стен Галича.

К тому же, как успел заметить князь Александр Всеволодович, чья дружина билась бок о бок вместе с венграми, а теперь отчаянно неслась куда глаза глядят, далеко не все рязанцы гнали коней наперерез отступающим. Меньшая часть на полном скаку летела к гостеприимно открытым городским воротам, которые почему-то не спешили закрываться.

Стража метнулась было к ним, но в это время десяток совсем юных отроков решительно встал на их пути.

– Не балуй, – произнес один, многозначительно поигрывая обнаженным мечом. – Ты что же, хочешь своего князя за воротами оставить?

– Так пока Александр Всеволодович до них доскачет, рязанцы внутри будут! – попытался пояснить пожилой стражник Михей, исполняющий должность старшего воротника[65].

– Верно говоришь, – кивнул юнец, и его открытое мальчишечье лицо осветилось простодушной доброй улыбкой. – Его-то мы и ждем. – И он тут же произнес совсем иным, суровым тоном: – Баловать не будешь – останешься жив, а не то…

Стальное острие сверкнуло прямо перед глазами старого воротника. Тот беспомощно оглянулся по сторонам.

– Ах, ты еще учить нас будешь, сопляк! – внезапно выскочил из-за спины Михея Кречет, который уже давно метил на место старшого и теперь решил, наверное, что пробил его час.

Выхватив меч, он ринулся на юнца, который даже не шелохнулся, будто это его вовсе не касалось. Зато за спиной паренька что-то почти одновременно звонко щелкнуло, и сразу два железных арбалетных болта вошли в грудь Кречета.

– А ведь мог бы жить да жить, – хладнокровно произнес юнец, рассматривая мертвое тело, свалившееся к его ногам.

Такая быстрая смерть одного из воротников решила все. Остальным уже не захотелось лезть напролом, тем более что мальцов было не меньше десятка, то есть еще восемь арбалетов у них оставались заряженными, а в том, что они, не колеблясь ни секунды, немедленно пустят их в ход, сомневаться уже не приходилось.

К вечеру город был полностью взят, а пленные венгры вместе с Фильнеем заперты в просторном порубе, расположенном близ конюшен княжеского двора. Королевича Коломана среди них не было.

Бывший галицкий князь, оказавшийся в узилище вместе с Фильнеем, простонал, страдальчески держась за голову:

– Говорил же я, что надо польские полки обождать.

– С ними было бы полегче, – нехотя согласился венгерский воевода, но затем, немного подумав, добавил: – Вот только я не думаю, что мы их дождались бы.

– Одного я только в ум не возьму, батюшка, – после долгого раздумья прервал затянувшуюся паузу Святослав. – Какие ты слова отыскал, чтобы при венчании на царство пред тобой и угорский[66]царевич склонился, и ляшские князья? К тому же, как я слыхал, и прочие князья уговорились супротив тебя выступить, чтоб никто на венчание не пришел, а вышло инако совсем…

– Тут главное – попросить как следует, – вздохнул Константин.

– Ага, но главное, чтоб звучало убедительно, – с невинным видом добавил Вячеслав, покосившись на безмятежное и кроткое лицо друга.

– Без этого никак, – лениво отозвался Константин.

Говорить не хотелось, да и непогода, которая вновь постепенно начинала расходиться за заледенелым окошком возка, располагала к совершенно иному. В такие минуты ему хотелось не беседовать, а размышлять. Или предаваться воспоминаниям…