Первый эйдос - Емец Дмитрий Александрович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/59
• Следующая

– Теперь я безоружен. Но ведь не в оружии дело, не так ли? – обратился Меф к дарху.

Тот, смутно чувствуя подвох, спешил добраться до эйдоса, вот только сил у маленькой сосульки было не так уж и много. Дарх, как надутый языческий истукан, привык к добровольным жертвам. Теперь же, когда до жертвы нужно было добираться самому, он проявлял и растерянность, и неумение.

Меф осмотрелся. Глаза слезились. Все мелкие детали сливались с серым песком. Ни флейты, ни крыльев… Где они? Внезапно Меф увидел, как песок затягивает его метательный нож. Узкая, лишенная накладок рукоять еще поблескивала, но лезвие увязло и скрылось. Значит, флейту с крыльями тоже затянуло, пока он сражался с дархом.

Волнуясь, что может не найти их, Мефодий стал ползать на четвереньках и рыть песок. Песок поддавался легко. Даже слишком легко. Уже в одной этой легкости угадывалась каверза. Меф перестал напрасно тратить силы и позвал их.

Он не был уверен, что флейта и крылья откликнутся ему, не имеющему на них никакого права. Но они откликнулись. И тотчас открылось коварство песка, потому что откликнулись они совсем не там, где Меф догадался бы искать их. Ему пришлось проползти на четвереньках метров пять. Немало для человека, который не рискует встать, зная, что сразу упадет. Меф подтянул под живот ноги и стал рыть песок. Ему пришлось прорыть глубокую траншею, прежде чем пальцы натолкнулись на бронзовые крылья.

Торопливо, пока песок не затянул рану, Меф надел шнурок с крыльями на шею и продолжил копать. Спешка сгладила торжественность момента. Все же впервые в мироздании ученик мрака надевал светлые крылья.

Крылья света коснулись Мефа осторожно, трепетно и уже здесь, в Нижнем Мире, стали давать ему силы. Это были те деятельные, оживляющие силы, которыми одаряла его Даф, когда гребнем расчесывала его спутанные волосы. Меф ощутил близость Дафны, хотя она была далеко отсюда.

Дарх заметался на груди, загремел цепью и обжег Мефодия такой болью, какой не было никогда прежде. От боли Меф почти ослеп, то тотчас, как учил Арей, собрал боль в единую яркую точку и погасил ее.

– Давай еще разик! – подзадорил он дарха.

Что ж, получи, раз сам попросил! И дарх выдал еще разик. Цепь превратилась в пламя. Это оказалось чудовищно больно, но сильнее боли было торжество. Опытный боец всегда замечает, когда схватка переламывается. Противник еще силен, удары не слабее прежних, но голос интуиции уже подсказывает, что морально враг слил керосин. На дне его глаз уже плещется страх. Напор становится хаотичным, с прожилками истерики.

Меф сосредоточился, погасил боль и остудил цепь. Дарх замешкался, а затем выдал такую же атаку, как в первый раз, но уже соединив ее с другой – ослепляющая боль и раскаленная цепь. Меф, чьи силы были на исходе, отразил ее с трудом, но все же отразил.

Он даже нашел силы улыбнуться сухими губами и сказать:

– А ты начинаешь повторяться. Запас уловок исчерпан?

Не тратя больше времени на бессмысленный разговор со злобным червем, пытавшимся добраться до эйдоса, Меф продолжил рыть. Флейта оказалась глубже, чем крылья. Меф нашарил ее кончиками пальцев, когда рука ушла на всю длину. Меф чудом сумел зажать мундштук средним и безымянным пальцами, но их сил явно недоставало, чтобы преодолеть сопротивление осыпающегося песка. Меф осторожно потянул и убедился, что пальцы соскальзывают.

Флейта продолжала проваливаться в песок. Эх, если бы можно было перехватиться указательным и большим пальцами, но они уже не доставали до флейты!

«А как же дар везения? Где он?» – подумал Меф. Но, видно, это был тот случай, когда вопросы решаются не везением, а чем-то куда более глобальным.

Меф ощутил острое торжество дарха. И именно оно дало ему силы броситься грудью на песок, прямо на раскаленный дарх, и, с усилием протолкнув в песок не только руку, но и плечо, схватить флейту всеми пальцами, кроме мизинца.

– Ну же! Давай!

Меф ощущал, как песок цепляется за флейту. Но все же Буслаев был сильнее. Сантиметр за сантиметром он отвоевывал у песка свою надежду. Обуздывая боль, он делал это бережно, без рывков. Опасался, что песок забьет флейту изнутри, сорвет мундштук, что-нибудь погнет и сделает инструмент непригодным.

Видя, что Меф упорствует, песок избрал новую тактику. Теперь он затягивал не только флейту, но и самого Буслаева. Мефу приходилось тратить силы на лишние движения. Откидывать назад и поворачивать голову, как это делает пловец, чтобы вдохнуть воздух.

Когда флейта целиком оказалась у него в руках, Меф перевернулся на спину и осмотрел ее. Отлично! Повреждений нет! Из мундштука, трусливо спеша покинуть его, на грудь Мефу стекла струйка песка.

Неторопливо и нежно, как это всегда делала Дафна, Мефодий коснулся мундштука губами. Снаружи флейта еще сохраняла вкус сырого песка. Но это было неважно. Меф и так уже наглотался его. Песчинкой больше, песчинкой меньше – роли не играет.

Мефодий осторожно подул, и стоячий воздух Нижнего Мира дрогнул от первого, тонкого, неуверенного еще звука. Мефа не смутила неудача. Он прекрасно знал, что играть на флейте не умеет, хотя и видел много раз, как это делает Дафна. Главное другое – здесь, в преддверии Тартара, в месте, где искажено время и исковеркано пространство, где все высушено, истощено и убито близостью мрака, где нет и никогда не было солнца, возможны светлые звуки.

Следующий родившийся звук был более чистым и совершенным. Меф сомневался, что у него получилась маголодия, в конце концов, стражи света тренируются столетиями, но звук вышел абсолютно зримым. Меф физически ощутил, как звук отрывается от флейты и недоуменно, с негодованием озирается.

Эйдос, крылья и флейта стали частями одного целого. Мефодий безошибочно почувствовал это. Не задумываясь больше ни над чем, Меф закрыл глаза и играл. Звуки получались дробными, не такими слитными, как у Даф. Но это были звуки света, сильные и могучие. Меф не знал, почему флейта слушается его, но она слушалась.

Понимая, что на Мефа, как на чайника, надежды нет, звуки сами сплетались в маголодии. Одни собирались вокруг Мефа, касались его эйдоса, охраняли. Другие негодующе косились на дарха, подлетали к нему, тревожили.

Дарх, атакованный звучащим роем, обеспокоенно вздрагивал на цепи. Дергался так, будто желал удрать. Не вышло. Слишком долго он заботился о том, чтобы быть связанным с Мефодием неразрывно. Слишком долго ковал цепь, которую теперь невозможно было порвать. Поняв это, сосулька изменила тактику. Цепь начала спешно удлиняться. Меф понял, чего хочет дарх. Он дает Мефу возможность снять его и забросить подальше – туда, где он, дарх, сумеет отлежаться, набраться сил и вновь вернуться, как он вернулся к нему со дна Яузы.

– Нет уж! Воевать так воевать! – сказал Меф, причем сказал прямо в мундштук флейты, что произвело на свет несколько удивленных своей отрывистой краткостью звуков.

Эти новые звуки, быстро сориентировавшись, также собрались в разноцветный рой и отправились тревожить дарх укусами. Сосулька запоздало рванула Мефа за цепь, но момент был упущен. Меф продолжал играть. Цепь стала стремительно сжиматься. Меф понял, что дарх отчаялся и хочет просто задушить его. Горло Мефа стиснуло, но тотчас отпустило. Сокращаясь, цепь невольно подтягивала дарха к бронзовым крыльям, пока они не соприкоснулись.

«А вот и элемент везения!» – подумал Меф.

Для издерганного неудачами дарха это было слишком. Он панически отстранился и вновь заметался на цепи, как собака, которая бегает вокруг будки. При этом он не забывал атаковать Мефа болью. Меф отрубал боль безжалостно, как топором. Всякая боль коренится в жалости к себе. Где нет жалости к себе – там не может быть и боли.

Буслаев играл, не отнимая от губ флейту. Возможно, Даф отнеслась бы к его игре с улыбкой, настолько она была несовершенной, но все же Меф надеялся, что она бы его поняла. Когда человек хватает дубину, чтобы защититься от грабителя, никто, кроме Арея, не станет обвинять его, если техника владения дубиной будет далека от эталонной.

• Предыдущая
• 56/59
• Следующая