Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Емец Дмитрий Александрович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая
Ванька даже представлять себе ничего не стал. Упыри устроены с лаконичной простотой. Два выдвигающихся зуба, прогнивший мозг и ненасытный желудок.
Ванька трезво оценивал свои возможности. С одним-двумя упырями он еще справится, но если упырей будет больше десятка и все ломанутся толпой – финал заранее предрешен. Некромаг Бейбарсов находится в более выигрышном положении, а раз так, то такую «опосредованную» дуэль сложно назвать честной. Честная дуэль подразумевает равные возможности.
Бейбарсов жадно всматривался в него.
– Согласен? Или струсил?
Слова «струсил» Глеб мог бы и не произносить. Унижающий других унижает прежде всего себя. Унизить никого другого он не способен по определению.
– Когда? – спросил Ванька.
Морща лоб, Глеб оглянулся на окно.
– Мальчик рвется умереть?.. Сейчас день. Упыри отдыхают и по злачным местам не шляются. А вот в час или в два ночи будет в самый раз. Они активные, голодные, на охоту еще не выходили. Самое идеальное время. Где-нибудь в двенадцать я прилечу за тобой. Идет?
– Идет, – сказал Ванька. – А теперь как писали в старых романах: «Попрошу вас выйти вон!»
На этот раз Бейбарсов не стал эффектно удаляться через окно. Он коротко поклонился и вышел довольно необычно для некромага его уровня – через дверь.
«А ведь он снова держался ко мне только одной щекой», – запоздало подумал Ванька.
Глава 3
РАТНАЯ МАГИЯ
В этой жизни нас постоянно, почти ежесекундно отвлекают от главного. Чаще это просто мелочные дела, пуржащие глаза рваными бумажками забот. Навязчивая мошкара, лезущая в рот и уши. Мы отвлекаемся, размахиваем руками в иллюзии прежде передавить мошкару, а после уж идти, но она все пуржит и навязчиво пристает, пока мы не превратимся в сплошную рану. Значит, надо просто идти, не обращая внимания на мошкару и не расчесывая укусов.
К утру ударил мороз, и утонувший в сугробах Тибидохс стал походить на вмерзшую в лед черепаху. Таня подошла к окну.
Буян было не узнать. Еще вчера с утра ботинки квасили в парке мокрую глину, сейчас же как-то разом, без перехода, установилась зима. Прозрачный сухой мороз при полном безветрии гулко сохранял звуки. Казалось, дыхание звенит, а скрип снега, вообще всякий случайный звук дробными горошинами раскатывается до самого побережья.
Опасаясь, что школа замерзнет, домовые спешили растопить печи. Теряя на лестнице поленья, они носились с охапками дров как угорелые. Из окна Таня видела, как из труб поднимается дым. Казалось, он оживляет все, к чему прикасается. Если смотреть сквозь дым, чудилось, что черепица на крышах шевелится, как драконья чешуя.
Усыня, Горыня и Дубыня, три тибидохских лоботряса, топтались у подъемного моста. От Поклепа они получили приказ отгрести от ворот снег. Усыня и Горыня худо-бедно трудились, то и дело прерываясь, чтобы растереть рукавицами отмороженные носы. Дубыня же, ухитрившийся сломать о лоб Горыни изготовленную из целой мачтовой сосны лопату, за отсутствием орудия производства соскучился и стал бросать снежки.
Первым снежком он начисто снес сохранившиеся развалины сторожки Древнира, которым Сарданапал уже год как пытался придать статус памятника культурного наследия. Второй снежок безобидно сгинул в лесу, третий же неожиданно для хозяина (для ослов большинство подобных вещей всегда происходят неожиданно) высадил раму в личной комнате доцента Горгоновой.
Сообразив, что случилось, Дубыня охнул и, закрывая голову руками, понесся по парку, ломая деревья. Скрыться он не успел. Рассерженная Медузия выскочила на балкон, вскинула перстень, и безобразия прекратились за временным превращением Дубыни в червя.
Тане сама собой вспомнилась шутливая задачка для первого курса, придуманная Тарарахом:
«Циклоп, находящийся в хорошей спортивной форме, может пинком отправить болонку на семьдесят метров, что в двести раз меньше количества волос в бороде у лешего. Сколько зубов выбил Дубыня Горыне своей палицей и какова средняя длина дождевого червя?»
Таню охватило вдруг бесконечное неконтролируемое счастье. Оно было подобно внутреннему дуновению, точно один из вчерашних ветерков-мародеров забрался к ней в ухо и теперь выметал из нее тоску и дурное настроение.
Она бросилась к футляру, откинула крышку, схватила контрабас и смычок. Рваные звуки разлетались по комнате, непредсказуемо видоизменяя реальность. В комнате то мелькали фиолетовые цветы, то с потолка начинал накрапывать дождь, то из-под кровати доносилось тоскливое мычание.
Перстень Феофила Гроттера негодующе закашлялся, отплевывая возмущенные искры. Это был намек, что Таня так толком и не научилась преображать реальность, используя контрабас и смычок. В конце концов, маголодии, флейтой ли, не флейтой ли произведенные, – удел светлых стражей. Все же прочие, вторгаясь в их исконную область, подобны табуну коней, пришедших записываться в кружок выпиливания лобзиком.
Неожиданно вместе с женой заявился поручик Ржевский, показал билет и чинно уселся на кровать, сложив на коленях руки.
– Мы пришли на концерт! Не прекращайте играть, маэстро! Мы есть, но нас все равно что нету! – сказал он.
Недолеченная Дама закивала, поднося к глазам лорнетку.
Не обращая на них особого внимания, Таня развлекалась с контрабасом до тех пор, пока Маша Феклищева, проходившая по коридору, не постучала в дверь ладонью и весело не крикнула:
– Эй! Кто там моих любимых кошечек пытает?
Таня опустила смычок. Уже возвращая контрабас в футляр, она обнаружила на дне гребень, который когда-то давно одолжила Милюле. Между зубцами застряла высохшая пиявка. Таня поклялась, что больше ничего никогда не даст Милюле.
С другой стороны, как можно не дать, когда тебя просят? Жадность – не заурядный порок, а бесплатная подписка на деградацию. Главный принцип жизни – отдать больше, чем берешь. Больше любви, больше внимания, больше сердечности. Дарить без надежды на ответный подарок и улыбаться, не стараясь получить возвратную улыбку. При всех других условиях пасьянс бытия не раскладывается.
Выпрямившись, Таня огляделась. Поручик Ржевский с Недолеченной Дамой исчезли. Должно быть, отыскали себе другое развлечение. Под ногами что-то зашелестело. Таня обнаружила, что один из звуков контрабаса распахнул ящик стола, вытряхнув на пол его содержимое.
Пришлось все собрать, а собирая, пересмотреть. Конспекты. Тетради. Старые фотографии три на четыре и десять на пятнадцать, матовые и глянцевые, с которых сегодняшней выросшей Тане показывала язык прежняя озорная малютка Гроттер. На самых старых фотографиях она была еще с сероватой, похожей на шлепок гречневой каши родинкой на носу. За спиной ее маячила круглолицая Пипа с собранными в кучку глазками.
Последней Таня подняла с пола толстую пачку писем от настойчивого англо-саксонского подростка Пуппера. Письма сохраняли запах фиалок, своей подозрительной устойчивостью наводивший на мысль, что Гурий прыскал бумагу приворотным одеколоном.
Сейчас купидоны из Англии прилетали к Тане не то чтобы редко, но с предсказуемо равным интервалом. Ощущалось, что писать Тане стало для Гурия привычкой, скрашивающей его размеренный быт. Иногда Таня представляла, что произошло бы, прими она однажды предложение Пуппера стать его женой. С одной стороны, Гурий обрадовался бы, а с другой – озадачился, кому он теперь будет писать по вторникам и субботам?
В субботних письмах Гурий обычно сообщал, что мечтает уйти из драконбольной команды и, отвоевав у самой доброй тети право на самостоятельность, зарабатывать рекламой реактивных метел и гонками на выживание. Ко вторнику жизнь вновь начинала устраивать Гурия, и он ставил Таню в известность, что из команды уходить не собирается, равно как и порывать с тетей, а вместо гонок на выживание намеревается заняться тренерской работой и благотворительностью, так как многие африканские гномики до сих пор не имеют зонтика над головой и собственного английского разговорника.
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая
